Племянница Вагнера лучше

Иллюстрация: Денис Лопатин

...Эстетика фильма «Сказка» Сокурова... как бы вам объяснить подоходчивее. Это как если бы встретились Герман с Муратовой и сняли очередной «атмосферный» фильм с непрофессиональными актерами и посторонними шумами в кадре. Отец поэтому и не любил театр, мол, постоянно кто-то кашляет за кулисами. Но это личное, простите.

«Актеры» в фильме как раз «профессиональные» — документальные съемки, из которых вылущены с трибун и мавзолеев народные вожди — Сталин, Гитлер, Черчилль и Муссолини, бродящие в Чистилище в количестве трех штук каждого из них — более чем достоверны. Впрочем, Сталин — назло папе — все равно постоянно чихает. И вообще, атмосфера (и ощущение) советского анекдота не покидает до конца, слава Богу, недолгого фильма. Вроде того, где встретились на небе все тот же вождь с фюрером и дуче...

— Я мог бы жениться на племяннице Вагнера, — грустит Гитлер.

— Твоя Ева все равно лучше, — успокаивает его Черчилль.

— Племянница Вагнера все же лучше, — в конце фильма рожает тот.

В целом «Сказка» — глубоко советский фильм «перестроечного» формата, словно сотканный из клубящихся в преисподней картин-декораций, увиденных в альбомах зарубежных мастеров. Цитаты, парафразы, аллюзии. Наверное, исходя из того, что великие художники всегда оставляли автограф на своих «безымянных» картинах, самого Сокурова-режиссера тоже упоминают в туманных разговорах вождей, блуждающих в ожидании встречи с Богом.

Ну и шутки, конечно же, времен бородатого анекдота о телефоне, по которому можно позвонить Богу. Помнится, его дарили Джиму Моррисону в фильме «Двери», и тот кокетливо признавался, что ему не о чем спросить; также о нем писал Виктор Ерофеев, рассказывая, как Сорокину на Тибете дали заветный номер, и он сразу же позвонил, но было занято. «Моя королева, нас подслушивают», — секретничает по тому же телефону Черчилль у Сокурова. «Дай позвонить!» — подкалывает его из-за спины Гитлер. Мог бы хотя бы спросить две копейки, что ли, и то было бы смешнее... Или с юморком: «Вы не подскажете, где находится нофелет?» Думаете, не поймут? Но ведь фильм опального российского режиссера снят в первую очередь для его родной аудитории, у которой коллективная память и широка, и глубока.

— Мне принесли в коробке твою обгоревшую черепушку, — усмехается Сталин.

— Джугашвили, грузинский еврей, — огрызается Гитлер.

Или вот еще, «историческое», перекликающееся с «божественным», как разговор по телефону:

— Дядя Джо, ты не поехал на похороны матери? Не поехал? — спрашивает Черчилль у Сталина.

— Я был занят, — вздыхает тот на такую непонятливость «дурака-англичанина», как постоянно зовет британского премьера.

Впрочем, Сталин в фильме, сука, хитрый, как сказали бы в «Камеди Клаб», и последнее слово остается за ним. Ведь Бог, в результате, пропускает только Черчилля, тайком от всех пробравшегося к нему на аудиенцию, а Сталин, якобы ничего не знавший, уточняет в лоб: «Ты распорядился бомбить Рим, да?» «Бомбить вечный город — решение твоего друга-американца», — юлит Черчилль.

Хотя, он, конечно, как и племянница Вагнера, оказывается все-таки лучше.