Бог из вагины

...Первая же фраза романа — откровенная отсылка к Хармсу. «Нина лежит, уткнувшись щекой в пол, и наблюдает за комком пыли». Хотя, речь вроде бы о Вагинове, тоже обэриуте, как сказал бы Есенин. Может, мы не с того ракурса наблюдаем, лежа с Ниной на полу, и стоит, как у классика, перевернуться на спину, чтобы — звезды и небо под юбками всех проходящих в кухне этой безусловно коммунальной драмы? Что ж, попробуем.

На самом деле, автор уже попробовал, и вид хоть снизу, хоть сверху ничего доброго не сулит, поскольку у девушки, лежащей на полу «во рту тряпка, а губы заклеены скотчем». Приключения начинаются, и мистический триллер с черной комедией вкупе, предусматривает, как убеждает издатель, омаж творчеству писателя Константина Вагинова.

У автора «Комнаты Вагинова» Антона Секисова есть одно замечательное свойство — его проза вполне соответствует событиям его жизни, и если уж пишет он о кладбищах, то будьте уверены, что он там побывал, и если лежит девушка на полу, значит, там ей и место. Например, в «Крови и почве» Секисова — все было правда о работе в патриотическом издании, а в «Боге тревоги» и того более, ведь автор честно переехал в Петербург из Москвы, чтобы всерьез проникнуться местной аурой, пострадать, так сказать, набраться впечатлений, о чем и поведал городу и миру в своих депрессивных текстах петербургского периода.

И все равно в дальнейшем — Хармс. Вот похититель стрижет ногти на ноге, как жена Феди Давидовича в комнате такой же коммунальной квартиры. О лежащей поперек фигуре, которую трудно обойти и нужно переступать, мы упоминали выше. Вот мужчина из той же квартиры, похожий на «пирата, который так осточертел экипажу, что его бросили погибать на необитаемом острове». Вот квартирная хозяйка, чья высокая прическа «напоминает снимок костра».

Все они — герои романа о том, из чего же состоит город Петербург и прилегающие филологические окрестности. То есть, имеются в виду, споры об обэриутах, Серебряном веке, литературе и искусстве вообще, чего, отметим, в «Комнате Вагинова» не густо, зато стоит замечательный туман измененного всяческим образом сознания, не особо способствующий описанию нравов. Скорее даже наоборот — хроника событий, происходящая с героями коммунальной истории, похоже, призвана живописать как раз «бессознательное» современного петербургского текста.

Впрочем, стоит отметить, что, исходя из предыдущего утверждения о подлинности всех «литературных» событий в жизни автора, все герои его романа, очевидно, имеют своих реальных прототипов. Как у того же Вагинова, книгу о котором в серии ЖЗЛ собирается написать юноша по имени Сеня. У него ведь завуалировано присутствовали среди героев и Бахтин, и критик Пумпянский. А в романе Секисова, например, есть писатель Варлаамов, автор десятка биографий, и Сеня боится, что тот уже пишет и про его любимого Вагинова. Кстати, любимым для нашего героя писатель стал тоже довольно перверсивным способом. Играя с друзьями в именную викторину, Сеня не смог угадать Вагинова, поскольку просто в то время не знал такого автора, да еще и назвал его, впав в истерику, с ударением на втором, «стыдном» слоге.

Подробности в романе у Секисова вообще хороши. Неудобные, опять-таки стыдные, совсем не умилительные, а порой даже отталкивающие. Словом, характерные, то есть, характерообразующие. «На линии раздачи он наливает борщ до краев и часть борща проливается на поднос, пропитывая салфетки. Сене неловко идти за сухими, и он пользуется испачканными, отщипывая не тронутые борщом куски». Уж это вам точно не веселое «он поет по утрам в клозете». И стоит заметить, что как раз это героев романа и характеризует — «извинительное» отношение к подобным вещам. По крайне мере, главного героя уж точно. «Всякий раз, когда обнаруживается, что кто-то не знает Вагинова, Сеня испытывает странное облегчение». Не из-за того, добавим, что особо и объяснять при этом не приходится, а оттого, что мир вокруг остается «нормальным», и в нем полно людей, знать не знающих автора «Козлиной песни». Даже если кто-то из них живет в его квартире с видом на помойку. Не на Мойку, вы не ослышались. Залетный итальянец, не просыхающий целыми днями; полоумный поэт в вельветовом костюме; откровенный маньяк, читающий древнегреческих философов; девушка с енотом, который постоянно рвет бумагу, и с которым она записывает стримы под названием «Николай Васильевич уничтожает второй том "Мертвых душ", эпизод N». «- Радуется жизни, — комментирует Лена. — Еще не знает, что завтра ему предстоит чистка ануса. — Вот так и мы, люди, — замечает Лена глубокомысленно, — болтаем о мелочах, смеемся и не подозреваем, что нам готовит завтрашний день».

«Хармсовской» эстетики в романе хватает. Чего только стоят отношения Артема и Володи, друзей, не видящихся годами. Это ли не Пакин и Ракукин? И всюду, как и в жизни друзей, разбросаны знаки из той же хармсовской символики — вроде челюсти старухи, которая мерещится Володе в обломках причала. Она ведь, если помните, вылетела из рта мертвой героини, когда ее пнули сапогом в голову... И куда задевалась? А вот-с.

Далее автор предлагает что-то вроде схемы большой и малой зоны по Солженицыну — тюремного лагеря и жизни в СССР. В данном случае — криминальной ситуации в стране и привычной жизни обывателя. «Сеня представляет посетителей рюмочной — этих сонных людей с землистым цветом лица. Все же, если вломиться к любому из них домой, в половине случаев можно будет раскрыть кошмарное преступление. Тайная жизнь под снежными массами и слоями пыли. Как в документалках про насекомых: сперва нам показывают безмятежное лесное спокойствие, но стоит приблизить камеру, как выяснится, что в ветвях и листьях происходит непрерывный массовый геноцид».

Символизм романного действия по мере его развития постепенно становится понятен. К его пониманию подталкивают и постоянные ремарки героев о том, что Петербург — это город, в котором «все, что совершается, происходит как будто не по-настоящему, как во сне», и их собственное поведение, напоминающее то привычки серийных убийц, то ужимки буйнопомешанных. Таким образом, «комната Вагинова» — это не помещение, а состояние, общее состояние окружающих в петербургской вселенной пьяниц и сумасшедших, как определяет ее один из героев романа. Что-то вроде «Палаты № 6» или «Мертвых душ», символизирующих вовсе не материальное, а духовное состояние дел в Российской империи, как и задумывали их авторы.

Антон Секисов. Комната Вагинова. - М.: Альпина нон-фикшн: Букмейт, 2023. - 256 с.