Обзор спектакля «Леди Макбет нашего уезда»

Побывать в столице и не прикоснуться к театральному искусству было бы верхом неблагоразумия с моей стороны. Где еще, как не в храме Мельпомены мы получаем опыт, который любым другим способом не приобрести. Ни кино, ни литература не приблизит нас к состоянию «здесь и сейчас» так, как это сделает театр. Ведь именно аура соприсутствия в едином пространстве с актёрами «работает» на наше непосредственное восприятие. 

В сезон театральная афиша пестрит своим разнообразием. Неискушённый зритель среди такого выбора рискует оказаться тем витязем на распутье из народного фольклора. Чтобы не мучиться в выборе дороги, по которой лучше всего пойти, я листала афишу в надежде увидеть знакомые имена, лица, названия пьес и повестей, по которым ставят спектакли.

«Леди Макбет нашего уезда»... Что-то по мотивам Лескова. Читаю дальше. В ролях: Лиза Боярская, Валерий Баринов... Неплохо. Этих двоих я знала. К Баринову, как актёру, претензий у меня не имелось, хоть и видела его только в кино, а вот Боярская мне всегда казалась плоской, сухой, деревянной. Актрисой одного и того же выражения лица. «Почему бы и не реабилитировать Лизу в своих же собственных глазах? Посмотреть на неё под другим углом? Вполне возможно, что она в театре раскроется для меня иначе» — подумала я. Это и обусловило выбор спектакля.

Итак...
«Леди Макбет нашего уезда»
Режиссёр: Кама Гинкас
Актёры: Лиза Боярская (Катерина Львовна), Игорь Балалаев (Сергей), Валерий Баринов (Борис Тимофеич), Александр Тараньжин (Зиновий Борисович)
Продолжительность: 2 ч. 10 мин. без антракта

Сгрудившиеся на стенах ухваты, хлысты, решета, покатый помост из дерева и изношенные временем розвальни со сброшенными на них овечьими шкурами. Они будто материализовалась на сцене из того времени, о котором писал Лесков. Видевшие и купцов третьей гильдии, и приказчиков, и простых мужиков, и каторжан. 

Глубина сцены зияет чернотой, подернутой белёсой хмарью. Тусклые лампадки слабо освещают пространство и оклады без образов. И будто трудно дышать, будто воздуха мало, будто всё тут заперто на вечную ночь.

Фото автора

Толпа каторжан в ватниках и грубых шинелях появляется перед зрителем. Арестанты выходят из боковых проёмов сцены, чеканя шаг высокими хромовыми сапогами по дощатым полам. В полумраке не видно их лиц. Они настолько упрятаны в шинели, будто совсем отсутствуют. Звучит, постепенно нарастая, храмовая музыка. Ссыльные синхронно поднимают шинели вверх и они начинают медленно плыть над головами, кружится, обнажая исподнее.

И все это: люди в шинелях, сцена, зрители — словно растворяются в звуках. В звуках великопостного песнопения П. Г. Чеснокова «Жертва вечерняя». Мурашки... Много мурашек...

После этого начинается действие спектакля, где молодая Катерина Львовна жалуется, как ей скучно находиться в четырёх стенах купеческого дома, в котором помимо неё живёт свёкр и немолодой муж. И всё бы нечего, и всё было бы ей легче, если б она родила ребёночка. Но муж бездетен и постоянно отсутствует дома. Молодая купчиха томится в этой несвободе и временами «выходит в народ». Пообщаться и хоть на немного сменить тишину уснувшего купеческого дома. Там она и знакомится с молодым приказчиком Сергеем («Всем, вор, взял! Что ростом, что лицом, что красотой...») И сразу любовь! И сразу наотмашь! Губительная испепеляющая страсть вслед за которой три загубленные Катериной жизни.

Те, кто читал очерк Лескова «Леди Макбет Мценского уезда» сразу поймут, что актёры практически полностью читают текст автора: кружевной, бликующий, постепенно обрастающий в странное. Страшное. Тёмное. Мне, привыкшей к более классической игре, где действующие лица произносят только диалоги, такое исполнение поначалу несколько затрудняло восприятие. «Катерина Львовна приподнялась на локоть и глянула на высокую садовую траву; а трава так и играет с лунным блеском, дробящимся о цветы и листья деревьев. Всю её позолотили эти прихотливые, светлые пятнышки и так на ней и мелькают, так и трепещутся, словно живые огненные бабочки.
— Ах, Сережечка, прелесть-то какая! — воскликнула, оглядевшись, Катерина Львовна», — произносит Боярская. 

После оторопи наступают гармония и благозвучие. Колоритный живой язык Лескова переплетаясь с актёрской игрой, делает происходящее на сцене концентрированным и густым кушаньем. И как будто так и надо. Как будто другим уже этот спектакль быть не может. И это не блажь режиссёра, не очередной театральный эксперимент. Не выкинуть из песни ни слова, не пролить ни единой капли — это необходимость. Ведь именно в тексте всё это макабрическое, постепенно нарастающее и ужасное.
Из воспоминаний Лескова: «А я вот, когда писал свою "Леди Макбет", то под влиянием взвинченных нервов и одиночества чуть не доходил до бреда. Мне становилось временами невыносимо жутко, волос поднимался дыбом, я застывал при малейшем шорохе, который производил сам движением ноги или поворотом шеи. Это были тяжёлые минуты, которых мне не забыть никогда. С тех пор избегаю описания таких ужасов».

Ещё одним моментом, вызвавшим поначалу недоумение была вихрем ворвавшаяся на сцену Боярская.

Она смутила меня дёрганной манерой исполнения, выкриками, ужимками и задираниями платья выше головы (очень уж отличалась от Лизы киношной). Но потом я настолько погрузилась в происходящее, что уже ничего не казалось странным и непонятным. 

И это не мудрено. Ведь всё на сцене (помимо актёров) живёт, всё играет. И папироски, которые закуривает Катерина Львовна, пуская сизоватую дымку в зрительный зал. Они, эти папироски, даже ведут себя по-разному в руках молодой задорной женщины и женщины, которая превратилась в изломанное злое существо. И старые розвальни, на которых Сергей и Катерина предаются плотским утехам, прелюбодействуют, сгорают на кострище запретной страсти. И наклонная сцена, которая будто говорит зрителю, что героиня Боярской постепенно катится вниз, в трясину неизбежности. И чёрная дыра, подёрнутая дымкой. Она тоже исполняет свою роль, поглощая всё новых и новых жертв в свою ненасытную утробу.

Катерина перерождается за спектакль не раз. Лучезарная попрыгунья-стрекоза, которой хочется выпорхнуть из удушающей и звенящей пустоты купеческого дома от скучного мужа и свёкра-истукана. Потом слепая от любви женщина, которая упивается своей запретной страстью и от неё же дуреет. Убийца, похожая на ведьму с тяжёлым взглядом и презрительно-холодным голосом. Униженная и затравленная каторжанка, сломленная и затоптанная толпой. И каждый раз Боярская другая: голос, мимика, движения тела. И каждый раз ей бесконечно веришь.

Нельзя не сказать и про то, что спектакль получился очень чувственным. Гинкасу и актёрам удавалось балансировать на грани, не скатываясь в откровенную пошлость. Ну и удачный тандем Лиза Боярская — Игорь Балалаев своё дело сделал. В цепких и всепроникающих руках приказчика Катерина Львовна томилась до сладкой одури и пламенела нутром. Сергей будто бездну в ней разверзнул. Бездну тёмной, хтонической силы, которая потом лавиной смела всё на своём пути. А перед несокрушимой силой лавины уже ничего не может устоять: ни люди, ни их жизни.

А чего стоит одна будоражащая сцена, где он её палкой у стены «пригвоздил», будто печать сургучовую поставил! Сергей тогда беззвучно заявил о своей власти над ней. Его! Вот теперь она вся его! И не там, в сладком плену овчин, на старых розвальнях. А тут, у стены она отдавалась ему исступлённо, до слабости в подгибающихся ногах.

Я вышла из театра другой (в этом, наверное, и есть сила искусства). Мне не хотелось, как обычно, обсуждать что мне понравилось, а что нет, делиться впечатлениями. Что-то должно было дозреть, дооформиться. Бомбошка театрального действия оказалась долгоиграющей. Чем ближе к центру — тем ярче вкус.

Что же меня так зацепило? Может музыка? Народная хоровая в сочетании с храмовой, которая заполняла собой всю зыбкую тишину дома Измайловых. Может хореография? Когда шинели каторжан плыли то вверх, то перетекали от одного человека к другому. Будто живые. А может ритмические звуки топота сапог о дощатые полы и дополняющий их благозвучие звон железных тарелок и кружек, из которых каторжники хлебали свою баланду? Эти звуки, подобно барабанной дроби погружали в состояние транса. А может характеры героев? Где сентиментальность смешивается со зверством, удаль с жадностью, любовь с ожесточенностью. И всё это сплетается в такие тугие узлы, что одно от другого не отделишь.
Так и в моих впечатлениях. Одно от другого не отделишь. Всё смешалось в один коктейль, где один компонент усиливает другой. Хореография, музыка, актёрская игра, сценография, условность времени и места, в котором происходит действие спектакля и сам текст Лескова. 

После театра я ещё раз прочла очерк. Хотелось сравнить ощущения, ибо читала я его очень и очень давно. Ощущения от прочитанного и увиденного. И мне показалось, что Лесков как будто жалеет Екатерину. Какая незавидная судьба у девушки: сосватали за нелюбимого угрюмого и бездетного человека. Душили несвободой. А потом, ко всему прочему, в подлеца и прохиндея влюбилась, из-за которого все эти душегубства и творила. А вот режиссёр Гинкас совсем не жалеет Екатерину. И не хочет оправдывать убийцу ради любви. Об этом говорит финальная сцена: подавленная предательством любимого человека она умирает ещё до того, как будет растоптана каторжной толпой и выброшена на покатые доски помоста с красной юшкой под носом и разбитыми губами.

В общем, идите и смотрите!

Смотрите не потому, что спектакль зарекомендовал себя временем (идёт уже 10 лет) и до сих пор собирает полные залы. Не потому, что является лауреатом премии Станиславского в номинации «Событие года» и лауреатом театральной премии «Хрустальная турандот» в номинации «Лучший спектакль» и «Лучшая женская роль». Идите и смотрите потому, что тут нет искусственности. Это живая жизнь, где нет однозначных ролей, чистых жертв и злодеев. Где ангел может быть самим воплощением зла, а потом и жертвой. А невинная, на первый взгляд, жертва — искусителем и палачом.

Благодарю за внимание.