Грустные песни весёлой ночи

— Ты откуда?

— Из Подмосковья

— А точнее?

— Из Балабаново

— Где спички?

— Где спички.

— Так это же Калужская область...

— Ну, так теперь Москва в неё упирается.

И не поспоришь — действительно Подмосковье. Я вытер сопли рукавом. В руке держал пистолет, чуть не выстрелил, проклятый грипп.

— Хорошо, девочки, — я кашлянул, — давайте подумаем, чем нам заняться.

— Может, потрахаемся? — предложила одна.

Почему проститутки такие некрасивые? Наверное, что всех ликвидных разбирают в ЗАГСе.

— Предложение не принято. Я вам не сексуальный маньяк, а офицер полиции, провожу среди вас разъяснительную работу. Тебя как зовут?

— Виолета, — дёрнула толстыми щёчками шлюха.

— А по паспорту?

— Снежана.

— По российскому паспорту?

— Антон Сергеевич.

— М-да... То-то смотрю, с кадыком. Вот что, Виолета, ты репертуар Шаинского знаешь?

— Н-нет.

— Плохо, очень плохо. Надо знать творчество легендарных личностей. Ну, там, «Антошка, Антошка, пойдём копать картошку». Не?

Девочки зашептались. Мамка прокашлялась, и не отводя взгляда от пистолета, прохрипела:

— Эту песню мы знаем.

— Отлично! — повеселел я и чихнул, — строимся.

— Чего?

— Что непонятного? Построились!

Дамы встали, стуча каблуками.

— Песню, за-а-а-певай! — скомандовал я.

Барышни молчали, как убитые, только переминались, как будто хотели писать.

— Понятно, — загрустил я, — кого из вас первую... первого пристрелить?

— Антошка, Антошка, пойдём копать картошку, — отчаянно заголосил Снежан и дал откровенного петуха, что ему и подобало.

— Отставить! — это было невыносимо.

Оглядел публику. Шесть страшных девок, трансвестит и мамка, женщина с усами — обоймы хватит. Запасную я забыл в опорном пункте.

— Какие таланты у вас есть? — встал и потянулся. Многозначительно хрустнул шеей.

Неприятно запищал телефон, который в руках держала сутенёрша.

— Алло? Кого? Нет, Виолета сегодня не работает. Ну, как почему? Не может. Ну, дела у неё, дела. Что значит, какие? Месячные. Да, такое бывает. Роллов наелся.

— Теравик Вазгеновна, я вас не отвлекаю?

— Извините, господин полицейский. Зовите меня Вика. Мы знаем песню «Гуд бай, Америка, О!»

Прошёлся вдоль строя. Почему-то вспомнил старую порнуху «История О».

— Хорошо. Пойте. Только пританцовывайте при этом.

«Гудбай Америка, О-о-ооо» — нестройно затянул хор. В их глазах я прочёл вселенскую тоску — им очень хочется в Америку, но они достаточно развиты, чтобы понять — этого никогда не будет. Прослезился. Из песни дамы знали только припев, что было удовлетворительно.

— Отставить! — чихнул три раза подряд, аж голова закружилась.

— Будем играть в дочки-матери. Ты, — я ткнул стволом в сисястое недоразумение, — будешь мамой. Ты, — указал я на тщедушное тельце, — будешь дочкой. Сосать маме сиську.

Остальные будут петь. Вопросы? Жалобы? Предложения?

Костлявая подняла руку.

— Слушаю.

— Можно, я буду мамой, а она дочкой?

— Можно за хуй подержаться. В наших кругах принято слово «разрешите»

— Разрешите?

— Разрешаю, подержись. Но предложение не понято — у тебя единичка, у неё пятёрка. Как-то пухленькая дочка получается.

— Я старше её, и мы любим друг друга.

Ох. Что за день? Я повернулся к Вике:

— Простите, а у вас тут без гомосексуализма что-то бывает?

— Конечно! — оживилась мамка, — вот Василиса, Вася. Она гетеро. Хотите?

Посмотрел на Василису. Анемичка, кожа блёклая, как будто не вылезала на свет Божий из борделя уже год. Кажется, под героином.

— Хочу ли я девочку Васю? Да вашу же мать! Хорошо, меняйтесь ролями. Раздевайтесь. Всем остальным вспомнить песню из «Спокойной ночи, малыши!».

Любовницы начали суетливо раздеваться. Лучше бы они этого не делали — есть не смогу ближайшие три часа. У маленькой был пирсинг на половых губах, у большой — в сосках. Соски были с блюдце, если бы она была в горизонтальном положении, а так — дотягивались до пупка, звеня металлом.

— Напомните, пожалуйста, — попросил Виолет.

— Спят усталые игрушки, — голосом Маяковского начал декламировать, — книжки спят. Одеяла и подушки ждут ребят. За день мы устали очень, что ж, братан, давай подрочим, глазки закрывай, сразу в рай.

— А можно ещё раз? — басом попросила дочка номер пять.

Я оглядел кворум:

— Никто не догадался включить диктофон? Вика, я же знаю, что ты меня пишешь. Вон и камера в уголке. Будь добра, отмотай назад. Я вам не попугай.

Краснеющая армянка — это забавно.

— Наши записи только для эксклюзивных клиентов.

— А я кто? — тихо поинтересовался, и направил пистолет в живот.

— Девочки, поём! — сменила красный цвет на зелёный.

«Спят усталые игрушки, — мерзко завыла стая шлюх, — одеяла и подушки ждут ребят».

— Отставить! Кто-нибудь ходил из вас на курсы вокала? Мама с дочкой, вы там чем занимаетесь? Команды лизать друг другу я не давал.

— Это рабочая инициатива, — поделилась своим мнением Теравик.

— Спасибо, — задумчиво протянул я, — снимай штаны.

— З-зачем? — испугалась мамка.

— Любить тебя буду. Ну, считаю до раз. Раз!

Вика начала судорожно снимать штаны, путаясь в ногах, даже грохнулась, шумно приложившись лбом в дешёвый кавролин.

— Больно? — заботливо спросил я и взял её брюки. Как и ожидал, по карманам были распиханы деньги.

— Раз, — считал я, — два. Три. Всего шестнадцать. На ночь с твоей красавицей. Телефон давай.

— Зачем? — просипела дуэнья.

— Кассовые чеки меня не интересуют, а вот поступления безнала — очень. Пароль?

— Мы его не запомните.

— Сударыня, если что-то мне надо запомнить, — вздохнул я,- то получается. Однажды на спор запомнил таблицу умножения, но бутылка портвейна в качестве приза была оскорблением. Теперь помню только нужное. Пароль?

— Девочки без еды останутся, — некрасиво захныкала армянка

— Хорошо. Если мои доводы и погоны вас не убеждают, то становитесь раком.

— Зачем? — женщина посмотрела на меня с интересом. Видно, что у неё плохо с личной жизнью, даже гарем не спасает.

— Вставай, дура!

Господи, какая у неё грязная задница!

Я вытащил обойму, дёрнул затворной рамой, нажал на спусковой крючок. Оттянул затворную раму, зафиксировал. Вставил оголённый ствол в задницу прошмандовки.

— Если задумаешь обосраться, то пуля вылетит у тебя из языка. Пароль?

— Пошёл на хуй!

— С пробелом, или с двумя пробелами?

— С одним пробелом.

— Хорошо. Банк какой? Пароль, как понимаю, тот же... Ещё цифра в пароле обязательна. Что за цифра?

— Сбер. Двенадцать.

 

***

Утро было свежим, прекрасным. Московские рассветы замечательны тем, что оставляют в душе умиротворение.

— Да, товарищ полковник. Да, пресёк. Да, всё как вы сказали. Сейчас перечислю. Нет. Стёр записи.