ТУЛА-ОРЁЛ. ЧАСТЬ 1

На огромном Московском вокзале Тулы трудно найти местечко ли, норочку какую ни то, где бы можно было укрыться от постороннего взгляда. За двенадцать лет своей бродяжьей жизни баба Катя объездила все вокзалы от Тулы до Орла, от Горбачево до Смоленска, в обратный конец до Мичуринска и не без оснований считала главный Тульский вокзал самым дурным из всех на предмет уединения.

Сегодня к вечеру ее крепко побили. Оно бы все ничего; несчетно раз избивали в кровь, а лиловые синяки, так те вообще вроде как навечно приклеились к лицу. Не привыкать. Она и боли-то, можно сказать, особо не чувствовала: иммунитет выработала в себе такой. Но именно в этот вечер бабе Кате стало вдруг совсем паршиво. Нутро горело, будто проткнутое калеными стальными прутами, и надо было непременно забиться куда-нибудь в укроминку, отлежаться день-два в покое, зализать раны, как это делают бездомные собаки, когда им необходимо подлечиться, либо приходит пора издыхать.

Баба Катя вообще-то покидать белый свет еще не собиралась. Она твердо знала, ее срок наступит еще не сегодня и не завтра, поскольку цыганка на перроне в Черни нагадала ей долгие годы жизни. Она бы, может, и не поверила той цыганке, да гадала-то ворона копченая ей бесплатно, по какому-то своему цыганскому наитию. А коль бесплатно — значит верно! У настоящих колдунов, цыганок и бабок-шептуний ворожба в строку выходит только бескорыстно. В это баба Катя тоже верила.

В Туле бабе Кате многое было не по душе. Конечно, она имела статус железнодорожной бомжихи, а потому далеко никогда не углублялась за пределы своей территории, но коль скоро вокзал — это ворота города, то в них, воротах, как на качественной фотокарточке, проявляется весь негатив, который, кстати заметить, видят лучше посторонние люди, а не коренные жители. По России издавна ходит поговорка: «Хороший мужичок, но... тулячок!» и этим, как считала баба Катя, почти все сказано. Где бы ни моталась по градам и весям усохшей, однако все еще необъятной страны, серьезней пинка под зад или тумака по шее не получала, а в Туле ее почему-то били часто и нещадно. Ну, может, еще в Москве да Воронеже... Вот и сегодня, присела на троллейбусное кольцо полюбоваться, на гостиницу «Москва» напротив вокзала, на фасаде которой мелькали рекламные неоновые зайчики и разные прочие барабашки, и одна за другой подкатывали шикарные авто к ресторану и казино. Из машин выплывали величественные мужчины и выпархивали журнальные красотки-куколки, отблескивая в радужном свете золотом и драгоценными камнями.

Баба Катя вовсе им не завидовала, она всего лишь любовалась и радовалась теплому сентябрьскому вечеру. Тем паче, брюхо нынче она себе набила под горловину. Повезло: торговец опрокинул на грязный асфальт полный лоток пончиков с повидлом, а подбирать не стал, поскольку народу кругом было пропасть, все видели пирожки с окурками и плевками вперемешку, и хоть ты их в тазу теперь постирай — покупать уже не будут. А даже если бы и попытался сгрести, то конкуренты в момент ославят, на всю жизнь офоршмачат. Короче, лоточнику ничего не оставалось, как поматюкаться всласть, да пнуть бабу Катю под ребра, когда она кинулась подбирать нежданную халявку.

Баба Катя засмотрелась на окружающую действительность и от умиротворения на сытый желудок ее потянуло в легкую дремоту. Очнулась она, услыхав за спиной какой-то шум. Обернулась. Между облицованными мрамором колоннами в три обхвата, поддерживающими монументальный портал парадного подъезда вокзала (из-за этого многотонного козырька сам вход в здание в последние годы практически постоянно был на замке: от греха подальше...) вольготно расположилась веселая компания. Несколько парнишек в коже и множестве блескучих прибамбасов на ней и три штуки девчонок в мини-юбчонках, из-под которых у каждой выглядывали трусики. Баба Катя давно уже ничему не удивлялась и воспринимала мир таким, каков он есть. Подумала только, что приезжие вот так, по-хозяйски, на вокзале не гуляют. Так могут лишь свои, местные. У них, наверное, и знакомые, а может и друзья в железнодорожной милиции есть. С ними лучше не связываться, держаться бы надо подальше, да вон бутылок-то пустых темного стекла сколько вокруг них валяется. Жалко. Не успеешь, уборщицы вокзальные подберут или отнимут, коль зазеваешься. Крути, не крути, а тут уж риск — благородное дело!

И баба Катя рискнула. Она тяжело поднялась со ступени и бочком, заискивающе улыбаясь щербатым ртом, приблизилась к молодежи:

— Деточки ласковые, дай вам Бог здоровья! Не позволите ли бедной старухе бутылочки подобрать? — баба Катя порой забывала, что ей едва минуло сорок пять и по возрасту она еще вроде и не старуха вовсе. И в то же время отдавала себе отчет, что выглядит она конечно же старухой. Лицо сморщенное, будто рваный футбольный мяч на помойке, зубов, наверное, с пяток осталось: какие выпали от размягчения десен, а какие повыбили безобразники лихие. Руки — тоже! Пальцы артритом изуродованы, ногти от какой-то напасти года три назад сползли, да так и не выросли снова. А одежка? Розовые резиновые сапоги с обрезанными на манер опорок голенищами, залатанные мужицкие портки с начесом и непонятно какого цвета, а сверху кацавейка без рукавов, надетая на исподнюю дедовскую рубаху-косоворотку. Можно было бы по свалкам пошоркаться, подобрать чего-нибудь из тряпья поцивильней, да на свалках нынче тоже особо не пороешься. Там свои хозяева есть. Хоть и такие же бездомные, как баба Катя, но покруче ее будут, ибо она одиночка, а те в стаю сбиты... А, да ладно: задница покудова наружу не вываливается, а остальное — плешь!..

Один из парнишек махнул небрежно рукой; бери, мол, чего там. Баба Катя обрадовалась, вынула из кармана кацавейки холщовую торбу, принялась подбирать бутылки, но тут ближняя к ней ражая девка состроила рожу и капризно заверещала:

— Ой, мальчики! От нее говном воняет, я сейчас блевану!

— А я какого-нибудь автобуса рожу! — подхватила другая, трехцветная пышка в секс-шопных чулках на резинке и с кружавчиками чуть выше колена. — «Икаруса» дебильного рожу!..

Третья, плоскожопая недоразвитая мартышка, ничего говорить не стала. Она подхватилась с корточек и носком туфельки-«платформы», смахивающей один в один на ортопедический сапог, врезала нагнувшейся за очередной бутылкой бабе Кате прямо по лицу. Баба Катя сунулась головой в гранитные плиты и повалилась набок. Свернулась калачиком, пряча живот и голову, ибо по опыту знала, теперь не остановятся, теперь будут бить, пока запал не кончится, пока дурная кровь не остынет.

Кто ее гонял пинками по площадке, она не фиксировала. Какая разница, она же не крутая, чтобы запомнить обидчика и воздать ему при случае тем же макаром. Вроде бы парнишки не участвовали в этом «футболе», а усердствовали девки, словно спущенные с цепи течные сучки, озверевшие от неудовлетворенной страсти.

Когда ее прекратили избивать, она не знала, поскольку потеряла сознание от особо крепкого удара в бок, от которого вдруг полыхнул огонь в животе. Очнулась баба Катя на грязном асфальте между полутораметровой платформой подъезда и тоннелем подземного перехода к поездам. Значит, сбросили ее в этот закуток? Или сама свалилась в беспамятстве? Кто знает... Огни привокзальной площади, освещавшие ее подобно солнцу в ночи, сюда не проникали и в закутке было темно, как в подвале или глубоком колодце. И сей факт, оказалось, стал спасением для бабы Кати. Она попыталась подняться на ноги, но ничего не получилась. Тогда попробовала выползти на свет, поближе к троллейбусному кольцу, однако от полоснувшей по левому боку нестерпимой боли снова впала в беспамятство.

Заполночь бабу Катю обнаружила глухонемая вокзальная проститутка Ленка. Ее знали все, и бомжи в том числе. За двадцатку-полтинник родными «деревянненькими» она оказывала клиентам экспресс-услуги, потому и изучила назубок все темные места вокруг вокзала и его окрестностей. Если бы не врожденная инвалидность, Ленка запросто могла стать валютной путанкой. Девка красивая: глазищи по блюдцу, талия осиная, грудь высокая — третий номер, ноги от ушей. И все это добро несмотря на наличие двоих карапузиков-погодков и разбитого параличом мужа, который, как поговаривали вокзальные уборщицы, кассирши и буфетчицы, уже, считай, не жилец на этом свете.

Ленка за пару минут в темпе обслужила очередного клиента, поддернула колготки и тут наткнулась на бабу Катю. Мыча и плача от натуги, потащила ее в подземный переход, открыла каптерку, где хранился дворницкий инвентарь, и уложила кое-как на ободранную кушетку. Она же сама и приперла эту кушетку, когда в медпункте списывали устаревшее и пришедшее в негодность оборудование. И дворничихи, глядишь, отдохнут, и себе работать способней в дождь да мороз... 

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)