Заявление мальчика Шуры, четырёх лет от роду

Я начну, и да будет мне ручка в руке — легка, красноречие пусть дорогу проложит для языка, и начну я, простите, немножечко издалека…

Так, слегка.

Что ни утро, то солнце немытым лучом лезет в глаз: сон, что слаще, сочнее и ярче других в сто раз, прогоняет запросто за Кавказ…

Негодяй.

Из нежнейших уютных и тёплых кроватки недр я встаю как немёртвая нелюдь, зачахший кедр, я ругаю матом всех, не разбирая гендер

Как Бендер.

Я сажусь сонным задом на холод и твердь горшка, я, потея, стону, ведь ноша сия тяжка, мне бы птицей порхать, не выдавливать пол-вершка…

И душка — три мешка.

А потом я кашу по мисочке ложкой вожу, я жую на губах скандал, будто кляча вожжу, эту манку я, честно вам всем скажу,

Просто не вывожу!

И с огромной болью влезаю в душный комбез, да помрут, что ли, в садике меня без, да вы изверги, мама с папою, кой же бес!

И вот есть на вас крест?

Потому, как плачу, как думаю и как дышу, заявление это, господи боже ты мой, я пишу, я устал от жизни! Как вол, пашу…

Ну, недельку, прошу!

Наступает утро. Мне тридцать пять. В садик больше рано не надо уже вставать, только в семь не подъём, а в тралике мирно спать

Что за беда?

Где безделье с привольем, не понял я, где игра? На планшете, на компике резаться до утра? Где еда, что сладка, жирна и вредна?!

Это срам.

Где хочу — пошёл, да за полночь… еле ноги унёс. Под дождём — без сапог и шапки… вдруг — мокрый нос. Весь чешусь и в пятнах — килограммами ел кокос

Сущий хвост…

На машинку с пультом работать придётся год, и в кафешке пиццу даром никто не даёт, и в такси кататься день-деньской напролёт…

Словом, фигушки, вот.

Этот отпуск достал до души глубин, на башке лысеющей — до седин, жизнь-то взрослая… тьфу, пропади и сгинь!!!

День прошёл. Один.