По ту сторону начала координат

— А кто такая лопа? — не переставая болтать ногами, Павлик поёрзал на лавочке и со своей детской прямотой уставился на дядю Витю. Тот снова не нашёлся, что ответить, и пробормотал виновато:

— Какая такая лопа? Сам что ли придумал? Снова детские вопросы?

— Почему детские? Есть антилопа, верно? С приставкой, обозначающей противопоставление, так? Вполне нормальный вопрос, не детский. Ты что, с младенчества знал древнегреческий? И ещё: кто такая анти-антилопа? А людоеды Полинезии ведь друг друга поедали, верно? Значит, они на самом деле людоедоеды? А учёные, которые про них пишут, называются людоедоедоведы? – Павлик, кажется, издевался.

Виктор, которого во дворе и на работе называли дядя Витя, не только древнего греческого, но и нынешнего русского толком не знал, как оказалось. Много лет назад, когда Зинка ещё не была его женой и согласилась впервые прийти в гости, она долго смеялась, обнаружив старую видеокассету с корявой надписью «Без литца». Дядя Витя очень обиделся. Но пересилил себя, слишком уж нравилась ему эта насмешливая студенточка. Кажется, он ей нравился тоже. Витя-то всегда был крепкий, видный, даром что работяга, а не какой-нибудь менеджер. Зинка в тот вечер позволила стянуть с себя сарафан, и уже перед самым этим, ну вы поняли, извлекла из сумочки двумя пальчиками сами знаете что.  «Durex sed lex!» — категорично заявила будущая учительница английского и немецкого. Небось, пробивает на образованность и интеллект, — смекнул Виктор, но намёк понял и без перевода. Зинка с кроткой улыбкой вручила себя в его сильные руки и больше не насмехалась над его простоватостью.

— А суп-продукты это продукты для супа? Или просто опечатка у тёти Гали на ценнике? — продолжал Павлик. — А почему раздевалка называется раздевалкой, если в ней ещё и одеваются?

— Что ли из-за таких умников рядом ещё и одевалку строить? — буркнул Виктор, а что оставалось ответить? Который вечер подряд этот назойливый пацан приходил во дворик между пятиэтажками, подсаживался рядом и задавал свои странные вопросы.

— Не обязательно два помещения, — продолжал Павлик. — Назовите переодевалкой, ведь логично? Ну хорошо, теперь взрослые вопросы. Почему вы, взрослые, почти никогда не говорите, что думаете? К примеру, застенчивый очкарик-шахматист.  Ему очень нравится Галя из магазина. Это ясно всем, не только Гале, весь двор знает. Но очкарик ни разу ей об этом не обмолвился, только ходит каждый день по три раза, кофе на разлив покупает. А ты знаешь, у него уже гастрит от этого кофе?

Дядя Витя пожал плечами. Чего тут непонятного? Стесняется мужик. Виктор встал и побрёл в магазинчик к Галке, вернулся, по возникшей между ним и Павликом традиции, с двумя банками жигулёвского и сигаретами. Протянул мальцу пачку. Тот подкурил, с удовольствием затянулся и облил свои шорты, пытаясь открыть пиво. Вчера, кстати, была та же история.

 

     Всё началось несколько дней назад. Возвращаясь после трудной смены, Виктор во дворе увидел неприятную картину. Грозный Гера из первого подъезда намеревался дать леща незнакомому щуплому пацану лет двенадцати. Уже замахнулся, а пацан с улыбкой стоял перед громилой и бесстрашно глядел своими широко распахнутыми глазами. Виктор проживал во дворе тихо и неприметно, скандалов избегал, зловещего соседа с поломанными ушами и бычьей шеей опасался. Тот по всем повадкам был или из конторы, или из бандитов, а впрочем, хрень редьки не слаще. Но в этот раз Виктор вступился за мелкого, и с такой накопленной за долгое время злобой и ненавистью двинулся на громилу, что ушастый примирительно выставил руки ладонями вперёд и ретировался.

— Спасибо, что помогли, — сказал малолетка. — Хотя я и сам бы справился! Знаете, какой я сильный! Подумывал для начала ему кисть сломать, чтобы впредь неповадно было. Давайте знакомиться: я Павлик!

Пацанёнок оказался общительным, прямолинейным и очень разговорчивым. Проболтали они на лавочке долго, пока жена Зинка не вышла и не загнала Виктора домой: «ужинать пора и ты можешь хоть иногда поиграть с ребёнком».

— Да не переживай, дядя Витя, не будет у тебя неприятностей с этим упырём, — уловив тревогу Виктора, бойко произнёс малец на прощанье.

И действительно, на следующий вечер после работы Гера очень вежливо поздоровался с Виктором. Руки, правда, не подал, поскольку рука у него была в гипсе, и упырь бережно прижимал её к своему громоздкому туловищу. Тогда Виктор и заподозрил, что с этим пацаном что-то не так. Но ничего не сказал, когда Павлик поджидал его на той самой лавочке. Снова поболтали. На третий день Павлик протянул купюру и попросил купить пива и курева. Виктору и в голову не пришло приструнить наглеца или отвесить подзатыльник. И вовсе не из-за поломанной руки соседа с поломанными ушами. Просто Павлик размышлял настолько по-взрослому, что сорокалетний Виктор рядом с ним сам иногда чувствовал себя подростком. Но только иногда — иные вопросы Павлика были столь нелепыми, прямо как у шестилетней дочки Катьки. И самое удивительное, что этих вопросов было огромное число. Сантехник, наверное, если бы и хотел, столько бы не придумал даже за полгода. Виктор до сих пор не понимал, верить Павлику или нет, а ведь сегодняшний вечер был последний в их общении. Павлик предупредил, что ночью улетает домой. Виктору даже стало грустно.

— А что там у тебя, Павлик, на твоей Альфа-центавре? Семья, работа?

— Да ну блядь, дядя Витя!.. я правильно употребил междометие? Не на Альфа-Центавре, как ты изволил выразиться, а на Альфе Центавра, понимаешь? Ты снова перепутал окончания. Где? На альфе, это такая тройная звезда. На альфе чего? Созвездия Центавра. Запомнил? Поищешь меня в Одноклассниках!

— Так это… — Виктор пропустил мимо ушей очередную попытку собеседника скаламбурить и пытался вспомнить, какие бывают звёзды, ну там красные, жёлтые, зелёные что ли. — Так это, ведь на звезде очень жарко, нет? И жить невозможно?

 — Ясен пень! Это условность, чтоб проще было, так-то я из пригорода. Ну как у вас жители Зеленограда говорят «я с Москвы», понимаешь? На самом деле я на спутнике проживаю

— Ага, — кивнул слесарь, — так что там ну это… вообще… кто ты там?

— Ты будешь искренне удивлён, в смысле охренеешь, но я твой коллега. Рабочий человек.

— Можно подумать, до этого ты меня не удивлял! – улыбнулся Витя.

— Короче, у меня всё как у всех, дядя Витя. Дом, работа, рыбалка иногда. Ну если можно так назвать. Универсальная вселенская формула. Разумеется, с определёнными региональными особенностями. Сечёшь? — Павлик неплохо освоил местную манеру речи. — У нас люди труда пользуются уважением. Зарабатывают хорошо. Так что здесь я на отдыхе

— Здесь?! В Воронеже?!

— А что ты удивляешься? Ты ж в курсе, почём нынче Сочи? То-то же.

— Слышь, ну а как вообще вы сюда добираетесь? Ведь даже со скоростью света это заняло бы дохрена времени, верно? Если не больше.

— Годный вопрос, дядя Витя! Прямо детский, в хорошем смысле! Ладно, слушай. На самом деле пространство искривляется…

 

     Пиво давно закончилось, но Виктор не спешил за добавкой. Хотя слушать Павлика временами было очень интересно.  В те моменты, когда Виктор успевал уловить мысль. Вот и сейчас малый забрёл в такие дебри, что работяге стало грустно.

— Ваша цивилизация однобокая, вы сначала сделали атомную бомбу, только потом атомную электростанцию. Все почитаемые вами исторические персонажи прославились в основном тем, что убивали миллионы ни в чём не повинных людей. Ну там Наполеон, Черчилль.

Виктор согласился. Это вроде простые истины, хотя раньше не задумывался.

— Из современников, — продолжал Павлик, — у вас в почёте олигархи, банкиры, коучи, псевдомузыканты, а почёт у вас измеряется исключительно деньгами и властью.

Дядя Витя горячо закивал. Этот вопрос ему тоже не давал покоя. Ведь, по сути, что станет с той же Рублёвкой, или там с многоэтажками вокруг Патриарших прудов, если вдруг исчезнут все блогеры? Ничего. Несколько квартир освободится. А если исчезнут все сантехники? Кирдык всем блогерам на Патриках! Провоняются! Хотя они и так дурно пахнут… Что-что? Дурно пахнут? С каких это пор я размышляю такими словечками?  

     Пацан задумался. Витя тоже. Самая скромная квартира на Патриарших – двушка в пятьдесят квадратов – сто миллионов рублей. В интернете написано, а интернет врать не станет. Двадцать пять тысяч унитазов установить, виданное ли дело! Тут с одним намаешься…  Даже если б я был котом с девятью жизнями, — размышлял Виктор, — и то не накопил бы и сотой части. С трудом выходило что-то откладывать, и то не всегда. Потому что как только удавалось заработать больше обычного, обязательно какая-нибудь фигня случалась. То зуб заболит в субботу, и физиономию разнесёт так, что в зеркале не поместится. Значит, ждать нельзя и обращаться в коммерческую, бесплатная-то аж в понедельник откроется… То брательник припрётся, прям чутьё у него какое-то, попросит денег, хотя никогда не отдаёт. Ну а как откажешь младшему брату, пусть даже такому непутёвому.

— Дядя Витя, ты следишь за мыслью? — спросил пацан, и Виктор встрепенулся.

— Вроде да.

— Врать нехорошо, — добродушно улыбнулся Павлик. – Так вот, пространство искривляется и пересекает само себя всякими причудливыми способами, понимаешь? Вот смотри, – Павлик шустро вытащил из кроссовки шнурок и растянул его у Виктора перед носом. О том, что кроссовка женского рода, Виктор с удивлением узнал только позавчера, и то от инопланетянина Павлика.

— Дядя Витя, какое самое большое число знаешь?

— Триллион! – чистосердечно ответил Виктор.

— Пусть это будет триллион километров, по прямой. А если представим, что эта прямая на самом деле окружность, но из-за её огромной длины мы этого не замечаем. Как экватор, понимаешь? – Павлик свёл концы шнурка в одну точку. — Сечёшь? В одну сторону триллион километров, а в другую ноль! И это не всё. Вселенная расширяется, помнишь?

Откуда Виктору было помнить то, чего никогда не знал. Он вообще плохо соображал, когда Павлик грузил его своими размышлениями. Одна только назойливая мысль пыталась достучаться Виктору в башку, но пока что безуспешно. Даже не мог понять, какая.

— Так вот, — продолжал Павлик. — Вселенная не просто расширяется. Горизонты и слои пространства несутся навстречу друг другу, понимаешь? Можно бежать в противоход эскалатору, а можно просто запрыгнуть на попутную ветку.

— Ну… это, как её, теория вероятности…

— Теория вероятности, дядя Витя, это когда в среднем полторы попытки нужно, чтобы правильно воткнуть флэшку в разъём. А у тебя сколько обычно?

— Три, — признался Виктор.

— Вот видишь! А теория относительности вообще полная хрень.

— Это про то, что время изменяется?

— Время не искажается. Самое объективное измерение. И самое честное. Вот тебе ребёнок докучает вопросами? Докучает. Много внимания ты ему уделяешь? Фиг там,  со мной трындишь – я правильно выразился? – а с дочкой не играешься. Это только сейчас она мечтает, чтобы папа её обнял, а не успеешь оглянуться — вырастет, уедет в большой город. А время вспять не воротишь, только в одну сторону, понимаешь? Это не декартова система координат и даже не градусник, врубаешься? Ни перпендикулярно, ни в обратную сторону ничего нет. Только вперёд. Сечёшь?

 

      Это да, — подумал Виктор. — Пятый десяток, ни тебе бизнеса, ни пассивных источников дохода, ни даже шубу Зинке, не говоря уже про Крым. А другие вон, кто в шоубизнесе, у кого недвижимости куча, у кого свой, бывший государственный, завод…

— Зинке вон и шубу нужно, и всё такое, и лифчик кружевной, — пробормотал он машинально.

—  Что такое лифчик?

— Ну это верхнее нижнее бельё.

— Хм… Трудности перевода, да? Слушай, чуть не забыл, я же днём собирал новые слова, которых нет в академических изданиях. Вот к примеру слово «хуйня»: в одном месте так называли сайлентблок, в другом — сканер штрихкода… 

— Ну это понятно! В первом случае ты слышал на СТО, во втором в супермаркете, верно? — Павлик кивнул, и Витя, призадумавшись, продолжил, — это ещё что, если б ты попал в операционную, ты б услышал, что это слово может означать и  аппендикс, и скальпель, и капельницу.

— Ага, понимаю, омонимы.

— Омонимы? Что это ещё за хуйня?

Павлик очень серьёзно посмотрел на Витю, Витя как можно серьёзнее уставился на Павлика, и, не выдержав долгой паузы, оба расхохотались. Витя протянул пятерню и Павлик с размаху по ней ляпнул. Рука у него была действительно тяжёлая. Но главное, Павлик начал понимать земные шутки.

 

— Ты же творческий человек, дядя Витя?

— Какое там… подумаешь, смесители устанавливать. Электрогитару, правда, мне Зинка подарила, фирменную, мечтал с детства, да всё никак руки не дойдут.

— Я тебе вообще так скажу: по моим наблюдениям, музыканты как раз самые мирные люди, самые творческие, почти высшая стадия человека. И самые миролюбивые: даже если у кого-то переизбыток инстинкта разрушения, так он направляет на себя, понимаешь? Себя убивает. Или постепенно, или одним махом. Вообще, как написано в моей туристической брошюре, у землян сбой генетический, избыточен деструктивный вектор. Изводите почём зря или себя, или близких, или недалёких далёких.

Витя кивнул. Почти осознанно.

— Теперь к творчеству, к созиданию, — продолжал Павлик. — Ты ведь находишь остроумные решения в разводке труб, умудряешься в четырёхметровой кухне и стиралку установить, и вытяжку, и мебель придумать, чтобы всё было уютно? Помнишь, ты мне сам рассказывал? Вот что я тебе скажу. Ты и есть творец, понимаешь? У нас, — Павлик махнул головой куда-то в ночное небо, где не было видно ни одной звезды, — у нас именно такие как ты считаются вершиной цивилизации, врубаешься? А так-то жизнь вообще сложная штука, — добавил Павлик, и, как показалось Виктору, слегка вздохнул.

— Я тебе так скажу, дядя Витя. Просто жить — это совсем не просто. Не каждому удаётся, понимаешь? Тот спился, этого на бандитской стрелке забаранили … надеюсь, я правильно употребляю жаргонные слова? Кто-то вообще повесился, врубаешься? Повторюсь, инстинкты разрушения на вашей планете гипертрофированы. Свернули вы не туда.

Виктору захотелось ещё пива.

— Так что обычная семья, обычная квартира и обычная работа, это и есть счастье, дядя Витя. —серьёзно произнёс Павлик. — Поверь. Несчастье выглядит по-другому.

«С этой стороны конечно… Ещё и гибсон в шкафу!» – подумал Витя и на душе потеплело. Это ж сколько времени Зинка собирала на покупку. Небось на себе экономила. Павлик уже копошился в своём планшете, или как там оно у них называется. Словно забыл про собеседника. Виктор молча пошёл к Галке за добавкой. Ещё по баночке — и всё. Точно всё. Дома Катька ждёт, жена небось ужин накрыла… Вчера странный пацан расспрашивал про детей, как, мол, воспитывают, много ли времени уделяют, не слыхал ли Витя вопиющего случая, чтобы родители кричали на ребёнка. Поведение ребёнка, как объяснил Павлик, объясняется только генами, воспитанием и родительским примером. То есть как ни крути, на самом деле дитё ни в чём не виновато. Только папа с мамой. Вот у них там, в окрестностях Кентавра этого, к детям относятся трепетно. И к старикам. И к работягам. Махнуть, что ли, к ним на ПМЖ? Язык подучить, а работа всегда найдётся рукастому-то мужику. Хотя, как же я своих оставлю?

Тут зазвонил телефон. Брательник. Снова начнёт издалека, потом денег попросит.  Так и случилось. «Не одолжу! Я тебе всю жизнь одалживаю! Я тебе сколько раз говорил: нет работы — приходи ко мне в бригаду, помогу, научу, нормально будешь зарабатывать! Всё, лавочка закрыта!» — неожиданно для себя резко и не стесняясь ответил Виктор. Прямо почувствовал, как у собеседника глаза округлились. «А ещё старший брат называется!» — обиделся голос в трубке.

Даже попытаться жить по-инопланетянски оказалось непросто. Жаль, что Павлик улетает.

— Эх, жаль, что ты улетаешь. Толком и не поговорили.

— Не переживай, прилечу на следующее лето, мне нравится с тобой общаться, и тётя Галя в магазине интересный персонаж, и очкарик, и даже бандит дядя Гера. Ты знал, что по паспорту он Афанасий? Просто ему не хочется, чтобы его звали Афоней. Представляешь, у него тоже куча комплексов. А Гера это от слова Геракл. Ну типа кличка бандитская, прикольно?

— Кстати, это ты ему руку сломал?

— Ну да. Заодно и познакомились. Я же на само деле взрослый, помнишь?  Твой ровесник, даже в милиции у нас работал.

— В полиции?

— В милиции, дядя Витя, у нас же социализм, сечёшь? Ладно, мне пора. И тебе, кстати, тоже. Тебя дома ждут. Дочке твоей точно не нужна квартира в столице, о которой ты мечтаешь.  Ей нужно намного больше: чтобы папа обнял и пообщался. А ты? Сам же говорил, провёл прошлые выходные с мужиками в гараже, позапрошлые на футболе… Держи! — Павлик, порывшись в карманах, протянул Виктору пачку денег. — Остались вот. Мне они дома не нужны. Держи-держи, ты ж угощал меня пивом и сигаретам, купи жене колечко, а ребёнку крутой велосипед. Жигулёвское нынче так себе, — резюмировал Павлик. — Дядя Гера говорит, двадцать лет назад было круче, а нынешнее даже названия своего недостойно.

— Так это… Бренд! — сумничал Виктор.

— Бренд сивой кобылы, дядя Витя! Всё, бывай, до встречи на лавочке в следующем августе.

 

     Виктор поднялся по лестнице на пятый этаж. А как ещё? Лифтов в хрущёвках не бывает, а искривлять пространство он не умел. Выпрямлять, правда, доводилось, ровнять стены и полы. В голове всё смешалось, как в доме Облонских. Виктор в замешательстве застыл перед дверью. Уж не померещилось ли ему всё это? Хотя вряд ли. Какая же мысль не давала ему покоя? Такая простая, не инопланетная, даже детская. Виктор вышел из ступора и открыл дверь.

— Ура, папа пришёл! Мама, папа пришёл! — бросилась на шею Катька. — Папа, а сказать тебе по секрету? У нас была гора неумытой посуды, и я её вымыла!

Неумытая посуда, висеть вверх кармашками, играть в тряпки – это были словечки из их с Катькой лексикона. Из тех редких моментов, когда Виктор находил время и желание повозится с ребёнком. Из очень редких, к сожалению, моментов. А ведь время не растягивается. Уходит навсегда.

— Папа, а поиграем сегодня в тряпки? Ну хоть немножко! — без особой надежды спросила дочка.

— Не немножко, а множко! Будем играть хоть целый час.

— Правда? – Катькины глаза засияли. – Обещаешь?

— Чего там обещать, вот возьмём и сделаем. Кто первый прячется?

— Витя, ты обещал починить выключатель в комнате! — напомнила Зинка.

— Папа, ну скажи ей! Как эта штука может называться выключатель, если она ещё и включает! Правда?

— Конечно! Ты права. Мы назовём её… — Виктор в шутку нахмурился, делая вид, что думает, хотя сам любовался Катькой. Та всерьёз сморщила лобик и размышляла.

— Я придумала! Мы назовём её переключатель!

Виктор просиял:

— Ты такая умная! И красивая, вся в маму!

— Ого! Витя, ты за две секунды план по комплиментам на год выполнил, — улыбнулась жена.

Виктор уже подхватил ребёнка на руки и кружил по комнате:

— Теперь комплименты будут каждый вечер! И играть будем каждый вечер!  

— А по воскресеньям ещё и каждый день, да, папа? Прямо с утра?

— Нет, Катюха, с утра по воскресеньям будем спать, — признался Виктор.

— Тебя как подменили, — Зинка недоумённо смотрела на Виктора. — Как с луны свалился… Или с Альфы Центавра? Пойдёмте ужинать. Я приготовила оливье и салат цезарь, что будем?

— Аут цезарь, аут нихил! — произнёс Витя фразу, не раз слышанную от Зинки. Перевода не помнил, но, кажется, и так было всё понятно. И то, и другое, и можно без хлеба.

Роман Газета: По ту сторону начала координат