Из Америки в Россию и обратно
— Ты откуда к нам такой — радужный?
Борис открыл глаза, устало взглянул на таксиста.
— Из-за бугра.
— То-то я смотрю совсем не по-русски одет. Шарф жёлтый, пидорский какой-то, пиджачок синенький, да и вообще. Ты гей, что ли?
— Слушай, сделай милость, заткнись, пожалуйста. Иначе передумаю и ничего ты от меня не получишь.
— Ладно-ладно, чё ты такой дерзкий? Уже и пошутить нельзя.
Водитель отвернулся, открыл окно, молча закурил. Всю оставшуюся дорогу он не проронил ни слова. Когда машина остановилась у подъезда блочной пятиэтажки, Борис расплатился (отдал деньги за проезд плюс обещанные чаевые — сто долларов) и вышел.
Увидев сидящую на деревянной скамейке невысокую худую женщину в тёмно-коричневом пальто, он быстрым шагом направился к ней.
— Привет. Опоздал ты, — сказала женщина, вытирая слёзы платком.
— Где Марина? — Сердце в груди Бориса сжалось и заныло.
— Умерла. Сегодня утром похоронили.
— Как?
— У неё четвёртая стадия была. Обнаружили новые метастазы. Я тебе писала. «Безнадёжный пациент». Так врач сказал.
— Чёрт! Чёрт! Чёрт! А-а-а-а…
— Тише, Борь, не надо. Успокойся, сядь. — Женщина взяла Бориса за плечи. Он повиновался и опустился на скамейку. Тело его дрожало, словно по нему пустили электрический ток.
— Анбеливебл! — Борис сжал кулаки, сдерживая гнев. — Импоссибл!
— На вот, выпей. — Женщина достала из пакета, лежащего на земле у ног, початую бутылку коньяка. — Легче будет.
— Я не пью, Тань.
— Совсем?
— Совсем.
— Помню раньше, ещё до переезда, втроём, ты, я и Марина Новый год отмечали. Тебя тогда вырвало прямо в оливье.
— Это в прошлом. Теперь ни капли. У меня отец палёной водкой отравился. Я уже в Штатах жил. Мать позвонила, воет в трубку. «Боренька, приезжа-а-а-ай, па-а-а-а-апку хоронить бу-у-у-удем, вдвоём мы с тобой оста-а-а-а-а-ались». А потом и её не стало.
— Извини, просто подумала, что это поможет заглушить боль…
— Дай сюда!
Таня протянула бутылку. Борис взял её и швырнул в стену дома.
— Никогда, слышишь, никогда больше не предлагай мне это дерьмо. Поняла?!
— Да, Борь, конечно. — Таня не на шутку перепугалась и вжалась в скамейку.
— Знаешь, чего мне хочется сейчас больше всего?
— Нет.
— Я хочу, чтобы боль внутри стала ещё сильнее. Чтобы в меня воткнули лом или арматуру и крутили, крутили, наматывая на неё кишки. Мне хочется орать так громко, чтобы мой крик услышали и чукчи, и папуасы, и эскимосы, и индусы, и китайцы, короче, все-все-все разумные существа на нашей планете, а также животные и птицы, и рыбы в воде.
«Чокнутый», — подумала Таня.
— Я же её любил, — проговорил Борис и вдруг заплакал. — Как никого в этой жизни. Даже бога так не любят. Понимаешь?
— Понимаю, — Таня распахнула пальто и подставила обтянутую платьем грудь. Борис опустил лицо в глубокое декольте и зарыдал, как ребёнок.
— Она тоже тебя любила, — проговорила Таня, нежно поглаживая его по голове. — Часто делилась со мной своими переживаниями. Другие подруги не понимали её. Как это так — простить мужа, который тебе изменил с американкой. А Марина простила, на развод не стала подавать, хотя её уговаривали. Хорошая она была. Добрая. Верная. Так никого потом себе и не нашла.
Пока Таня говорила, в сознании Бориса, словно вспышка, возникло воспоминание. Он чётко увидел этот же покосившийся козырёк подъезда, эту же серую длинную пятиэтажку, двор с ржавыми качелями, урну с вечно переполненным мусором, скамейку, разрисованную и исписанную нецензурными ругательствами и признаниями в любви. На скамейке — восьмилетний голубоглазый пацан. Мальчик плачет, у него разбита коленка. Мать, присев на корточки, успокаивает сына, дует ему на ранку, проводит тёплой ладонью по коротким светлым волосам.
— Всё хорошо, Боренька. До свадьбы заживёт.
— Не заживё-ё-о-о-о-от! — ноет мальчик.
— Потерпи. Вон уже папа идёт с пластырем.
— Ой, бо-о-ольно!
А недалеко от скамейки, подперев берёзу ножкой, обутой в белую сандалию, стоит и с интересом наблюдает за происходящим девочка Марина. Самая красивая девочка на свете.
— Борь, а почему ты раньше не приехал? — спрашивает Таня, возвращая Бориса из прошлого в настоящее.
— Не смог. — Выплакавшись, Борису становится легче. Он поднимает голову, продолжает рассказывать:
— Сначала заболел, потом билетов не было. А когда появились, погода испортилась.
— Мне очень жаль.
— И мне. Прости, Тань, не сдержался. У меня какая-то патологическая ненависть к алкоголю. Иногда хочется взорвать все эти чёртовы ликёро-водочные заводы, поджечь алкомагазины и рестораны, повесить барменов.
— Господи, барменов-то за что?
— Не знаю. Они напоминают мне крысиных блох. У них за спинами на полках гадость в бутылках. И эти сволочи с полотенцами на плечах с радостью распространяют её среди населения.
«Точно чокнутый», — снова подумала Таня.
— Борь, ты где ночевать будешь?
— В Марининой квартире. Ты говорила, что ключи у тебя.
— Да, у меня, держи, но там сейчас сотрудник из ФНВ. Описывает имущество.
— Откуда?
— Из Факультета Ненужных Вещей. После похорон мы посидели, помянули Марину, а потом он пришёл. Странный тип, если честно. Назвался секретным агентом. Бумаги мне показывал с подписями и печатями. Я особо не вникала, не в том состоянии была. Ты можешь сам всё разузнать.
— Хорошо. Приходи завтра утром в девять, на кладбище сходим.
Таня кивнула. Борис поднялся, обнял подругу, и пошёл в распахнутую тёмную пасть подъезда.
— А вы собственно кто?
Вопрос адресовался Борису, застывшему на пороге. Спрашивавший был на голову выше, шире в плечах и имел удивлённый вид. Он недоверчиво сверлил гостя взглядом маленьких чёрных глаз. К тому же, в довесок ко всему, у него присутствовал двойной подбородок, выпирающий живот и отвратительный голый череп.
«Уголовник, как пить дать», — подумал Борис.
— Я? Я — муж Марины. Прилетел из Америки. Думал, что застану жену живой, а она скоропостижно скончалась.
— Сочувствую.
— Позвольте узнать, как ваше имя и с какой целью вы здесь находитесь?
— Спецагент Игорь Николаевич Стрельцов. Представляю интересы частной компании ФНВ. Мы действуем в рамках закона на территории РФ. Проходите.
Борис зашёл внутрь, оглядываясь по сторонам. В одной комнате часть мебели отсутствовала, в другой её уже не было — одни голые стены. То ли Марина избавилась, то ли это дело рук агента.
«Одет прилично. Рубашка, брюки, ботинки, часы. Всё новенькое, фирменное, словно только что из магазина», — рассуждал про себя Борис, снова взглянув на незнакомца.
— Что вы тут делаете? Это чужая собственность и я не позволю…
— Описываю ненужные вещи, — перебил агент. — Сначала мы продадим мебель и бытовую технику, а потом и саму квартиру. Хозяйке она больше не понадобится.
— Она понадобится мне! У меня российский паспорт есть…а там штамп…мы с ней уже десять лет в браке… — Борис полез во внутренний карман синего твидового пиджака. — Сейчас…где же он? А, вот! Видите? Штамп о заключении брака с гражданкой За…
— Ну-ка, ну-ка, — незнакомец резко выхватил документ, поднёс к нему изящную бензиновую зажигалку, с характерным щелчком откинул крышку.
— …харцевой, — закончил Борис, уставившись на вспыхнувший огонёк.
Через секунду он смотрел уже на горящий паспорт. Стоял, не шелохнувшись, словно заворожённый, уткнулся взглядом в одну точку и ничего не мог с собой поделать.
И только когда объятый пламенем документ упал на пол, Борис очнулся и закричал:
— Ты что делаешь, сука, мерзость, пакость, говно, гад, убью, сволочь…
В этом бурном потоке слов мата не было. Борис решил, начав новую жизнь в США, что будет сдерживаться в любой трудной ситуации и не станет употреблять обсценную лексику. И надо признать, он справлялся с поставленной задачей на ура.
Угрозу свою Борис не выполнил, ибо был человеком трусливым и малодушным. Прихлопнул зелёным мокасином изуродованный паспорт, словно какое насекомое, погасил огонь, наклонился, чтобы взять и посмотреть сохранилась ли та важная страница со штампом. Оказалось, что — нет.
— Упс, простите великодушно, это как-то само собой получилось, — произнёс агент, ухмыляясь. — Есть у вас ещё какие-нибудь важные документы или бумаги, подтверждающие право на собственность? Показывайте! Нет? Тогда прошу на выход.
— Я буду ходить в суд, — от волнения Борис не мог связно выразить мысль.
— И обязательно в полицию.
— Да, и рассказать тоже им. Квартира украли. Вор за решётку.
— Идите отсюда, не мешайте мне работать.
Борис и сам не понял, как оказался за дверью. Он лишь чувствовал, как горит его лицо. Сильная рука схватила его за шиворот, и выволокла прочь.
Спускаясь по лестнице, он никак не мог поверить в случившееся и всё повторял:
— Какого бабуина собачьего? Какого бабуина собачьего? Какого бабуина собачьего?.....
Обращаться Борис никуда не стал. Сразу поехал на вокзал и купил билет на первый поезд до Москвы. Оттуда он вылетел в Нью-Йорк, где его ждала темнокожая жена Луиза и дочь Сидни, шести лет от роду.
-
-
-
-
И как это опровергает написанное мною выше?
-
идея родилась в мозгу гитлера, а не у тех, кто ему помогал. потом, когда началась заварушка, уже никто ничего не мог изменить, все послушно исполняли приказы фюрера
-
Konstantinking, идея эта не у него родилась. И пришлась ко двору. А он был просто харизматичный болтун.
-
Я ответственно и внимательно прочла.
Мне не понравилось.
Причина: ненатуральные диалоги, невнятные мотивы героя, необоснованная борзость "спецагента".3 -
-
-
Ну и зря. Мне всегда интересна конструктивная критика. И сама пишу комменты и рецки без всякой неприязни, ибо отделяю буквы от автора.
1 -
Автор, для меня мало детализации образов персонажей и многое другое (но, не переписывай)
3 -
1
-
Ну, я сам завсегда на пазитиве, всех спроси об Ушели! Поддержу, но с приколом, ясен уй!
3 -
-
Всё так. Постсовок как он есть.
Жалко, конечно, что протагонист выбрал негритянку (мог бы хоть мексиканку) но, как говорил Томас Джефферсон, цена свободы высока.
1 -
-
Спасибо. Судя по всему, скоро там будет гражданская война, а когда конфедераты восстановят естественный порядок вещей, можно будет и перебраться.
-