Магия квартиры Зои Пельц

Михаил Булгаков занимал в СССР исключительное положение: имея репутацию «белогвардейца» и «антисоветчика», в середине двадцатых, вопреки всем наветам пролеткультовской критики, он буквально в течение полутора лет стал чуть ли не главным драматургом страны.

О парадоксальности литературного взлета Булгакова свидетельствует такой удивительный факт: 22 сентября 1926 года, буквально за день до генеральной репетиции драмы «Дни Турбиных» во МХАТе и за месяц до премьеры комедии «Зойкина квартира» в Театре Вахтангова, Булгаков был доставлен (не вызван, а именно насильно доставлен на автомобиле) в ОГПУ на допрос.

Сотрудники госбезопасности потребовали от Булгакова дополнительных разъяснений по «антисоветской» повести «Собачье сердце», изъятой у него при обыске, и некоторым фактам его жизни периода Гражданской войны на Северном Кавказе.       

В ходе допроса следователем были зафиксированы следующие показания Булгакова «по существу дела»: «Литературным трудом начал заниматься с осени 1919 г. в гор. Владикавказе, при белых. Писал мелкие рассказы и фельетоны в белой прессе. В своих произведениях я проявлял критическое и неприязненное отношение к Советской России. <…> Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением… Записано с моих слов верно. М. Булгаков».

И ниже, на том же протоколе допроса, своей собственной рукой Булгаков приписал, сформулировав нечто вроде резюме, своего творческого кредо: «Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу! Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают мое пристальное внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я – сатирик)».

За подобные признания в те годы можно было легко «удостоиться» высылки из страны за границу на очередном «философском пароходе» (и это в лучшем случае, считай, повезло!), либо, – что гораздо вероятней, – «загреметь на нары» и отправиться в «места не столь отдаленные».

Булгаков, однако, счастливо избежал и той, и другой незавидной участи; напротив, именно осенью 1926 года он получил признание как талантливый драматург, востребованный новым советским театром.

Оба спектакля: и «Дни Турбиных» во МХАТе, и «Зойкину квартиру» в Театре Вахтангова ждал невероятно шумный, скандальный успех. Пресса дружно и яростно громила постановки по пьесам Булгакова, ругала и клеймила автора за «белогвардейщину», за «аморальность», за апологию «пошлости и разврата», а публика ломилась на представления. Билетов на спектакли было не достать, и часто общественный порядок у театров приходилось наводить при помощи нарядов конной милиции.

Творческая судьба двух пьес (и спектаклей по ним) сложилась так, что если бы не было «Дней Турбиных», то не было бы и «Зойкиной квартиры». Всему «виной» дебютный роман Булгакова «Белая гвардия», напечатанный в декабре 1924 года в четвертом номере литературного альманаха «Россия». Спустя всего три месяца, уже 3 апреля 1925 года, Булгаков получил заказ от МХАТа на создание пьесы по мотивам романа.

Новый советский театр отчаянно нуждался в современных пьесах. В процессе работы над текстом, читок и переписывания пьесы с участием самого Станиславского, имя Булгакова стремительно приобрело авторитет и известность в тесных, наполненных интригами театральных кругах, и к писателю стали поступать заказы от других московских театров, в частности, - от Камерного театра Александра Таирова и Студии Вахтангова.

Прообразы Зои Пельц и фантастический реализм

Любовь Белозерская, вторая жена драматурга, рассказывая об истории написания «Зойкиной квартиры», вспоминала: «…Однажды… появились двое – оба высокие, оба очень разные. Один из них молодой, другой значительно старше. <…> Оба оказались из Вахтанговского театра. Помоложе – актер Василий Васильевич Куза <…>; постарше – режиссер Алексей Дмитриевич Попов. Они предложили Михаилу Афанасьевичу написать комедию для театра.

Позже, просматривая как-то отдел происшествий в вечерней “Красной газете” (тогда существовал таковой), Михаил Афанасьевич натолкнулся на заметку о том, как милиция раскрыла карточный притон, действующий под видом пошивочной мастерской в квартире некой Зои Буяльской. Так возникла идея комедии «Зойкина квартира». Все остальное в пьесе – интрига, типы, ситуация – чистая фантазия автора, в которой с большим блеском проявились его талант и органическое чувство сцены».

В январе 1926 года драматург заключил договор с вахтанговцами на написание «Зойкиной квартиры»: «Это не я написал “Зойкину квартиру” – это Куза обмакнул меня в чернильницу и мною написал ее», – говорил, согласно биографии Мариэтты Чудаковой, сам Булгаков, но по воспоминаниям первой жены писателя Татьяны Лаппы прототипом главной героини была вовсе не некая «Зоя Буяльская» из газетной заметки, а жена известного художника-авангардиста Георгия Якулова, одна из первых русских моделей, – Наталия Юльевна Шифф, та самая роковая женщина из знаменитой богемной квартиры на Большой Садовой. Именно из этой квартиры Сергей Есенин в конце декабря 1925 года уехал в Ленинград, где свел счеты с жизнью в отеле «Англетер». «Она некрасивая была, но сложена великолепно. Рыжая и вся в веснушках. – Вспоминала Лаппа. – Когда она шла или там в машине подъезжала, за ней всегда толпа мужчин. Она ходила голая… одевала платье прямо на голое тело и пальто, и шляпа громадная. И всегда от нее струя очень хороших духов. Просыпается: “Жорж, идите за водкой!”. Выпивала стакан, и начинался день. Ну, у них всегда какие-то оргии, люди подозрительные, и вот, за ними наблюдали. На другой стороне улицы поставили это… увеличительное… аппарат и смотрели. А потом она куда-то пропала». Лаппа будто пересказала сюжет пьесы, только не изнутри действия, а как бы снаружи, глазами тайных наблюдателей из ГПУ.

О Наталии Шифф как прообразе Зои Пельц написал в книге своих воспоминаний и сосед Булгакова по дому на Большой Садовой, студиец Московского Камерного театра, известный популяризатор науки Владимир Лёвшин: «Есть в ней что-то от героинь тулуз-лотрековских портретов, великолепные золотистые волосы, редкой красоты фигура и горбоносое, асимметричное, в общем далеко не миловидное лицо. Некрасивая красавица… О ней говорили по-разному. Некоторые восхищались ее элегантностью и широтой. Других шокировала свобода нравов, которая царила в ее доме: студия Якулова пользовалась скандальной известностью. Здесь, если верить слухам, собирались не только люди богемы, но и личности сомнительные, темные дельцы, каких немало расплодилось в эпоху нэпа. И доля правды в этих обывательских пересудах, очевидно, была».

Примечательно, что в августе 1934 года в письме к французской актрисе и переводчице Марии Рейнгардт, готовившей «Зойкину квартиру» к постановке в Париже, «ассимитричность лица» своей героини отметил сам Михаил Булгаков, который дал ей такую характеристику: «…женщина лет 38, в прошлом жена богатого фабриканта; теперь единственное, что у нее осталось, за что она держится со всей своей железной волей, это – квартира. Стала циничной, привыкла ко всему, защищает сама себя и Абольянинова (так в письме – Авт.), которого любит. Внешне интересна: вероятно, рыжеватые волосы, коротко острижена, лицо, надо полагать, несколько ассиметрично».

Современники Булгакова, однако, еще в конце двадцатых годов предложили другое лицо на роль прототипа Зойки. В десятом номере журнала «Огонек» за 1929-й год была опубликована статья следователя ЧК Самсонова под заголовком «Роман без вранья + Зойкина квартира», в которой утверждалось, что прототипом Зои Пельц является содержательница притона Зоя Петровна Шатова, арестованная в Москве весной 1921 года: «Зойкина квартира существовала в действительности. У Никитских ворот, в большом красного кирпича доме на седьмом этаже посещали квартиру небезызвестной по тому времени содержательницы популярного среди преступного мира, литературной богемы, спекулянтов, растратчиков, контрреволюционеров специального салона для интимных встреч Зои Шатовой. Квартиру Зои Петровны Шатовой мог посетить не всякий. Она не для всех была открыта и доступна. Свои попадали в Зойкину квартиру конспиративно, по рекомендации, паролям, условным знакам. Для пьяных оргий, недвусмысленных и преступных встреч Зойкина квартира у Никитских ворот была удобна: на самом верхнем этаже большого дома, на отдельной лестничной площадке, тремя стенами выходила во двор, так что шум был не слышен соседям».

Любопытно, что и в истории 1921 года с арестом Зои Шатовой оказался замешан Сергей Есенин, о чем и рассказал в своем «Романе без вранья» его друг и соратник по имажинизму Анатолий Мариенгоф: «…на седьмом этаже у Зои Петровны Шатовой найдешь не только что николаевскую белую головку, «Перцовку» и «Зубровку» Петра Смирнова, но и старое бургундское и черный английский ром. Легко взбегаем на нескончаемую лестницу. Звоним условленные три звонка. Открывается дверь. Смотрю: Есенин пятится… В коридоре сидят с винтовками красноармейцы. Агенты проводят обыск». Не отсюда ли, из этой реальной трагикомической ситуации, появился у Булгакова в «Зойкиной квартире» персонаж, названный им просто – Поэт?

Как бы там ни было, а до осени 1926 года репетиции в двух ревниво конкурирующих друг с другом театрах – Художественном и Вахтанговском –  проходили параллельно и при схожих обстоятельствах: Булгакову постоянно приходилось сокращать и переделывать пьесы в угоду идеологическим требованиям цензуры Главреперткома. Судьба спектаклей висела на волоске. При этом оба театра понимали, что им крупно повезло с материалом – артисты и творческое руководство театров оценивали драматургию Булгакова исключительно высоко: «Пьеса была необыкновенно талантлива. Великолепный диалог, искрящийся юмор, характеры, образы – это была настоящая сатирическая комедия. – Вспоминал актер, режиссер, народный артист СССР Рубен Симонов, исполнивший в легендарном спектакле роль Аметистова. – Читка прошла великолепно. Я не помню другого такого приема комедии нашей труппой».

«В последней своей беседе с учениками Вахтангов сказал: “…то, что я делаю, мне хочется назвать фантастическим реализмом”. И еще раз в самом конце беседы настойчиво прозвучало: “Фантастический реализм существует. Он должен быть теперь в каждом искусстве…” Эта мысль, высказанная Евгением Багратионовичем Вахтанговым, удивительно сочетается с драматургией и всем творчеством М. А. Булгакова. Не случайной, далеко не случайной была встреча вахтанговцев с драматургом», – свидетельствовал актер третьей студии Иосиф Рапопорт в очерке «Михаил Булгаков и вахтанговцы». И далее: «Пьеса была явно и откровенно сатирическая. Смех не прекращался в течение всего спектакля. <…> Роли были написаны превосходно, с таким юмором, знанием сцены, с такой смелостью и вкусом, что все поголовно влюбились в автора, захотели играть в пьесе все, хоть и полусловесные, а то и выходные роли».

Вахтанговцы внимательно следили за перипетиями постановки «Дней Турбиных»: если бы постановку во МХАТе запретили (а подобные коллизии были обычной практикой в советском театре), то, скорее всего, автоматически «слетела» бы и премьера в Театре Вахтангова. Вопрос решался на самом высоком уровне, и вот 30 сентября 1926 года судьба премьеры была решена окончательно и на самом высоком уровне: после просмотра «Дней Турбиных» членами правительства «белогвардейский» спектакль получил разрешение от Политбюро ЦК ВКП(б) во главе со Сталиным; 5 октября состоялась премьера во МХАТе, 28 октября – премьера «Зойкиной квартиры» в Театре Вахтангова. А Михаил Булгаков, как принято выражаться в таких случаях, «проснулся знаменитым».

Дом на Большой Садовой и квартирный вопрос

Собственно, с квартирного вопроса и начинается завязка «Зойкиной квартиры» – к ее хозяйке является председатель домкома Анисим Аллилуйя с известием об «уплотнении», однако женщина упреждает поползновения властей и предъявляет «бумагу из Наркомпроса» об устройстве в квартире «показательной пошивочной мастерской», которая станет для Зои прикрытием для ловкой аферы с тайным «домом свиданий», – чтобы заработать денег, купить визу и уехать в Париж.       

«Зойкина квартира» – тот случай, когда одним из полноправных «действующих лиц» является место действия. Неслучайно локация вынесена в название пьесы наравне с именем главной героини: именно пространство квартиры определяет авантюрный и демонический характер «трагической буффонады», как определил жанр своей пьесы Булгаков в интервью еженедельнику «Новый зритель» (номер журнала вышел 5 октября 1926 года, за три недели до премьеры).  

Пресловутый «квартирный вопрос» имел для Булгакова почти экзистенциальное значение: «Пока у меня нет квартиры – я не человек, а лишь полчеловека». – Писал он в своем сокровенном дневнике. – «Если отбросить мои воображаемые и действительные страхи жизни, можно признаться, что в жизни моей теперь крупный дефект только один – отсутствие квартиры». А много лет спустя третья жена писателя Елена Сергеевна Булгакова заметила: «Для М. А. квартира – магическое слово. Ничему на свете не завидует – квартире хорошей».

Проблема отсутствия отдельной квартиры чрезвычайно волновала и заботила Булгакова на его пути к успеху и не раз становилась важной сопутствующей темой его литературных произведений, например, в «Белой гвардии» киевская квартира Турбиных выступает символом утерянного Рая, в повести «Собачье сердце» роскошная семикомнатная квартира в центре столицы демонстрирует привилегированный статус профессора Преображенского. Все, что осталось у тридцатипятилетней вдовы Зои Пельц от прежней дореволюционной богатой жизни, – это ее отдельная шестикомнатная квартира. По какому адресу она находилась?

Поэтичные ремарки, сопровождающие диалоги персонажей: «За окнами двор громадного дома играет, как страшная музыкальная табакерка»; «Трамвай гудит, гудки»; «В окне густой майский вечер. Окна зажигаются одно за другим. Очень отдаленно музыка в “Аквариуме”» (знаменитом мюзик-холле – Авт.) – указывают, что московская квартира, в которой разворачивается действие, находится в том же самом доме, что и прообраз «нехорошей квартиры» из романа «Мастер и Маргарита», то есть в доме № 10 по Большой Садовой улице в Москве, в котором Булгаков проживал в 1921-24 годах вместе со своей первой женой Татьяной Лаппой.

Место жительства Булгаковых тех лет представляло из себя типичную коммунальную квартиру (№ 50) коридорного типа из нескольких комнат, в которые были «уплотнены» разные семьи. Писатель признавался сестре Вере: «Самый ужасный в Москве вопрос – квартирный… комната скверная, соседство тоже», а сестре Надежде описывал свой быт в шутливых стихах: «На Большой Садовой / Стоит дом здоровый. / Живет в нем наш брат / Организованный пролетариат. / И я затерялся между пролетариатом, / Как какой-нибудь, извините за выражение, / Атом».

Татьяна Лаппа много позже рассказывала своим интервьюерам: «Жилось нам в этой квартире очень тяжело. Помню, что там не было покоя ни днем, ни ночью. Многочисленные соседи варили самогон, ругались и часто дрались между собой». «Кого только в нашей квартире не было! По той стороне, где окна выходят во двор, жили так: хлебопек, мы, дальше Дуся-проститутка; к нам нередко стучали ночью: “Дуся, открой!”. Я говорила: “Рядом!”. Вообще же она была женщина скромная; шуму от нее не было. Тут же и муж ее был где-то недалеко. Дальше жил начальник милиции с женой, довольно веселой дамочкой…».

Очевидно, что эти житейские впечатления послужили Булгакову живописным материалом для «Зойкиной квартиры», только вот героине, в отличие от автора, квартира досталась хорошая, хотя и ее в скором времени ждала, – в этом нисколько не приходится сомневаться, – общая участь неизбежного «уплотнения» пролетариатом.

В романе «Мастер и Маргарита» происходит обратный процесс: профессор Воланд, завладев комнатой убиенного Берлиоза, «расселяет» коммунальную квартиру, выкидывая ее жильцов вон при помощи доносов соседей и сверхъестественной силы.

Дьявол, поселившийся в Москве, быстро и эффективно решал свой квартирный вопрос.

Вторая часть тут https://alterlit.ru/post/52407/

#булгаков #зойкина_квартира