Водка «Пушкин» (Окончание)

Гостиничный ресторан «Лукоморье» гудел разнообразным шумом слегка подвыпивших компаний, в основном, по виду, — приезжих. Какие-то прибалты, наши, плюс — предположительно — кавказцы с пьяной блондинкой, похожей на французскую киноактрису Брижит Бардо, только ярче и сочнее. 

Из колонок магнитофона звучал «Бони М». Мы присели за столик на четыре персоны и заказали вездесущего «Пушкина» с салатом «Оливье». Когда выпили и закусили по первой, возник вопрос: «Чего приперлись?» Закусить и выпить ровно так же, а может, и спокойней, мы могли бы и в баре турбазы.

Вдруг от предполагаемых кавказцев отделилась вихляющаяся фигура. Тут мы ее и разглядели подробнее. Лет двадцати пяти — в самом соку! Высокая и крупная, она как бы являла собой мечту арийца. Всего в ней было в излишке: от смазливого лица до бюста пятого размера, от впечатляюще оттопыренной задницы до полных красивых ног, едва прикрытых джинсовой мини-юбкой.

Веллер присвистнул и напрягся:

— Ребята, кажется, вечер, перестает быть пресным!

— Мужчины, не угостите сигаретой? — Девушка явно бросала вызов компании, с которой явилась в «Лукоморье». А, может, она пришла вовсе и не с ними?

Довлатов достал сигарету и галантно щелкнул зажигалкой:

— Плиз, мадемуазель.

— Присоединяйтесь к нам, если хотите, — предложил Миша.

­– Ык! С удовольствием, — вблизи она оказалась еще пьянее и сексапильней: — Вы кто? Давайте познакомимся, ык.

— Довлатов, Веллер, — представил я друзей.

— Что? Те самые? — От удивления она даже немного протрезвела.

— В некотором роде, — поскромничал Довлатов. — Официант, рюмку даме! Кстати, как вас зовут, девушка?

­– Таней.

­– Не Лариной?

— Нет! Шишлова я.

— А я — Саша Донецкий — назвал я себя.

­– Что, прямо из Донецка? — она скорчила гримасу сочувствия.

— Нет, из Пскова. Просто фамилия такая.

Мы уже было собрались еще раз выпить, но тут «Бони М» сменился Демисом Руссосом — «Гудбай, май лав, гудбай!».

— О! Это моя любимая песня! Идемте танцевать! — она схватила Веллера за руку и потащила в центр зала.

Мы с Довлатовым перемигнулись и накатили.

— Гляди, — он махнул рукой в сторону танцующих.

Картинка точь-в-точь совпадала с эпизодом из фильма «Афоня»: Миша спокойно мог положить свою маленькую плешивую голову на шикарную Танину грудь. И положил. Зачем бежать от объятий роскошной блондинки, доставшейся практически на халяву?

Халява, однако, длилась недолго. Соперники не заставили себя ждать. Три типа характерной кавказской наружности окружили парочку.

— Э, слюшай! Дэвушку мы ужынаим.

Прямо как в пошлом анекдоте.

Веллер был невозмутим:

— Ну, а мы танцуем! Идите в горы! Овец пасти. 

Кавказцы напряглись.

Мне почудилось, что сейчас они выхватят бензопилы «Дружба», и начнется техасская резня.

— Ты не прав, брат. — Один из них, самый молодой, вежливо тронул Веллера за плечо.

— Чего?! — Веллер смерил конкурента презрительным взглядом. — Не брат ты мне, гнида черножопая!

— Э! Разве так можно, брат? Грязный твой язык! Где твоя политкорректность? — гнул свою линию парень.

Веллер внезапно развернулся и пнул соперника концом ботинка в пах. Кавказец вскрикнул и сложился пополам. Двое других кинулись на Мишу. Тот отскочил. Таня завизжала и вцепилась своими когтями в лицо одного, а второй развернулся и засветил ей прямо в левый глаз. Она отлетела к столу с посудой и рухнула на него, задирая ноги. Мы с Довлатовым вскочили из-за стола. Я схватил стул. Довлатов танцевал в боксерской стойке, изображая из себя Мохаммеда Али.

­— Порхать, как бабочка. Жалить, как оса.

Таня завизжала, как сирена: «Убивают! Убивают!». «Рас-Путин, Рас-Путин, Распутин», — звучит из колонок ансамбль «Бони М». В пушкиногорском ресторане «У лукоморья». Вот тебе и приют, сияньем муз…

Знаем мы этих муз… Таня, Оля…

И только Веллера нигде нет. Устроил весь этот бардак и пропал, сука!

……………………………………………………………………………………………………………………………….

Через миг он возник, будто Deus ex machina, или спустился на тросе с неба, как падший ангел, и, схватив со стола недопитую бутылку «Пушкина», заорал:

— Довлатов! Донецкий! Мотаем отсюда! У меня — мотор!

Мы схватили Таню и выбежали к выходу. Там ждала черная «Волга» с распахнутыми дверьми и питерскими номерами.

— Откуда вы? — Спросил Довлатов водителя.

­— С Васильевского острова, — ответил водитель, и никто почему-то не удивился.

— А! Это к вам Бродский умирать ходит?

До турбазы доехали за три минуты. Таня мужественно щупала свой заплывающий синей гематомой глаз.

— Больно!

­— Ничего. Сейчас сделаем анестезию, — пообещал Довлатов. — Нужно смыть едкий пот адреналина.

Мы купили вареной картошки, огурцов и помидоров у старушек, торгующих на ступеньках турбазы, а отравы было и так было навалом под особый случай. И вот этот случай настал. У Веллера — «Зубровка», у Довлатова — портвейн «777», у меня — чистый медицинский спирт.

Довлатов на секунду снял штаны и продемонстрировал Тане свой пенис.

— Гы-гы! Как в порнофильме. — Веселилась девушка, скинув рваную блузку и обнажив свою чудовищно гипертрофированный бюст. Левый глаз совсем заплыл и ничего ей не показывал.

— Ха! Напугал бабу необрезанным хуем! — заметил Веллер, шинкуя овощи на газетке «Пушкиногорский край», — она и не такие видала.

— Откуда ты знаешь? — обиделся Довлатов.

Я бодяжил алкоголь, изобретая новый коктейль.

Довлатов, подтянув штаны, сосредоточенно крутил громкость допотопного проводного радиоприемника, как будто и в правду желал извлечь из него короткие волны радио «Свободная Европа». Ну, или на худой конец «Дойче велле».

— Тю! Какие забавные чуваки! — хохотала наша Таня.

………………………………………………………………………………………………………………………….

Мы пьем еще и уходим в отрыв. Мир — красочный и наполненный смыслом карнавал, в котором всем нам есть особое место. Жаль, мы не подозревали об этом прежде.

Вспышка! — и мое зрение витает где-то под потолком. Непостижимый эффект, как в сновидении, когда ты одновременно находишься и внутри себя и вне, за пределами событий. В роли участника и свидетеля одновременно.

Это — настоящий Тинто Брасс! Таня охает в позе коровы на кровати, выдвинутой к середине комнаты. Сзади нее, тяжело дыша, мощно работает Довлатов. Засаживает. Я вижу его напряженное от коитуса лицо. Пот струится по всему его нехилому торсу, темные от пьяной усталости веки прикрыты. Он крепко держит девушку за талию и двигается все резче и быстрее, словно хочет разорвать ее на две половины.

Веллер пьёт коктейль из спирта и трех семерок, чокаясь со своим отражением в зеркале.

Я чувствую, что соединяюсь с Богом.

…………………………………………………………………………………………………………………………….

Я очнулся первым. Далеко за полдень. По хаосу сдвинутых и скомканных поверхностей бегали солнечные зайчики. Веллер спал почему-то на полу, прикрывшись одеялом. Довлатов с Таней — вместе, в обнимку, чудом уместив свои крупные тела на односпальной постели. Он — на животе, девушка — на спине, бесстыдно раздвинув ноги. Адам и Ева во хлеву коммунального быта.

Я растолкал Веллера:

— Мишка, гляди!

Он вытащил из-под койки простыню и заботливо прикрыл девичий срам. Потом принялся лазить по пустым бутылкам и стаканам.

— Опрокинуть, Саш, ничего нет?

— Откуда?

­– Это невероятно, но все выжрали. До капли. Парадокс! Ладно, ты прибирайся, а я за пивком, что ли, сгоняю.

Он с трудом натянул джинсы. Мятую футболку. Ботинки. Вышел.

Я еще и мошонку не успел почесать, как дверь с грохотом распахнулась. На пороге возник высокий мускулистый парень в голубом десантском берете. Правой рукой он крепко держал извивающегося Веллера за нос, быстро превращавшийся в набухшую лиловую сливу. В левой руке парень сжимал топор.

— Ну, где этот ебарь?! Где эта блядь?! Щас порешу всех на хуй!

Довлатов с Таней проснулись и с минуту молча взирали на явление. Затем Таня тихонечко завизжала, прячась под простыню.
Довлатов и не стал отказываться, а просто сдернул ткань, встал, быстро приблизился к парню и ловко долбанул чугунным лбом. Попал прямо в челюсть.

Десантник, как куль, со стуком свалился на пол, в падении выпустив лиловый нос Веллера.

Нокаут!

У Миши текли крупные слезы боли и обиды:

— Пиздец! Как же я теперь свой доклад читать буду?

— Ничего, Мишель, прочитаешь! — заверил Довлатов. — Я однажды видел, как один тип в инвалидной коляске доклад читал.

Он подошел и закрыл дверь, у которой уже собирались любопытные:

— Спокойно, товарищи, маленький инцидент. Ничего страшного. Это, как же, Таня, понимать?

Он обернулся. Тани в номере не наблюдалось, как будто она была фантомом искаженного сознания. И тут внезапно глюк исчез.

— Шершеля фам! Так, Миш, на-ка ремешок, и вяжи этого ревнивца, — скомандовал Довлатов.

Десантник пришел в себя, но буянить вроде не собирался:

— Не стоит, ребята.

Парень сидел на полу и задумчиво потирал подбородок.

— Так, отвечать теперь придется по всей строгости закона, — навис над парнем Довлатов. — Товарища нашего изувечил. Нанес ущерб отечественной пушкинистике. Нехорошо! И вообще. Ты, собственно, кто?

Парень вдруг посмотрел на нас как-то просительно. От недавнего гнева сохранились только валяющиеся на линолеуме топор да голубой берет.

— Как кто? Я — муж.

­– Муж? — будто не доверяя словам, переспросил Довлатов.

— Ну да. Муж…

Мы переглянулись.

— Что ж ты, парень, за женой-то не смотришь? Раз она такая у тебя шлюховитая. — По-отечески спросил Довлатов. — На вот, возьми, — и подал парню кружевные трусы, которые Таня в спешке не успела нацепить на свою красивую объемную жопу.

 — Да я только на ночь и уехал. Сгоняли с Витюхой на рыбалку. 

— Ага! Муженек — на рыбалку, женка — на ебалку, — вставил реплику пострадавший Веллер.

Парня затрясло, и он вдруг зарыдал, напялив трусы на голову, причем в районе носа на ткани различалось какое-то подозрительное пятно.

— Ребята! Понимаете, она не местная. Из Пыталово. Познакомились на Пушкинском празднике поэзии, — рассказывал парень в приступе откровенности. — Кто ж знал? Я как раз с десантуры дембельнулся. Сперматоксикоз лютый. А она красивая, как Брыджыт Бардо. Влюбился за минуту. Отвал башки полный. Через три дня расписались. У меня свояк в загсе. Так она все здешние овраги своей задницей уже обтерла. Мне по улицам поселка ходить стыдно. Мальчишки пальцем показывают. Вон, сохатый идет. Куколд несчастный.

— Что же ты ее не пошлешь куда подальше? — спросил Довлатов.

— Так люблю ж я ее, заразу!

— Надо же! Люблю! Вон оно что! А кто мне за шнопак ответит? — вдруг рассвирепел Веллер. — Кто-то, понимаешь, чужую бабу пялит, а кто-то за это страдает. Тебя как зовут-то, парень?  

— Евгений…

— Отлично! Другого имени я и не ожидал. Ладно, Женя. С тебя выпивка и закуска, ящик водки и поросенок, — распорядился Веллер. — Окей?

— Окей!

— А мы тебе, так и быть, уж расскажем, что тебе делать, и как дальше жить…

……………………………………………………………………………………………………………………………

Надо ли упоминать, что мы с Довлатовым так ни разу и не посетили ни одно заседание эпохальной филологической конференции «Пушкин: Новые проблемы творчества»? Что от нас несло термоядерным перегаром, и под финал пушкинисты открыто презирали нас? Веллер, во всяком случае, до сих пор утверждает, что на третий день под нашими окнами стали собираться зеваки. Но русские люди адски терпеливы, и иногда умеют понять и простить. Пушкинисты не отлучили нас от стола, а пригласили каждого персонально на прощальный банкет.

В финале мы, изможденные алкоголем, подобно блоковским пьяницам с глазами кроликов, вели себя тихо и, можно сказать, просветленно. Потихонечку потягивали местную медовуху, осторожно смешанную с водкой «Пушкин».

Довлатов, жестко страдающий от похмелья, был задумчив и трогательно беззащитен. Оживший Веллер суетился, снова смешивая напитки.

Я смотрел, смотрел на Довлатова  и вдруг спросил, сам не знаю, почему и зачем:

— Слушай, Серж?

— Ну.

— А не тяжело тебе жить… с такой знаменитой фамилией?

— Да нет, я уже привык.

— Ну… не обязывает?

­– Знаешь Саш. — Он глубоко заглянул в мои грустные похмельные глаза. — Иногда происходит как бы раздвоение личности… Накатим?  

— Давай.

— Делается прямо не по себе: Довлатов, Довлатов! Все норовят поинтересоваться: «Вы случайно не родственник?»

— Так точно нет? Может, какой-нибудь дальний, на киселе?

— Да ты что? Тот знаменитый Довлатов вообще-то по паспорту был не Довлатов, а Мечик. А у меня фамилия настоящая, отцовская. И отчество простое, русское — Николаевич. Куда с моей скобарской будкой? Правда, Веллер?

— Ага. А я — Владимирович. — Отозвался Миша, шмыгая лиловым носом. — Но окружающие все равно меня достают: Веллер, Веллер! Случайно, не сын? А, может, племянник? Или внук… Однако следует признать: уважают авансом. Просто за то, что у тебя есть писатель-тезка. Все-таки русский литературоцентризм неистрибим, как блядство. Согласись, брат Довлатов?

— А то, брат Веллер!..

— Охуеть! — Просто сказал я и опрокинул в перегарное нутро очередную дозу водки «Пушкин».

Диджей щелкнул компьютерной мышью, и по фойе НКЦ понеслось: «Пум-пум-пум. Ты-ры. Пы-ры. Итс май лайф! Итс май лайф!..»