Дом вверх дном

Смешались в кучу тарелки и рюмки, мольбы и угрозы, тычки и пощёчины. Смешались помада и кровь на губе Катьки, водка и пиво в желудке Жендоса, жалость и отвращение в душе Степана.

Степан, растревоженный визгом и рёвом соседей, стоял теперь в коридоре их квартиры в нерешительности.

— Спасай, Степан Виктрыч! Убьёт! — завизжала Катька. Заметила.

— Убью! — взревел Жендос.

— Да сколько можно… — пробубнил Степан и полез к ним через поваленные стулья.

Тащили Жендоса по комнате и коридору: Степан обнял его сзади за пояс и пятился, Катька толкала в грудь. Мужчины вывалились в сырость лестничной клетки, женщина отбилась от цепких рук мужа и захлопнула за ними дверь.

— Всё, конец, — довольно заключил Степан. Но нет, не конец.

Бам!

Жендос стал методично долбать ногой в обитую рыжим дерматином дверь.

Бам. Открывай! Бам. Гнида! Бам. Сука! Бам. Имею право! Бам. Прописан тут! Бам. Сука! Бам. Гнида! Бам. Открывай!

— Выбьешь, дурак! Самому же чинить! — глухо прокричала рыжая дверь.

Бам. Выбью! Бам. Убью! Бам. Потом! Бам. Починю! Бам. Сука! Бам.

— Степан Виктрыч! Ты там? Вызывай милицию! Хрустит ведь! Убьёт!

Бам. Убью! Бам. Гнида! Бам. Тварь! Бам…

— Степан Виктры-ы-ы-ы-ч!

Но Степан уже не слышал ни хруста, ни мольбы рыжей двери. Он закрылся у себя и крутил диск домашнего телефона.

 «0». Тр-р-р-р-р-р-р-р-р-р. «2». Тр-р.

Через полчаса на вызов приехали два милиционера. Для приличия попинали притихшего уже Жендоса. Поговорили с Катькой и Степаном, договорились увозить. Первый милиционер вместе с шатающимся дебоширом ушел на улицу. Второй пробурчал в сторону:

— Благотворительностью не занимаемся, — и не уходил.

— Виктрыч, займи, а? Я совсем… того… — Катька развела руками. Степан со вздохом сходил домой и вынес милиционеру купюру в десять тысяч рублей.

Пришла очередь милиционера вздыхать. Что он и сделал: вздохнул. Протяжно, недовольно, качая головой. После он так и стоял, замерев, поставленный на Мхатовскую паузу, пока Степан, тоже вздохнув, не вынес ещё две купюры по десять тысяч

***

Во дворе Жендос скучал в люльке ржавого, крашенного-перекрашенного трёхколёсного милицейского мотоцикла. Первый милиционер ждал на месте водителя. Больные, в трещинах, хрущёвки выстроились вокруг. Согнутые, приросшие к лавке шерстяные старухи насупленно смотрели из-под бровей, не одобряя ни мента, ни его пассажира. Ветер украл с бельевой верёвки стираный пакет и гонял по двору. Осень ещё эта, того и гляди дождь начнётся. Гадко.

Гадко стало Жендосу, жалко себя, захотелось громко, на весь двор, на весь мир жаловаться.

— Люди добрые! — заорал он из люльки. — Гля, чё делается! Менты оборзели совсем! Невинного человека пакуют в обезьянник! А чё я сделал-то? Пальцем не тронул! Чё я сделал?!

На это милиционер достал дубинку и исполнил короткий «тюк» сверху Жендосу по голове. Тот заткнулся, схватился за голову и сник вглубь коляски.

 За окнами домов задвигались шторы, на балконы покурить вышли мужички в трико.

При людях ещё гаже стало Жендосу, обидно стало. Хотелось громко и всем доказывать свою невиновность.

— Э-э-э! Видали, чё делается! — распрямился Жендос и заорал, заревел во всё горло. — Дубиной по башке! Лягаши голимые! Волки́ позорные!

Карающий «тюк» дубинкой снова достал до головы Жендоса. Тот вскрикнул, крякнул, сжался, спрятался в люльку-заступницу и принялся тереть беззащитную макушку.

Соседи завыглядывали из темноты окон. К мужичкам на балконах добавились жёны и дети. Лавочные старухи из серой глины своих лиц вылепили заинтересованные выражения. Группировка мальчишек топорщилась указательными пальцами и гоготала.

А на миру, как известно, и смерть красна. Польщённый вниманием двора, Жендос почти перестал бояться. Даже башка почти перестала болеть. Вскочил, замахал руками зрителям, будто в цирке, заорал на пределе возможностей:

— Ау-у-у! Народ! Менты беспределят жёстко! Любого повяжут ни за что! Почему одним можно всё, другим — ничего?! Волки́ позорные! Лярвы продажные!

На последнем слове выбежал из подъезда второй милиционер, и Жендос принял наказание дубинками уже с двух сторон. Зрители зааплодировали со своих мест в хрущёвском Колизее, некоторые шутники выставили кулак с оттопыренным вниз большим пальцем.

Затарахтел мотоцикл. Вбитый на дно люльки, вцепившийся руками в окровавленную голову, помятый и жалкий, Жендос посмотрел снизу вверх на милиционеров и тихонько, с мягким трепетом спросил:

— Ребят, а как к вам можно на работу устроиться?

Хохот милиционеров слился с рёвом старого двигателя, мотоцикл дёрнулся и увёз троицу из дворового амфитеатра. Представление закончилось, зрители провалились в темноту квартир.

В отбитой голове Жендоса поселилась мечта.

***

Несколько месяцев спустя Жендос вразвалочку зарулил в родной двор в новенькой милицейской форме. Бушлат, шапка, кирзачи — всё как положено. К его сожалению, двор оказался пуст. Приподъездных старух разогнала старуха-зима, пацаны грелись по лестничным клеткам, корявый снеговик не проявлял интереса. Совсем не так представлял Жендос своё появление. Хотелось внимания.

— И ты прикинь, Виктрыч, сначала все ржали надо мной. Куда ты прёшься, говорили. Иди, проспись, алкашня, говорили.

Жендос рассказом о себе застал соседа врасплох, когда тот вышел из квартиры с мусорным ведром.

— А потом я пацанов поспрашивал, туда-сюда, свели меня кое с кем. Тот спрашивает — служил? А как же, отвечаю, конечно. Больной? Нет, отвечаю, здоровый. Лет сколько? Двадцать восемь. Тот говорит — ну и отлично, а то мы старше тридцати не принимаем. А двадцать восемь это ещё ничего, это сойдёт. Сейчас времена такие, сложные, говорит. Многие поувольнялись, многие открыто в бандиты пошли, народа не хватает. Вот. Так и приняли. Я же раньше кем был? Никем! А теперь, глянь, а? Может и офицера дадут…

Степану было не интересно, но как тут не послушать, когда тебя держит за рукав сосед в милицейской форме которую, по Катькиным словам, тот даже дома не снимал. Завоняло мусором.

— Жень, мусор воняет уже, пойду я выкину, что ли, хорошо? — нашёл Степан причину вырваться из душного монолога. Кивнул и исчез на нижних пролётах, только калоши зашаркали.

***

Бам!

Да чтоб тебя, опять?

Бам!

Степан выглянул из-за двери — пьяный в дым сержант милиции Жендос долбил ногой собственную рыжую дверь.

— Не открою, пьянь! Алкаш! — испугано кричала дверь Катькиным голосом.

Бам!

— Я милицию вызову! Степан Виктрыч, ты там? Звони «ноль два»!

— Милицию? — заревел Жендос. — А уже здесь! Товарищ сержант, вот тут вас вызывают, — он обратился к пустоте рядом с собой. Потом перешагнул на это пустое место, выпрямил спину, приложил руку к шапке и представился. — Сержант Беляцкий, вызывали? Что у вас произошло?

На удивление, у сержанта Беляцкого, в отличие от Жендоса, даже язык почти не заплетался.

— Да вот, товарищ сержант, — перешёл на своё место Жендос, — не пускают по месту прописки.

— Как же так, это нарушение. У вас, гражданин, паспорт при себе имеется?

— Конечно, товарищ сержант, вот, смотрите. Вот штамп, вот адрес.

— Действительно, гражданин, все в порядке. Вы имеете право находиться на данной жилплощади. Придётся ломать дверь.

Бам! Бам!

В дверь задолбили с удвоенной силой.

— Помогите! — завизжали изнутри.

— Товарищ сержант, надо помочь. Нет ли поблизости ещё одного сотрудника милиции? — спросил Жендос.

— Как же, как же, вот мимо идёт товарищ лейтенант Беляцкий. Товарищ лейтенант, разрешите обратиться?

Что у вас, сержант? Да вот, гражданин не может попасть по месту прописки. Ломаем дверь. Сержант, а вы документы проверили? Так точно, документы у гражданина в порядке, он имеет полное право находиться по данному адресу. Это нехорошо, что его не пускают, это нарушение прав данного гражданина. Придётся ломать дверь.

Бам! Бам! Бам!

Товарищи, что у вас тут происходит? Я полковник Беляцкий, проходил мимо и услышал грохот. Лейтенант Беляцкий! Разрешите доложить, мы с товарищем сержантом выявили нарушение прав данного гражданина, его не пускают по месту прописки. Вы уверены, что гражданин имеет право находиться на данной жилой площади? Так точно, товарищ полковник, сержант проверил документы гражданина, там всё в полном порядке. Гражданин, дайте-ка сюда паспорт, я тоже проверю, вдруг товарищ сержант ошибся. Как можно, товарищ полковник, товарищ сержант Беляцкий отличник боевой и политической подготовки, лучший сотрудник отдела, я доверяю ему как себе, а я всё же проверю хорошо конечно вот паспорт так действительно всё в порядке молодец товарищ сержант не зря товарищ лейтенант вас так ценит завтра присвоим вам звание старшего сержанта служу россии дайте пожму вашу руку что здесь происходит товарищи что за сборище я мэр города моя фамилия беляцкий почему шумим господин мэр я полковник милиции беляцкий это мои подчиненные лейтенант и сержант здесь происходит нарушение прав данного гражданина его не пускают по месту прописки что противоречит законодательству российской федерации этого никак нельзя допускать товарищи никак нельзя категорически неприемлемо в моём городе такого не будет мы знаем господин мэр такие как катька сука мешают нашему городу нашей стране гражданину по месту прописки нарушение конституции никуда хоть на улицу недопустимо придётся ломать сука мразь из-за таких вот…

Бам. Бам. Бам. Бам.

Жендос начал биться в дверь головой, не переставая при этом бредить.

Степан по-настоящему испугался.

«0». Тр-р-р-р-р-р-р-р-р-р. «3». Тр-р-р.

***

Доктор попался на редкость спокойный, даже флегматичный.

— С ним? Кто ж знает? Может и алкогольный делирий, хотя странно — температура тела в норме. Может, развился острый психоз на нервной почве, да ещё на фоне злоупотреблений. Вот так. Да ещё множественные ушибы головы… Совсем себя не жалеет товарищ. Пусть он отдохнёт, выспится…

Жендос как был — в бушлате, портупее и сапогах — валялся в яме продавленного дивана.

— А он не спит, — подал голос Степан, — он сознание потерял. Бился головой об дверь, бился — и отрубился. А ещё его осенью коллеги того, по голове… образумили.

— Что вы говорите… Уже и друг друга лупят…

— Да это же совершенный псих, доктор! — жаловалась Катька. — Мэром себя называл! А потом чего? Очнётся — скажет: «Я Наполеон!» И что тогда?

— А что тогда? Поживём — увидим, — равнодушно ответил доктор. — У нас вся страна с ума сошла, если обратили внимание. Одним больше, одним меньше… И кстати, с вас за вызов тридцать тысяч, с купюры в пятьдесят тысяч могу дать сдачу.

— Это с какого? — удивилась Катька. — У нас медицина бесплатная пока!

— Медицина-то бесплатная, а бензин платный. Вот так… Нет бензина, представляете? Дефицит! Приходится за свой счёт у перекупщиков брать. Вот так… Поэтому с вас за бензин тридцать тысяч и скажите спасибо, что вообще приехали.

— Дурдом какой-то… — Катька ошалело развела руками.

— И не говорите. Страна — наш дом, как говорится, но сейчас это сумасшедший дом…

— Вы его хоть это, вонючей ваткой в нос разбудите, за тридцать-то тысяч, — пробурчала Катька недовольно.

— Хозяин-барин, хозяин-барин. Нашатыря у нас в достатке…

Жендос поводил недовольно носом, прокряхтел чего-то и через секунду уже вскочил с дивана.

— Чё за… — вертелся он по сторонам. — Ты тут какого? — уставился Жендос на незнакомого мужика в медицинском костюме.

Не дав врачу ответить, Катька заверещала:

— Женя, Женечка, он с нас тридцать тысяч за вызов хочет! Вымогает, вымогатель!

— Чё за… — привычно заревел Жендос, — а ну пшёл отсюда!

— Да вы не поняли… — залепетал врач.

— Это ты не понял! Ты! С милиционера взятку вымогать! В обезьянник захотел, гнида? Пшёл!

Жендос рванул с портупеи дубинку и угрожающе замахнулся на доктора.

— Точно, с ума тут все посходили, — пробухтел доктор, развернулся к двери и получил шлепок резиновой палкой по спине. Не оборачиваясь, он выбежал из квартиры.

— А ты чего? А? — замахнулся Жендос на Степана, но вдруг развернулся к Катьке.

— А ты чего? Сука! — гаркнул он на неё. — Домой не пускаешь… Перед людьми позоришь меня… Перед ним вон, — он показал дубинкой на замершего Степана, — идиотом выставляешь! При исполнении обязанностей! Форма ничего не значит тебе? Я тя научу…

Жендос хлестанул жену по бедру. Катька завизжала.

— Я тя научу! — продолжал атаковать дубинкой милиционер. А? — Спецсредство дотянулась до живота. — Что? — Орудие опустилось на Катькину голову.

Жена застонала, потом зарычала и неожиданно выпрыгнула вперёд, схватилась обеими руками за дубинку. Жендос мотал орудие из стороны в сторону, но Катька держалась крепко, вцепилась яростно, причитала:

— Женя, Женя, Женя женяженяженяженяженя… — Бесконечность женьженей наполнила комнату.

Каждый держал дубинку обеими руками за свой конец, и та трепыхалась между ними, словно подвесной мостик.

— Женяженяженя…

— Да чего тебе?!

Катька замолчала, ласково погладила свой конец орудия, посмотрела мужу в глаза и спросила:

— Жень, а как к вам можно на работу устроиться?

Жендос вдруг заржал:

— К нам?! Ха-ха! Тебе, что ль? Бабу не возьмут! Ты старая уже, сколько тебе, тридцать два примерно? Там до тридцати надо.

— Дурак, мне двадцать пять!

— Ну, ты выглядишь, конечно… Да уж… Красотка, блин!

— Да пошёл ты, — заулыбалась Катька.

***

Лучики ласкового весеннего солнышка пробились сквозь пыль подъездного окна и заискрились на мокрых, чёрно-глянцевых калошах. Степан остановился полюбоваться.

Снизу по лестничной клетке резво поднимались двое: мужчина и женщина, судя по задорным голосам. Показались заломленные на макушки шапки-ушанки, прошли выше — бушлаты нараспашку, ещё выше — серые милицейские штаны и кирзачи в шматах весенней грязи. Вот перед Степаном, пересмеиваясь, выросли полностью Жендос и Катька — сержант и младший сержант милиции.

— Удивлён, Степан Виктрыч? — красовалась Катька.

— Да я уже ничему не удивляюсь, — пробубнил Степан, разглядывая свои калоши.

— Ты будто не рад за меня, свою любимую соседку! — игриво приобняла она его.

— Ну ты шабутная, Катюха! — подначивал Жендос.

Степан вывернулся.

— Да стой ты! — раздражённо окликнула Катька. — Думаешь, легко бабе в милицию попасть? Скольких пришлось упрашивать, подмасливать. Порадовался бы хоть с нами. Пойдём, отметим появление нового милиционера, чего молчишь?

— Да нет уж, спасибо…

— Дэ нэть ужь, спэсюба, — передразнила Катька. — Считаешь себя лучше нас? Думаешь, это мы тебе жить спокойно мешаем, да? А сам чего? Помнишь, как ментов вызвал, а они Женьке всю голову отбили, до припадков? Помнишь? Стоит тут, строит из себя беспомощную калошу!

— Да ты чего, Катюха? — удивился Степан.

— Катюха? Екатерина Олеговна, не хочешь? — проверещала Катька злым, перекошенным ртом.

Степан догадался, что сейчас будет. Он дёрнулся было к своей двери, но проход к ней перекрыл лыбящийся Жендос.

— Тебе сколько лет? — на всякий случай спросила Катька, похлопывая дубинкой себе по ладони.

— Сорок два.

 Дубинка с оттяжечкой ужалила соседа в живот. Степан согнулся пополам и сполз лицом в солнечный зайчик.