Комиссар

Прозвище свое Сашка Аникин получил от односельчан за кожаный черный пиджак, купленный матерью в сельпо, когда Сашка демобилизовался из армии. Правда, пришлось сдать в заготконтору поросенка и две сотни яиц, но эхма!, один раз живем!
Давно это было, а прозвище прилепилось и осталось на всю жизнь. Сашка дергал рычаги трактора, поднимал зябь, пахал под яровые, пересаживался на комбайн, убирал и молотил зерно. Короче, вперед не совался и сзади не отставал. Все пили, и он пил, все трудились в колхозе от зари до зари, и он трудился. Все чудили по-пьяни, и он чудил.

У него под это дело был свой конек. Александр Викторович на автопилоте обязательно забредал в огород и принимался выпалывать сорняки. Между прочим, начисто, не повредив ни одного культурного ростка. Жена Александра Викторовича,

Валентина Александровна, бывало, спросит у дочек:

— Девки, отца не видели?

— На огороде траву полет!

— Значит, опять набрался! Вот поросенок...

Скончалась советская власть, и как рукой сняло: все деревенские мужики под сорок и старше вдруг и сразу бросили пить. Накатило прозрение: земля-то моя, хозяйство моё, как потопаю, так и полопаю! Кто-то кинулся под шумок и на халявку растаскивать колхозное добро, кто-то, не такой шустрый и пробивной, снова запил с горя и от черной зависти, а Александр Викторович прикупил по случаю старенькую «Ниву», довел до ума этот настырный тазик с двумя ведущими мостами и ударился по окрестностям. Нынче никто кроме него не знает досконально грибных и ягодных угодий, не изучил назубок низинки и овражки, пруды, речки и лужи, в коих еще водится рыба. И никто даже догадаться не в силах, какая изумительная благодать в птичках, цветочках, в лягушачьих концертах! Душа поет, сердце готово выскочить из груди — не передать словами неповторимую прелесть Божьего мира.

А еще Александр Викторович обладает неповторимым, не побоюсь этого слова, даром варить картошку. Да, картошку! Вы такой не едали никогда и не попробуете, коль не напроситесь к Аникиным в гости.

Казалось бы, что тут уж такого сложного: почистил картошку, кинул в кастрюльку, залил водой и все! Посоли потом минуты за две-три до готовности и весь коленкор! Ан, нет! Александр Викторович, видимо, слово волшебное знает. Станет у плиты, загородит собой кастрюлю от любопытных взоров и колдует. Под руками у него какие-то баночки, коробочки, мешочки. Щепотку из одной емкости возьмет, кинет в кипящую воду, щепотку из другой, листик из третьей, горошинку из четвертой. А когда сольет воду, да перевернет кастрюлю над большим «обливным» блюдом посреди круглого стола, тут уж, братцы, держите меня семеро! Такой дух, такой аромат на весь дом, что лучше сидеть, ибо стоя и свалиться недолго.

Валентина Александровна тем моментом поспешает выставить на стол помидорки, огурчики, квашеную с хреном капустку, напластает кипельно-белого сальца с нежно-розовыми прожилками. Но вот какое дело, братцы мои: даже эта здоровая крестьянская закусь не прельщает так, как слегка сдобренная нерафинированным постным маслицем комиссарская картошка. Она сама, минуя все соблазны, просится в рот.

Ну, что тут еще скажешь? Живите сто лет, хорошие русские люди Аникины!