Час-Надвое

I.

Люди в тот лес не ходили. Почему?

Представь: ты охотник. От тебя удирает лань. Ты пришпорил коня, лук наготове, удача на кончике стрелы, деревья будто расступаются перед тобой. И вот ты на расстоянии выстрела. Ещё мгновение — и ещё ближе: теперь ты можешь разглядеть белые пятна на её спине. Это уже не лань, а без пяти минут королевский ужин. Копытца тонконожки сверкают, конь храпит, тетива натянута... Но представь, что ты промазал. И тогда — всё пропало.

Потому что пятна темнеют.

Теперь они чёрные. И лань растёт: ноги её становятся мощными, и это уже не копытца. Это лапы. В этих мягких лапах спрятаны когти — специально для охотничьих шей. А когда хищная кошка разворачивается, ты видишь её острые зубы и жёлтые глаза. И теперь — попробуй угадать, кто из вас добыча.

Тут я перестаю тебя пугать — и отвечаю на твой вопрос. Люди боялись.

В той чаще встречались течения двух рек. Потому, говорят, сущность её обитателей была двойственной. Вообрази себе кукушку, которая срывается с ветки — и змеёй падает в траву; ежа, иглы которого превращаются в чешую — и вот он уже под водой, поди разбери, какая он рыба; белку, что в прыжке становится рысью, и лису, что может обернуться вепрем, отпугивая врагов.

В том лесу водилось немало других чудес. Среди зимы там можно было отыскать зелёные дубы; летом — цветущий папоротник; не раз там видели и белого оленя. Но всё это, согласись, пустяки в сравнении с двуликим зверьём.

Для каждого из обитателей леса на исходе детской поры наступал час, когда нужно выбирать, кем быть дальше — время, когда и солнце, и луна виднелись над слиянием рек. Они называли его Час-Надвое.

То волшебство было не приручить, не одомашнить. Потому люди избегали его. До того самого лета.

II.

Тем самым летом своего Часа-Надвое ждал заяц по имени Гай. Ему выпала удача быть старшим ребёнком в большой и очень дружной заячьей семье.

Мама-зайчиха превращалась в утку. Заяц-отец — в селезня. И не заставляйте меня вспоминать, сколько именно у Гая было братьев и сестёр. Скажем так: около дюжины. И все, по его мнению, — очень бестолковые. Гай часто ворчал на них — и называл утятами.

Чем ближе дни подводили его к Часу-Надвое, тем чаще он убегал на западную опушку — туда, где заканчивался лес и начиналось васильковое поле. Там он проводил вечера — смотрел, как солнце окрашивает поле в маковый цвет, покидая эту сторону мира.

А когда небо становилось васильковым, он вздыхал и отправлялся домой.

— Мама, — говорил он, укладываясь спать, — когда я вырасту, я не хочу быть селезнем. Я хочу быть кем-нибудь большим и сильным.

— Кем? — каждый раз уточняла мама.

Она была очень понимающая.

А он перечислял самых больших и сильных зверей.

Медведь. Слон. Барс. Тигр. Лев, само собой. Тигролев.

— Нет такого зверя! — каждый раз пищал кто-нибудь из младших зайчат.

— Есть, — каждый раз отвечал Гай, — вы просто очень глупые. А ну спать!

Тигролев. Мамонт. Дракон. Бык. Кит.

Обычно на ките Гай засыпал.

III.

Весть о том, что в лес пожаловали люди, облетела гнёзда, берлоги и норы быстро, как чёрный стриж.

Одними из первых о вторжении узнали мудрейшие леса сего — шаманы — звери, которые умели колдовать. Именно они помогали своим соплеменникам преобразиться в Час-Надвое. Странные и всеведущие, они до того сближались с магией, что порой навсегда приобретали черты чуждых им видов. Шаман ежей, например, так и не смог избавиться от пятачка. Шкура волчьего шамана в один прекрасный день стала белоснежной.

— Потому что это он втихаря превращается в белого оленя. Точно вам говорю, — любила повторять Мама-зайчиха, поддерживая расхожую сплетню.

А заячий шаман — Агав — был рогат и очень стар. Тем летом он привёл в лес преемницу — молодую, крылатую и, как утверждали сороки, не по годам безумную. Но Агав был готов поклясться всеми оленьими рогами — старыми и новыми, — что привёл её в чащу как раз вовремя.

— На своих крыльях она облетела весь свет, — делилась слухами Мама-зайчиха, — ну, может, не совсем весь. Но львиную долю. И может, медвежью.

— Значит, она видела самых могучих зверей? — спросил Гай.

— Наверняка. Спроси почтенного Агава.

Почтенный Агав подтвердил: да, крылатая зайчиха видела и африканских слонов, и полярных медведей, и даже рифовых акул. Зайчонок обрадовался.

А потом увидел, до чего она молода, и до чего жалки её крылышки. «Враньё», — решил он.

Её звали Ава.

IV.

Она сидела на холме и наблюдала за зайчонком — уже не первый вечер. Впереди расстилалась синева и рдело солнце. Он весь подался навстречу закату: вытянулся, навострил уши, зашевелил мягким носом.

Ава выдала своё присутствие негромким свистом.

— Гай, — окликнула она его, — мне тут соловей напел, что ты особенный.

— Ой, святые звери, — выругался Гай. Ругаться он, очевидно, был не мастак. — Уйди, пожалуйста.

До него дошли известия о том, что Ава очень скоро займёт место заячьего шамана — и Гай был им не рад. Он всегда представлял, что в Час-Надвое его будет сопровождать добрый старый Агав. А не эта...

— Уйду, но ты мне вот что скажи.

Ава спустилась с холмика, прижав уши. Они были чуть ли не крупней крыльев за ее спиной. «Что за нелепица», — подумал Гай.

«Сам ты нелепица», — подумала Ава.

— Ты мне вот что скажи, — продолжала она, приблизившись, — кого ты хотел бы увидеть в отражении, когда придёт твой Час-Надвое?

Гай вздохнул. Она сидела почти вплотную, слышала, как он сомневается, спорит сам с собой. И видела созвездия в заячьих глазах. Лев, орёл, телец, дракон, феникс, кит...

Зайчонок молчал.

— Кого-нибудь могучего? — подсказала Ава.

— Сильного, — кивнул он.

— Потому что твои родители — утки?

— Утка и селезень, — поправил Гай.

— Потому что ты не хочешь быть таким же?

«Какая же она глупая», — услышала Ава. Зайчонок смотрел на неё сердито.

— Потому что я слышал, что в лес пришла беда, — медленно произнес он — почти по слогам, как для детёнышей. — Я бы с радостью был водоплавающей птицей. Мне нравится вода. Всегда хотел хорошо нырять.

А в детстве Гай мечтал стать лебедем. Этого он не сказал. Ава, впрочем, уже была в курсе. И, в отличие от него, не видела в этом ничего постыдного. Подумаешь...

— Но уши у меня видела какие? Я слышу, что говорят вокруг. Я слышал горн.

«И не очень-то испугался», — подумала Ава.

— Времена наступают такие — нужно быть сильным.

— Значит, хочешь уметь защищаться?

Гай посмотрел на ту сторону неба, которая уже впитывала васильковый сок. Он слышал, как верещат младшие зайчата — мама загоняла их спать.

— Или защищать?

Он обернулся, чтобы ещё раз посмотреть на неё как на дурочку. Но голос её ещё не отзвучал в сгущающейся синеве — а сама Ава исчезла.

V.

Вечер перед Часом-Надвое не считался праздничным, но Мама-зайчиха любила — и умела — устраивать торжественные вечера. Весь день она подсушивала под солнцем жимолость и голубику — ягоды из запасов «на особый случай».

— Это он, — сказала Мама-зайчиха, — особый случай.

Она сияла. В точности как цветы лучистой купены, которые собирал Заяц-отец. Их золотистое мерцание нравилось светлячкам, поэтому когда он набрал целую охапку этих колокольчиков и оставил её на семейной поляне, к вечеру те слетелись на мягкий свет. За ужином семья собралась вокруг сияющего стожка; жёлто-зелёные отсветы плясали на мордах зайчат.

Приближающийся момент напутствий и добрых слов пугал Гая куда больше, чем Час-Надвое. И вот он настал: мама рассказывала зайчатам, что грядущее утро станет особенным для их семьи — и прочее, и прочее...

— Кем бы ты ни стал, сын, — сказал Заяц-отец, — мы будем гордиться тобой.

— Мы поддержим тебя, — добавила Мама-зайчиха.

— Выбирай быть зайцем! — пропищал младший зайчонок.

— Я и так заяц.

— Выбирай всё равно! Будешь зайцем вдвойне! — настаивал тот.

Родители засмеялись.

Что-то тревожило Гая. Он не слышал ничего подозрительного, но, как говорится, кончиками ушей чувствовал, что лесной дух не защищает их этой ночью; что лес не заботлив, а насторожен. «Из-за людей», — решил он. — «Они всё ещё здесь».

А потом над поляной мелькнула тень — и все бросились врассыпную.

Сова.

— Прячьтесь! — крикнул отец.

И зайчата прятались — стремглав, не успевая осознать испуг. Гай забился под корягу вместе с двумя младшими сёстрами — и наблюдал. Сова распугала светлячков, но в свете купены он видел, как птица кружит над ними — видел её тень. И младшего зайчонка, который метнулся сначала в одну сторону, потом — в другую, а теперь просто припал к земле и прикрыл глаза лапками.

«Бестолочь», — только и успел подумать Гай. И, прежде чем сова устремилась вниз, что есть сил рванул вперёд.

Он накрыл брата собой — и тоже зажмурился.

Сова схватила его. Он услышал крик, открыл глаза — поляна уменьшалась, становилась совсем крошечной, как блик в заячьем глазу.

Стало темно и холодно. Ветер свистел в ушах и срывал с морды слезинки. Гаю рассказывали, что если попадёшь в когтистые совиные лапы — тебе тотчас конец.

«Почему же я живой?» — подумал он — и провалился в темноту.

VI.

— Просыпайся.

Гай почувствовал запах тины, услышал шум воды. И узнал голос Авы.

Она сидела за его спиной — всё ещё в совином обличье.

— Заря раскрывает лепестки. Луна всё ещё здесь.

Гай дрожал — было непривычно холодно — и не мог вымолвить ни слова.

— Спускайся к воде, — подсказала Ава.

Он чувствовал себя растерзанным — и самым слабым на всём белом свете.

— Так бывает перед тем, как встанешь на ноги.

«Издевается», — подумал Гай.

— Вовсе нет.

Он отмахнулся и стал ползком спускаться к воде.

В небе бледнели созвездия. Внизу же, в тёмных водах двух рек, не отражались ни звёзды, ни луна.

А потом он увидел в отражении всё: пламя зари и пятна на лунном диске, утиные следы и сильные совиные крылья, созвездия — Лебедь, Лев, Телец, Орёл, Кит.

И испуганные васильково-синие глаза на собственном лице.