Борис и кошка

В аду было холодно, голодно, больно и одиноко. Обычно так было и при жизни, но там было проще — можно было сделать так, чтобы все воспринималось через анестезирующую пелену алкоголя. 

Борис шагал. Шагал не потому, что можно было куда-то прийти, а потому, что так было чуточку легче. Когда Борис останавливался, острое осознание холода, боли и одиночества становилось таким невыносимым, что Борис начинал кричать. И все же останавливаться приходилось, потому что даже здесь, в аду, тело уставало и требовало отдыха. 

Борис пробовал молиться, но от молитв Борис быстро переходил к воспоминаниям о простых страшных вещах, которые он творил при жизни. Простыми они были всегда, а страшными стали для Бориса только здесь — под прицелом непривычно чистого сознания. 

— Прости меня, Отче, ибо не ведал, что творил, — бормотал Борис, — не ведал, не ведал, не ведал, не обедал. 

Борис вспоминал, как в последний раз пришел к матери на обед. Она расстаралась тогда. Горячая желтая картошка, исходящая ароматным паром, селедка, поблескивающая серебристой масляной спинкой, крепкие грузди, выложенные в старенькую пиалку. Борис смотрел на еду, но ничего к ней не чувствовал. 

— Нуууу, — сказал тогда Борис нарочито бодрым голосом, — к такому обеду рюмочка просится. Неси, мать. 

Мать не принесла, она плакала.

Борис вспоминал, как он разочарованно бушевал. Когда пиалка разбилась о пол, почему-то сильно запахло уксусом. 

Думать о матери было так же невыносимо, как и останавливаться. Борис замычал, замотал головой, чтобы вытрясти все жалящие мысли, и сменил направление. В аду было только два направления — в сторону серой хмари и в сторону алой хмари. Иногда попадались сухие невысокие деревца. Невысокие, чтобы никто на них не повесился. Борис цеплялся за эту шутку каждый раз, когда набредал на очередное деревце. 

При жизни Ржавку Борис нашел как раз на дереве. Ржавка сидела на ветке чуть повыше человеческого роста и вопила так, что Борис услышал ее издалека. 

Ржавке повезло, что Борису в тот день удалось продать соседу электролобзик, а вырученного хватило как раз на то, чтобы стало хорошо и тепло. Снятому с дерева рыжему котенку тоже потом стало хорошо и тепло на тощей груди Бориса. 

С той поры Борис стал просить друзей приходить к нему в гости не только с бутылкой, но и с кошачьим кормом. 

Под самый конец Борис очень плохо спал. Он мог заснуть только тогда, когда Ржавка укладывалась на его грудь — как тогда, в самом начале. 

— Ржавка! — кричал он в окно. — Кис-кис-кис! 

Кошка приходила, а вместе с ней приходил и сон. 

— Ржавка! — закричал Борис на весь ад, но крик поглотила серая и алая хмарь. 

Борис шагал и молился о том, чтобы Ржавка не пропала, чтобы сердобольные соседи не просто кормили бы ее, а пускали к себе в дышащие теплом квартиры.

***

На невысоком, чтобы никто не повесился, деревце сидела рыжая кошка и истошно орала. 

Когда Борис снял ее, ему больше не было холодно, голодно, больно и одиноко.