Железо молчит

— Долой переплавку! Долой переплавку! Долой переплавку!..

Их здесь тысяча, или, как я привык считать, — килограмма два, может, чуть больше или чуть меньше. Стоят под нашими окнами, постоянно кричат, кидают камни, палки, заполненные песком пластиковые бутылки — толстые бронированные стёкла стерпят всё. Правда, это была самая защищённая часть плавильни: стены и большинство помещений здесь из пластика, пусть и укреплённого. 

— Долой переплавку! Долой переплавку! Долой переплавку!..

Грязные, вонючие, в оборванной одежде — неужели им хочется продолжать такое существование? Чего они пытаются добиться? Что хотят доказать? Неужели они думают, что этот бунт... нет, даже не бунт... этот акт отчаяния как-то способен повысить их ценность? Неужели они всё ещё надеются, что их жизнь будет стоить дороже двух граммов чистого железа, которое получается из них при переплавке?..

— Я так понимаю, у вас некоторые проблемы?

Фигура офицера конвоя вырастает рядом со мной практически бесшумно. Я взял себе небольшой перерыв, пока сложное оборудование не требует моего контроля на завершающей стадии переплавки. Ещё десять минут, и аппарат выдаст очередной килограммовый слиток железа. Он займёт последнее место в контейнере, и вертолёт понесёт новую порцию ресурсов на верфи. Судя по нашивке на плече офицера — на это раз они полетят к «Рамиилу». 

— Ни капли. Как видите, их удары нам нипочём, а плавильня продолжает работать в прежнем режиме. 

— Но откуда эти люди?

— Кажется, прорвались из Семнадцатой зоны. В любом случае, повода для беспокойства нет. Как идёт ремонт у вас?

— По словам командования, ремонт завершён на девяносто восемь процентов. Возможно, с помощью этой партии железа мы сможем продвинуться ещё на один процент.

— Впечатляющие темпы, однако.

— «Рамиил» изначально пострадал меньше всего. К тому же из всех вернувшихся кораблей он единственный принёс положительные результаты, обнаружив целых три пригодных для жизни мира. Теперь его восстановление — приоритет.

— Ясно.

Громкий гудок оповестил меня об окончании процесса переплавки. Я отошёл от окна, в которое было видно толпу бунтующих и загаженную, истощенную от бесконечной дойки ресурсов землю, и подошёл к окну диспетчерской. Аккуратный железный слиток на конвейерной ленте медленно уползал на склад, и я нажал на кнопку, запуская процедуру уборки плавильного цеха. Остатки одежды, перемолотые практически в пыль кости, разбросанные по полу волосы — всё это тщательно собиралось и утилизировалось, чтобы случайно не попасть в какой-нибудь механизм и не вызвать поломку хрупких пластиковых шестерней.

Когда я обернулся, офицера уже не было. Вероятно, ушёл, едва увидел завершенный слиток, и сейчас отдавал команду ко взлёту. Полмиллиона человек... нет, одна тонна чистого железа — вот норма, которую мы должны выработать к прибытию следующего транспорта. А значит, нельзя терять время...

— Внимание всему персоналу! Приготовить сырьё для следующего цикла переплавки! Группа шесть-семь-три...

***

— Долой переплавку! Долой переплавку! Долой переплавку!

— Марк...

— Долой переплавку! Долой переплавку! Долой переплавку!

— Марк!

Отец резко дёрнул его за плечо, вытягивая из беснующейся толпы. Форма офицера космического флота ярким пятном выделялась на серо-коричневом фоне гражданских.

— Ну что опять?!

— Быстро развернулся и пошёл домой!

— Вот ещё! Если ты согласен с этой радикальной дичью, то это не значит, что с ней согласен я!

— Захлопнул пасть и пошёл со мной.

Марк скрипнул зубами и нехотя подчинился. Отцу даже не надо было повышать голос, чтобы добиться своего. Он всегда был монолитом, скалой, о которую разбивалось любое легкомыслие. В том числе и за счёт своего нерушимого спокойствия отец смог стать старшим помощником на «Рамииле», а после и вернуться с кораблём на Землю, несмотря на многочисленные повреждения судна.

Но что больше всего бесило Марка, так это тот факт, что, услышав новость о появлении плавилен пару месяцев назад, отец лишь пожал плечами и произнёс: «Странно, но сойдёт».

— Понять не могу, почему тебе всё равно? — Бурчал по дороге домой Марк. — Есть же ещё куча способов добыть железо! Да и разве для космических кораблей не нужен более лёгкий материал? Титан там, дюраль...

— Потому что ничего не осталось, — не оборачиваясь, ответил отец. — Ни титана, ни дюрали, ни чего бы то ни было ещё, кроме железа. Когда понадобилось строить корабли, их делали сразу как можно более вместительными. В один «Рамиил» может влезть около миллиона человек, не считая экипажа, а таких кораблей было двенадцать. Всё, что было, израсходовали на эти «ковчеги». А какого они были качества и сколько их в итоге вернулось, ты и сам знаешь.

Марк и правда знал — три из двенадцати. Таков был результат первой экспедиции человечества за пределы Солнечной системы. Самым печальным фактом являлось то, что все девять пропавших кораблей попросту развалились в космосе: какой-то от перегрузок, какой-то от сбоя во внутренних узлах, какие-то разбились о поверхности планет из-за неисправности двигателей... Первый блин комом, как и первая межзвездная экспедиция.

— Да ну, можно же сами плавильни разобрать... Ну или вертолёты... Этого добра же навалом, так почему используют нас? И вообще, было же куча всего: заводов, машин, механизмов... Почему именно люди?!

Отец вздохнул. Только Марк заставлял его терять невозмутимость и ненадолго обретать человечность. Правда, в основном только для того, чтобы в очередной раз расстроиться, глядя на то, что творит его упрямый сын.

— Пойми же ты, нет больше ничего! Ни заводов, ни машин, ни механизмов! Даже вертолётов летает лишь строго определенное количество, нужное для транспортировки материалов к кораблям. Всё, что можно сдать на материалы для флота, давно уже сдано! Происходящее — не прихоть, а нужда!..

Марк перестал слушать отца где-то на середине. Он уже знал, что тот скажет — и про необходимость, и про равенство, и про последний шанс на спасение... На деле же даже отец вряд ли знает всю правду, а сейчас рассказывает всё это из патриотизма или боязни за своё место.

Марку почему-то больше верилось в версию его товарищей, сейчас штурмовавших одну из плавилен. Те считали, что на самом деле есть ещё и материалы, и техника, и лапша на ушах простых жителей, количество которых решили уменьшить, чтобы больше мест в кораблях досталось правительству и их окружению. Вон, у Марка же есть льгота участвовать в жеребьёвке не каждый час, а каждую неделю. Всё из-за того, что его отец — ценный сотрудник, который должен иметь шанс улететь с погибающей планеты вместе с семьёй. А у тех, кто правит этим умирающим миром, поблажки явно значительней.

Отец увлечённо говорил что-то про вот-вот готовые взлететь корабли, когда Марк чуть замедлил шаг. Отец продолжал идти вперёд, а сын медленно отступал назад. И, когда их начало разделять уже несколько метров, Марк побежал прочь. Он не хотел больше слушать отца, он хотел что-то изменить. И изменения сейчас происходили там, на площади перед плавильней. 

Марк ворвался в толпу протестующих под рёв людей и звон сотен разбиваемых бутылок. Увидев взвившиеся к небу языки пламени от коктейлей Молотова, толпа взревела ещё громче и голос Марка присоединился к ней. Огненные цветки один за другим расцветали на здании плавильни, люди ликовали и Марк уже и позабыл, что где-то позади его мог снова искать отец...

— Они открыли ворота!

— Быстрее, пока они ничего не предприняли! Вперёд!

Тысячи людей разом рванули с места, устремляясь к воротам, и Марка мгновенно увлекло с ними. Тех, кто не поспевал или кто пытался выбраться, стёртыми подошвами вминали в растрескавшийся асфальт, и они переставали что-либо чувствовать уже через минуту, а до их ушей так и не долетели крики людей, которых раздавили тяжеленные створки резко закрывшихся ворот.

***

— Обнаружено нарушение целостности энергетических магистралей. Системы станции переведены в режим резервного питания. Эффективность процессов переплавки снижена на десять процентов. Пожалуйста, восстановите целостность энергетической магистрали во избежание падения КПД станции.

Оповещение системы безопасности заставило удивиться всех. Все прекрасно знали о бунтовщиках снаружи, но также знали и о том, что плавильня хорошо защищена, знали, что внутри все сотрудники в безопасности и им ничего не грозит. Поэтому сообщение о повреждении основной системы питания станции повергло всех в лёгкий шок.

— Продолжайте работу! — придя в себя, отдал я приказ операторам за пультом, а сам покинул диспетчерскую. Максимальный уровень допуска в плавильне был только у меня, а потому я единственный, кто смог бы сразу узнать всю обстановку.

Блок диагностики встретил меня пачкой красных оповещений и матерящимися техниками. Беглый взгляд позволил определить, что проблема на удивление серьёзная: недовольные снаружи применили коктейли Молотова и небольшая порция огнесмеси попросту расплавила один из листов пластика на стене плавильни, пробив себе путь вовнутрь и повредив участок проводки, который отвечал за работу магистрали.

— Возможно исправить? — вместо приветствия указал я на оповещения повернувшимся ко мне техникам.

— Понадобится доступ снаружи, — ответил бригадир, — пока там эти сумасшедшие, вряд ли это получится.

— Понял.

Широкими шагами я покинул техников, возвращаясь в диспетчерскую. 

— Какова заполненность внутреннего хранилища сырья?

— Семьдесят процентов. Мы способны провести ещё около сотни циклов без его пополнения.

— Открывайте внешние ворота!

Операторы с недоумением посмотрели на меня. 

— Сейчас? Прямо во время цикла?!

— Да. И будьте готовы закрыть по моей команде.

Здесь у нас не принято спорить, а потому после короткой заминки завыла сирена и створки ворот поползли вверх. Ревущая толпа, опьянённая ложным чувством победы, рванулась вперёд. Даже если среди них и были несогласные, то их быстро затоптали свои же товарищи.

— На счёт «три» активируй экстренное закрытие, — отдал команду я, не отрываясь от мониторов, на которых грязные оборванцы заполняли отсек для приёма сырья, пока ещё этого не осознавая. 

— Раз... Два... Три!

Оператор нажал на кнопку, и пиропатроны в механизме открывания ворот заставили пластиковые, но тяжёлые створки рухнуть вниз, прямо на продолжающих бежать внутрь людей. Казалось, даже в диспетчерской был слышен хруст костей, полные боли и ненависти крики. 

— Подайте туда заряд и распределите новое сырьё по партиям, — отдал я последнее распоряжение и наконец вновь занял своё место. Щелчок тумблера — и всех бунтовщиков оглушает удар током. С теми, кто ещё остался на ногах, разберутся сортировщики.

— ...Целостность энергетических магистралей восстановлена на девяносто процентов. Системы станции переведены в обычный режим питания. Эффективность цепей питания — в норме. Эффективность систем безопасности — в норме. Эффективность процессов переплавки — в норме...

***

— Группа семь-семь-три — на выход. По возможности личные вещи оставьте здесь: они вам больше не понадобятся.

Марк поднял голову. Кажется, таких людей называют «сортировщиками» — после попадания людей в плавильню они распределяют их по группам, а после ведут эти группы на переплавку. Марк знал, что многие ненавидят сортировщиков, но сам, на удивление, к ним ненависти не испытывал. Они ведь ничего не решают, а зачастую и вовсе выполняют последние просьбы. Передать записки, вещи, прощальные слова — сортировщики почти никогда не отказывают. 

Путь до плавильного цеха был недолгим. Марк поймал себя на забавной мысли, что он стремился уничтожать плавильни, на деле даже не представляя, как они выглядят внутри. И вот он идёт по тёмным пластиковым коридорам, оглядываясь по сторонам, стараясь запомнить малейшие детали. Для чего? Он не знает, но так почему-то кажется, будто на этом его путь не заканчивается. Будто сейчас что-то произойдёт — и он окажется за стенами этой коробки, и его начнут расспрашивать о том, что он увидел. Интересно, искал ли его отец?..

Но вот открылась последняя дверь, и их всех запустили внутрь огромной стеклянной камеры с кучей неизвестного оборудования вдоль стен и стойким запахом человеческой крови. Марк усмехнулся: вот он какой, чудесный горн, что из плоти делает металл.

Вдруг Марку показалось, что здесь что-то не так. Что-то сильно выбивалось из общей картины, когда он заходил, но сейчас уже растворилось в толпе. Он начал крутить головой, всматриваться в очертания оборудования, в стеклянную крышу, в окружающих людей... Что-то не так, что-то...

Человек. Человек в белом халате. Он сидел на полу у одной из стен и размеренно подкидывал в руке смятый в шарик лист бумаги, пока его окружали бунтовщики.

***

Среди работников плавилен жеребьёвка проводилась раз в неделю. В этот день никто не чувствовал себя спокойно. Каждый был как на иголках, зная, что вот-вот его могут отправить в цех к любой группе ради сокрытых в организме ценных граммов железа.

Мне всегда везло, хотя я и относился к этому достаточно хладнокровно. Уже сменился не один десяток операторов, работавших со мной, пара сортировщиков, несколько бригад техников. Не знаю, в чём причина моего везения, но, когда наступил день очередной лотереи, я был спокоен. И не зря — моего имени снова не оказалось на экране жеребьёвки.

Пока коллеги утешали очередного незадачливого оператора, я готовился к работе. Рабочий компьютер едва успел прогрузиться, когда в моём почтовом ящике появилось письмо.

«...учитывая доклад офицера сопровождения корабля “Рамиил” номер...»

«...вкупе с запиской старшего помощника капитана “Рамиила”...»

«...проведён анализ действий, предпринятых для устранения внештатной ситуации...»

«... допущена потеря сырья в размере...»

«...комиссия приняла решение...»

«...являетесь кандидатом на переплавку на текущей неделе независимо от результатов жеребьёвки».

Судя по тому, как на меня посмотрели все, это пришло каждому. Теперь каждый знал, что сегодня моя очередь.

Я молча положил на стол ключи, пропуск, персональную печать и пароли. Достал из стола папку со своим личным делом, вырвал первый лист и смял его. Меня уже нет.

Я вошёл в плавильный цех раньше, чем туда прибыло сырьё. Сегодня операторам придётся поработать без меня, а потом сюда пришлют нового диспетчера. Я сел на пол, прямо напротив диспетчерской. Я видел, как копошились там люди, и по малейшему движению понимал, кто и что делает. Немного жутко осознавать, что ты теперь по другую сторону стекла.

Когда начали заводить следующую группу сырья, я пытался отвлечься как мог. Довольно удачно я забрал с собой лист из личного дела и теперь коротал время за игрой с импровизированным мячиком.

Самое странное, что я старался отвлечься не потому, что мне страшно, а потому, что мне было тяжело ждать. Внутри же я был на удивление расслаблен, будто с моих плеч свалилась огромная гора: это наконец-то закончится. Это наконец-то закончится. Это наконец-то...

— Ну как тебе быть обычным человеком, а, ублюдок?

Я не понимал, кто ко мне подошёл. Наверняка просто куча сырья, которая решила отыграться на том, кто, по их мнению, главный злодей. Ну и пусть. Главное, что это наконец-то закончится...

— Эй, сучара, может, ответишь мне? Или что, статус не позволяет?

Это наконец-то закончится...

— Ну же, не молчи! Давай, скажи, что ты чувствуешь, оказавшись равным! Ну?!

Удар. Ещё удар. Звук запускаемого процесса переплавки. Это наконец-то закончится...

— Не молчи, говна кусок! Говори, говори, говори!..

Они бьют всё сильнее и сильнее, вымещая на мне всю злобу. А свет под куполом всё ярче, звук всё громче... Это наконец-то закончится.

— ...говори, говори...

Железный привкус на языке. Кажется, это кровь... Ну и хорошо, значит, это наконец-то закончится.

— Говори-и-и!..

А я уже не могу. Всё наконец-то закончилось. Я уже не я. Я железо. А железо — молчит.