Конкурс пилотов. Третий этап

Самые сознательные авторы дописали продолжения своих пилотов, прошу читать и голосовать.

Рассказы выложены в порядке от наибольшего количества набранных баллов к пилотам.

Голосуем за три рассказа, которые вам понравились больше всего.

1.  plusha и mayor1

«В западне»

Во тьме холодной черной бани

Ты приближаешься ко мне,

Тряся концом, суча ногами.

И чую я, что в западне.

С. Пашкин.

- Ну чо, по бабам? - переспросил Кирилл.

Компания с горящими от похоти глазами загрузилась в старенький Паджеро.

- Аслан, мы правильно едем? - спросил Кирилл. - Домов полчаса не видно, перелески пошли…

- У меня навигатор - класс! - отмахнулся Аслан.

Асфальт закончился, Паджеро пробирался по разъезженной грунтовке.  Ёрбек словил эйфорию от насвая и завыл на заднем сидении последний эстрадный хит. Несмотря на азиатское происхождение, выл он почти народным распевным речитативом:

Ты, моя голубонька, покажи мне зубоньки.

Покажи мне зубоньки, только не кусай.

Я за эти зубоньки все отдал бы тугрики.

Я за эти зубоньки в пекло или в рай!

В припеве он отдался кабацкой ярости с томным повизгиванием:

А кровь горячая течет по венушкам,

Течет по венушкам, бурлит, кипит!

Я заклинаю вас: не верьте девушкам!

Не верьте девушкам, вы мужики!

Еще через полчаса заблудились окончательно. Связи не было. На окраине деревни, обозначенной покосившимся забором, Паджеро сел на брюхо. Лампочка топлива рубиново сверкала. Под дорожным знаком "Вурдалаково" лежал пьяный абориген.

- Где мы, батя? - брезгливо потыкав аборигена в бок носком ботинка, спросил Кирилл.

- Дык, в Гомосековке же, - пробурчало лежащее тело.

- Где-где? – забарабанил пальцами по дорожному знаку Аслан.

- Третьего дня переименовали. Начальнику новому, пидарасу, название не нравилось, - процедил мужик и окончательно отключился.

- Трактор пойдем искать! - сообщил Аслан.

- Я машину покараулю, - откликнулся Ёрбек.

- Вот уж хрен! - заявил Аслан, - в таких краях лучше не разлучаться.

Компания двинулась по заросшей сорняками улице.

Покосившиеся домишки с закрытыми ставнями, а кое-где и забитыми крест-накрест досками окнами, оптимизма не прибавляли. Огороды заросли лебедой, печные трубы не дымили.

Вдруг со страшным скрежетом распахнулась дверь ближайшей избы. Оттуда выскочил красивый мальчик без трусов.

- Чтоб ты сдох, старый хрен! - крикнул он в дверной проем и ушел огородами.

Компания вошла без стука.

- Что, отец, трактористы в деревне есть? - задушевно спросил Аслан у подтягивающего порты дедка.

- Откель? - безнадежно махнул рукой местный житель. - Провинция у нас, старики и дети. Вечерять будете?

- Рано же, - удивился Кирилл.

- А я вам и не сейчас пожрать предлагаю. До сумерек у нас из избы мало кто выходить решается. Ночью и сельпо откроется, и кабак. Сами-то по селу не шастайте, опасно у нас. На полати полезайте. Да чур не храпеть!

По субботам в нашей бане

Пьяный чад и кутерьма.

Топят свежими гробами,

Мир давно сошел с ума.

З. Александрик.

Да, субботнее утро не задалось. В раздевалке никого, рано Кирилл явился. На нижней полке парилки лежал покрытый шерстью гражданин. Завитушки волос на теле напоминали каракульчу, и Кириллу страшно хотелось посмотреть, не растут ли они и на пятках.

- Привет! Как тут? Я Кирилл.

- Салам. Аслан я, - протянул руку парень с нижней полки. На ладони шерсти не было.

- Ёрбек! - неожиданно донеслось сверху.

Аслан испуганно вздрогнул.

- Тьфу, пропасть! Откуда? Не видел я тебя.

- Давно тут лежу, - загадочно сообщил худенький таджик с лиловым телом и покинул парную. Вскоре вышел и Аслан. Кирилл в парной тоже не засиделся, его потряхивало с бодуна, и баня была лишь жалкой попыткой избавиться от тремора и беспросветной серости в мозгах без алкоголя.

 - Накатим, мужики? - предложил дрожащим голосом Кирилл в раздевалке.

- Я за рулем, - ответил Аслан, выдыхая долго удерживаемый в легких дым папиросы в окно.

Ёрбек отрицательно помотал головой. Он сосредоточено перекатывал что-то под языком.

Кирилл достал бутылку водки и, запрокинув голову, отхлебнул половину.

Через десять минут посетители бани почувствовали взаимную симпатию, через пятнадцать созрела идея посвятить остаток дня посещению женщин.

Не задалось...

В забытом Богом кабаке

У стойки парень тихо плачет.

И крест зажат в его руке,

И льется песня мариачи.

К. Гуйнов.

- Дед, а что за парень от тебя выскочил, раздетый?

- Митяй? Да какой он парень, двести лет уже стукнуло. В Костогрызово по ночам гоняет, молодильные яблоки жрет.

- Бабы в деревне есть? - вяло поинтересовался Аслан.

- Нахрен они нам? - удивился дед - Сами и кровь друг у друга сосем, сами и остальное.

- Может, машина у кого имеется, дернуть, а то в город нам срочно надо, - Кириллу явно не нравилась ситуация.

- Есть, а как же, у Кольки, в соседнем доме живет. Только он того… – дед замялся, - жадный очень. Без оплаты жопу с лавки не подымет, а тем более засветло.

- Договоримся, - уверенно заявил Аслан, доставая из кармана пухлую пачку долларов.

- Да сходите! Что я вас, держу? - буркнул дед.

На стук дверь соседней избы открыл белобрысый старик с красными бегающими глазками.

- Ты Колька?

- Ну…

- Помоги машину вытащить, у околицы застряли. Заплатим баксами, - попросил Аслан.

- Нахрен тут деньги? Тем более американские, - обнажил желтые клыки Колян, - глушь у нас…

- А как?

- Ну, или я у вас всех кровь сосу, или вы все у меня сосете.

- Мля!... - выдохнул Аслан. - Нам с товарищами посоветоваться надо.

Дверь немедленно затворилась перед его носом.  Друзья вернулись в дом соседа.

- Может, пожрем? Дед, пить будешь? У меня все с собой, - Кирилл начал выгружать припасы, заготовленные для полежалок с девками.

- Выпить - выпью, хотя лучше бы соснул, чего дадите. - Глаза вампира пробежались по кадыкам и опустились ниже.

- Ты, дед, свои эти шалости брось, а то свяжем, и на полати, - попытался охолонить упыря Кирилл.

- Свяжете? - дед поднял лежащую в углу колодезную цепь, сложил вчетверо и разорвал, ничуть не напрягаясь. - Ну да ладно, наливай.

Смеркалось. Ничего стоящего в залитые алкоголем мозги не приходило. Дед, упившись, храпел на ледяной печи и даже взопрел от истомы.

- Надо мужиков собирать, просить толкнуть, - ожил Кирилл, - не сидеть же тут вечно!

- Да уж… - сквозь выдыхаемый горький дым протянул Аслан, - мы их попросим, они нас попросят…

- Делать-то, один хрен, больше нечего… Идемте! - решил Ёрбек.

- Дед, проснись, где у вас тут народ по ночам гуляет? Как к сельпо и кабаку выйти?

- А вот прямо по улице и идите, не ошибетесь, рядом у нас всё.

Компания выбралась в темноту. Фонарей не было. Только сами избушки светились голубоватым гнилушечным светом. Что-то ухало, выло, визжало и хрипело во тьме. Ёрбек, совсем приунывший, опять что-то сосал, изредка поскуливая от страха, Аслан безостановочно курил, Кирилл лил в себя водку, прихлебывая из горлышка литровой бутылки.

На маленькой площади, в единственном каменном доме, действительно расположился магазин и заведение со странным названием «Кровъ». За грязными окнами мелькали тени, приглушенно играло то, что в этих местах считалось музыкой.

- Я сейчас обосрусь от ужаса, честно, никогда так страшно не было, - горло Ёрбека перехватило, слова он выдавливал с большим трудом.

- Ничего, как-нибудь прорвемся! - в руках у Аслана мелькнул выкидной, остро наточенный нож.

Ёрбек опять заскулил.

Внутри было накурено, не продохнуть. На сцене кривлялись какие-то отморозки, одетые в разноцветное шмотье. Перед сценой, в посконных рубахах, извивались в танце седые бородатые пары. Среди танцующих носился юный красавец Митяй, опять без трусов. За столиками жуткого вида упыри хлебали из бокалов красную густую жидкость.

Ёрбек ухватил за локоть Митяя.

- Сортир где? - выдохнул он.

- Пойдем, провожу.

- Так и выглядит ад, точно на картинах Босха, - прошептал Кирилл.

- Да уж, гурий тут не найдешь, - отозвался Аслан.

Они присели за столик у окна. Из темноты немедленно возник официант с длинными, свисающими почти до подбородка клыками. Перед друзьями появились два бокала. Месиво явно было свежим и сквозь стекло обжигало ладонь.

Два кошмарной внешности мужика за соседним столиком прекратили беседу и вперили в пришельцев красные неподвижные зрачки. Седой вурдалак с кровавыми губами, опиравшийся вместо костыля на огромный топор, придвинулся к столику и тоже, не мигая, вытаращился на друзей. Музыка стихла, посетители пробирались в сторону новых гостей, постепенно уплотняя сжимающееся вокруг них кольцо. Ёрбек не появлялся, и Кирилл решил приступить к переговорам:

- Господа! Господа, поспокойнее! Мы тут проездом. Машина застряла. Помогите вытолкать, и нас - как тут и не было. Выпивка всем за наш счет!

Все отошли к стойке, выпили, не чокаясь, и вернулись назад, продолжая молча окружать столик, подступая все ближе. Аслан понял, что выкидухой можно только вскрыть себе вены, да и то, наверное, не успеть.

- Ша! Эти со мной! - неожиданно раздался юный голос Митяя. Он вел за руку  Ёрбека с двумя каплями крови на странно побледневшей шее.

– Пошли! - Митяй кивнул друзьям в сторону двери. Толпа неохотно расступилась.

Огромная луна светила прямо в спины. Бредущая по дороге четверка отбрасывала только две длинных тени.

Пришли к машине. Митяй, ухватившись одной рукой за кенгурятник, легко выдернул джип из колеи.

- Развернуть бы, - оглядывая узкий проезд, попросил Аслан.

- Легко, - согласился Митяй. - Только обратной дороги отсюда нет!

Действительно, вместо разбитой грунтовки стоял вековой непроходимый лес.

- Только вперед! – махнул рукой Митяй.

- Бензина нет, - прохрипел Аслан.

- Ща! - Митяй метнулся в сторону дома Коляна.

Вернулся он через пятнадцать минут с раскрасневшимися щеками и канистрой.

Аслан и Кирилл уселись в салон.

- Ёрбек! - позвали они.

 - Не, пацаны. Не поеду! Тут я теперь свой, а там вечно чуркой понаехавшей останусь.

Из распахнутых окон с ревом уносящегося джипа неожиданно двумя голосами не в унисон грянуло: «А кровь горячая течет по венушкам!».

И в черной бане труп холодный

Найдет крестьянка по утру.

Прости мне, друг! Я был голодный.

Я тоже как-нибудь умру.

П. Сашкин.

Дорога была такой же хреновой. По обе стороны расстилался огромный погост. За кладбищем, у дорожного знака «Некрофиловка», джип снова сел на брюхо.

2.  Усугублятель

«Шнеерсон и копрофаги»

(космоопера в трех бездействиях с вялым прологом и неубедительной структурой)

— Пятый, Пятый, я Ландыш! — надрывалась рация.

— Ландыш, это пятый, слышу вас превосходно, — ответил усталым баритоном с нотками сопрано диспетчер, ковыряя в носу. Сопля застряла в усах, а это всегда плохая примета. — Где вы сейчас находитесь?

— Мы в жопе! — трещала рация. — В жопе!

— Да понял я, — скривился Пятый, в миру Мирон Яковлевич Шнеерсон, отводя рацию подальше, — и нечего так орать...

Многие гадали на кофейной гуще, Шнеерсон гадал на соплях. Форма этой сопли напоминала персик что ли?

— Рекогносцировку на местности проводили? — уточнил он.

— Я же сказал, мы в жопе! — вновь завелась рация. — Это не фигура речи, мы в огромном анусе! Ты понимаешь? В анусе!

Шнеерсон с ипотекой и четырьмя малолетними отпрысками и сам был в какой-то степени в анусе, но не кричал об этом всем и каждому.

— Я так понимаю, спрашивать, что вы сейчас видите, бесполезно?

— Если мы отсюда выберемся, я убью тебя! — то ли в шутку, то ли серьезно пригрозил Ландыш из рации.

Отряд отправился на задание в субботу, а сегодня как раз была суббота, значит, отряд отправился на задание сегодня. Шнеерсон в очередной раз поразился своей рассудительности.

Он устроился диспетчером в филиал Великих Межзвездных Отрядов Сопротивления на этой необитаемой с виду планете с названием Копро-69 совсем недавно, в пятницу, а это... ну вы поняли.

Судьба швыряла Шнеерсона по галактике, как теннисный мячик, но он не унывал, и отвечал ей симметрично, в меру сил и умственных способностей.

— Пошла жара! — заорала рация. — Нам негде укрыться, а тут целая лавина! Это конец! Пятый, ты слышишь меня? Передай жене и детям, что я их любил! Понял? Любил!

Голос Ландыша потерялся в громогласном бурлении чего-то. Шнеерсон всмотрелся в экран навигатора, где бледно мерцала, и наконец погасла зеленая точка. Затем перевернул его вниз головой, издал короткое «бля» и опасливо огляделся.

Что ж, Шнеерсон был человеком слова. Жена Ландыша жила черт знает где, в созвездии Лупы-3-А, и чтоб туда добраться к исходу светового года, вылетать нужно было сегодня. Он достал заранее заготовленный бланк заявления на увольнение, поставил дату и засунул лист в факс.

Затем сгреб в рюкзак печеньки со стола — большой вопрос, будет ли новый диспетчер любить мучное — и встал с кресла. На мониторах мигали зеленые точки, на задании было еще с десяток других отрядов, но это уже не его, Шнеерсона, проблемы.

Бескрайний космос пристально смотрел на него, приглашая в себя.

На стареньком пригородном космовокзале было не протолкнуться, потому что толкать оказалось некого — ближайшая «собака» до Пояса Вареного Кабана ожидалась только завтра, а сегодня нет. Шнеерсон задумчиво поразмыслил, раскинув мозги, но в голову ничего не пришло.

Чуть в стороне, в полумраке за колонной, переминался с ноги на ногу Сёма, уже две недели не решавшийся подойти к кассирше и купить билет.

— Эй, ебанько! — добродушно пригласила его кассирша, миловидная щекастая старушенция тридцати лет с бейджиком «Виолина» и большими красными ладонями синего цвета. Сёма в ужасе попятился, а вот Шнеерсон не растерялся — ему билет был очевидно нужнее. В конце концов, кто проворней, тот и ебанько.

— Меня мать хотела Алисой назвать, — заговорщически шепнула Шнеерсону Виолина.

— А отец? — поддержал разговор тот.

— А отец умер, — вздохнула несостоявшаяся Алиса. — Билетов, кстати, нет.

Шнеерсон как-то сразу проникся антипатией к этой шельме и отошел, но побывать в одиночестве ему не дали.

— Эй, красавчик! — обратился к нему грубый голос с хрипотцой «под Высоцкого».

Шнеерсон был хорош собой, поэтому не сомневался, что это приветствие не могло быть обращено ни к какому другому красавчику во всем пустующем зале ожидания.

Перед ним стоял усатый мужик с мясистым носом, испещренным красными прожилками, под которым редели обширно-кустистые усы. По ним Шнеерсон сразу понял, что его новый друг ел на обед борщ.

— Куда едем? — спросил мужик.

Шнеерсон понятия не имел, куда они едут, и сколько их, тем более мужик был один, хоть и крупный, поэтому из вежливости просто пожал плечами.

— Я говорю, довезу недорого в любую точку вселенной, — подмигнул мужик, — тачка — пушка!

За углом курил старенький фотонный паджерик. На каждом борту его было написано «жопа», а на крышке багажника «вдвойне жопа».

— Так мы идем вечером трахаться? — поприветствовал пассажира бортовой компьютер, пока водитель доливал масла в решетку радиатора. Шнеерсон остро чувствовал, что ему целый день задают вопросы, на которые он не хотел бы знать ответов.

— Меня, между прочим, Одари Амальгару зовут, — повернулся к нему мужик, — и я часто думаю о Жаноре Спектр. Вы, кстати, о ней не думаете?

— Не приходилось, — признался Шнеерсон. Ему не терпелось уже поехать хотя бы в направлении Лупы-3-А, оставить позади этот унылый ландшафт Копро-69 и связанные с ним неприятные воспоминания получасовой давности.

В это время левая задняя дверь распахнулась, и туда запрыгнула худенькая девушка в розовом худи с огромным черным мешком, в котором, вполне очевидно, угадывался набор конечностей.

— Я Таня, — представилась она водителю.

— А это — Миша, — она кивнула на черный мешок.

— А вы, наверное, Джекс? — уточнила она.

Шнеерсону Таня ничего не сказала, только выкинула фак с двух рук.

Глухо урча, фотонный двигатель паджерика начал набирать обороты, автомобиль тронулся, собираясь взлетать. В это время с вокзала выбежал еще один усатый мужик странной наружности и непонятных помыслов. На нем была шляпа с широкими электромагнитными полями и детская куртка в пол из более другого меха.

— Ах вы, мрази! — закричал он, — буржуи проклятые, я вас научу родину любить!

Учиться любить родину Шнеерсон полагал делом неблагодарным, поэтому сразу начал отстреливаться. Пули то и дело пролетали над головой бегущего за паджериком пролетария, а некоторые и вовсе попадали ему на лицо, но не наносили вреда и других неприятностей.

«Да он из густого металла! — догадался Шнеерсон и перестал тратить патроны и нервы, — гвозди бы делать из этих людей», — додумал он и уснул.

Мирону Яковлевичу снилось, как к нему подбирались сумерки. По одиночке и группами, их становилось все больше и больше, пока он целиком не оказался в подобравшихся сумерках. Он стоял в платье юной Розы, а юная Роза стояла рядом голой, но они оба выглядели детскими шалостями и жалкими пародиями по сравнению с коровой, проплывавшей мимо них в свежевыкрашенной лодке и кружевах из белоснежного муслина. Корова говорила жопой, и думала, наверное, ей же.

— Это мантия, — сказала корова, но неразборчиво, потому что вместе со словами выплюнула большую лепешку.

— Мы в западне! — заорала вдруг корова не своим голосом, а голосом Тани в розовом худи, а голая Роза добавила хриплым басом Одари Амальгару, — да блядь! В ней!

Шнеерсон проснулся в готовности действовать и рывком сел. Машина мерно летела через пояс астероидов. Мешок между ним и Таней зашевелился и оттуда показалась голова. Она медленно осмотрелась, встретилась глазами со Шнеерсоном и приветственно кивнула.

— Аслан Ёрбек, — представилась голова.

— Сам такой! — обиделся Шнеерсон и отвернулся к окну.

В тяжелом молчании прошло еще три секунды, а потом их торпедировали баллистической сверхразумной ракетой класса «Копро-69 — паджерик».

Взрыв был такой силы, что машину разорвало на две неравных части — бампер и всю остальную машину.

— Спасайся, кто может! — выкрикнул Одари Амальгару.

— Эвакуируемся! — заорала Таня, открыла дверь и выпрыгнула из паджерика в открытый космос.

— Эвакуируемся! — согласился с ней Шнеерсон и выбросил следом черный мешок с Асланом Ёрбеком.

Фотонный движок хоть и был после капремонта, но вдруг заглох и вывалился из подкапотного пространства в межзвездное.

У Шнеерсона не было ни одного шанса выжить, но он выжил. Не сейчас, а многим ранее, когда пьяная акушерка уронила его в чан с радиоактивными отходами. Так что теперь Шнеерсону все было нипочем, а кое-что вообще похуй.

Машину покорежило, и она завалилась набок. Мирон Яковлевич выпал из нее, но в последний момент успел крепко сжать руку в кулак, схватившись за какой-то рычаг.

— А-а-а-атпусти!!! — заорал хозяин рычага, Одари Амальгару, и в этом крике была вся вселенская боль и немного вселенской ненависти. Шнеерсон боялся высоты, поэтому только крепче сжал спасительный рычаг. Амальгару пытался отцепить настырного Шнеерсона от паха, но ничего не выходило, а сам висящий увидел вдруг на кожаном рычаге длинную татуировку «Навиранатори».

«Нужно будет посмотреть в Большой Советской Энциклопедии, что это значит», подумал он.

Тем временем у самого Шнеерсона появилось время оглядеться, и увидеть, кто их сбил. Это был огромный, величиной в полнеба, шар с маленькой дырочкой, из которой фонтанчиком разлетались во все стороны баллистические сверхразумные ракеты, напоминая Шнеерсону брызги шампанского. Это была величественная и ужасная Звезда Сквирта.

Зрение никогда не подводило Мирона Яковлевича, и он разглядел узкую щелочку командного пункта и бледное лицо командующего, темного лорда, Папукарлу всех Папакарлов, в черном халате трудовика и в черном гермошлеме танкиста. Это был не кто иной, как Энакин Шнеерсон.

— Мирон, — закричал вдруг черный трудовик одними губами, — я твой отец!

И это было похоже на правду, потому что Шнеерсон разглядел четко очерченные скулы, залысины и ямочки на щеках. Ошибки быть не могло — это был Шнеерсон старший.

— А я — твой дед! — закряхтел вдруг Одари Амальгару, отклеивая свободной рукой усы. И точно, теперь он был вылитый Сашка Леопольдович Шнеерсон.

— Не верь ему! — продолжал кричать одними губами с командного пункта темный лорд. — Он никогда не был твоим дедом, потому что он всю жизнь был твоей бабкой!

Шнеерсон пригляделся и в очередной раз удивился — да, это была бабка, Мария Гертрудовна Шнеерсон, в девичестве Полигарпия Шемон. Однако, радость от встречи была короткой. Если это бабка, а не дед, то держаться Шнеерсону оказалось не за что. Вымышленный, воображаемый, фантомный член таял в его руках, и Мирон Яковлевич загрустил. Это был конец, наступивший от того, что никакого конца не было. Словно Уроборос, поедающий собственный кал.

Шнеерсон допустил две ошибки. Только вчера он наступил на пробку, а уже сегодня чуть не сел на бутылку.

И ему даже не пришлось разжимать рук, чтоб провалиться в смертельный космос.

А звезды, тем не менее, стали чуть ближе, но все так же смотрели на Шнеерсона холодными мертвыми глазами.

И где-то на окраине Лупы-3-А будет до самой смерти сидеть на балконе с дымящейся сигаретой меж тонких пальцев и чашкой ароматного кофе сухопарая и морщинистая жена Ландыша, так никогда и не узнавшая, любил ли он ее, да и любил ли хоть кого-то вообще.

3. Последние транки и Грыжа

«ПРОЛЕТАРСКАЯ ДИКЦИЯ»

7 октября 1900 года на одном из нижегородских постоялых дворов случился ничем не примечательный эпизод. Вечерело, когда в кучерскую скорым шагом вошёл пышноусый господин в шляпе и с тростью. Кликнув кучера, господин приказал заложить лошадей, что немедля было исполнено. Далее события развивались следующим образом.

— Нет ли у вас чего-нибудь более пролетарского? — придирчиво оглядев поданный экипаж, сурово спросил господин.

В ответ кучер обиженно дёрнул плечом.

— Куда ж ещё более? — пробасил он. — Самое что ни на есть пролетарское!

И горделиво повёл рукой, указывая на изукрашенный золотыми позументами, внушительных размеров дормез работы одного из лучших городских мастеров. В экипаж была впряжена тройка нетерпеливо перебирающих копытами вороных лошадок.

— Я Горький! — запоздало представился пышноусый. — Вы, верно, наслышаны обо мне?

— Как не слыхать, слыхивал, — степенно отозвался кучер, хотя, по правде сказать, имени этого не знал, равно как и до сегодняшнего вечера ни разу не видал этой усатой морды.

— Мне нужно, чтобы непременно пролетарское! Победнее чтобы, попроще! Мне роскошество не к лицу! — негромко вскричал Горький, оценивающе разглядывая золото позументов и украдкой трогая одну из рессор — мол, хороша ли?

— Самое пролетарское и есть, дальше уж некуда! — снова горячо заверил кучер.

Горький удовлетворённо полез внутрь кареты.

В соответствии с недавно укоренившейся в империи европейской традицией, при постоялом дворе теперь содержались особые мужики, именуемые навигаторами или штурманами. В их обязанности входило проложить маршрут и доставить пассажира в указанную точку.

— Куда изволите? — подойдя к дормезу с блокнотом наизготовку, обратился мужик-навигатор к Горькому, деликатно заглядывая в окошко.

— В Красную Поляну, — нетерпеливо буркнул тот. Мужик сделал помету в блокноте и удовлетворённо его захлопнул. Кивнул сам себе и уселся спереди, рядом с кучером. Карета скрипнула рессорами и медленно тронулась.

Горький уютно откинулся на подушки, мягко попереваливался с боку на бок и стал дремать.

— В Красной Поляне хорошо теперь, тихо и покойно, и по-пролетарски скромно, не в пример, скажем, Биаррицу, — лениво подумал он. — Впечатлений наберусь, напишу стихи революционные, заодно и здоровье поправлю.

И провалился в сон под негромкий стук колёс о неровности дороги.

Очнулся он оттого, что экипаж остановился. Было позднее утро.

— Приехали, — весело сообщил навигатор, распахивая двери дормеза. И радостно озвучил название пункта прибытия:

— Ясная Поляна!