Похмелье (Пароль рыбка-гуппи)

Голова болела так, словно Олька уже умерла, и эта боль осталась единственным хилым мостиком, связывающим вчера и завтра. Таким бескомпромиссным методом определить, что ты еще жив, хотя и не весь. Она попыталась открыть глаза, но потом передумала. В висках бухало. Если она откроет сейчас глаза, то ее завертит, будто в стиральной машине, и она упадет на землю, больно ударившись, а боли и так хватало.

«Черт, черт, черт»

Рука никак не хотела появляться из-под одеяла, налившись чугунной тяжестью.

Господи! Она никак не могла припомнить, чем все вчера закончилось. Вроде она курила на крыльце, а потом пошатнулась на предательских шпильках и уперлась лицом прямо в белую рубашку Глеба. Лицом в косметике, с тенями, подводкой и яркой помадой прямо в центр его груди.  Кажется, она смеялась. А потом был темный провал,  в котором утонуло дальнейшее.

Дура! Хотелось одновременно застонать и смущенно хихикнуть. Вместо этого Олька мужественно разлепила веки и уперлась взглядом в серое московское небо за белыми шторами. Мерзкий свет ударил по глазам, вызвал головокружение и тошноту. Сколько раз она говорила себе не курить, когда выпивала! Сколько?

Она попыталась вздохнуть, отчего похмелье усилилось. Захотелось воды, упасть с кровати на пол, к горлу стремительно подкатила тошнота. Задевая все углы в квартире, она бросилась в туалет.

Хорошо еще, что она была у себя дома, все способы опозориться были уже исчерпаны. В голове шумело так, словно там поднялся непрерывный сильный ливень. Ее выворачивало наизнанку. Из глаз текли слезы. Пять. Десять минут. Целую вечность, как будто время милостиво остановилось, позволив ей слегка умереть.

Наконец она замерла над унитазом, положив отлитую из гипса голову на сгиб руки. Больше никогда не буду пить! Никогда!

Вроде бы там были друзья Глеба. Она даже что-то им говорила, только что? Она застонала. Хорошо еще, что сегодня была суббота и до того момента, когда ее с треском выгонят на мороз оставалось еще больше суток. Представив счастливые глаза Алины, Олька застонала еще раз. Лучше умереть прямо сейчас.

А потом ей пришло в голову, что если ее найдут здесь, над унитазом, воняющим кислой рвотой, то она опозорится окончательно и бесповоротно.

 И лучше умереть в красивой и дорогой черной шелковой пижаме. Причесанной и накрашенной. Она с трудом поднялась и умылась холодной водой. Стало немного легче, и было бы совсем неплохо, если бы не зеркало усеянное горохом белых точек  от зубной пасты. В зеркале отражалось все.

Никогда еще ей не было так стыдно. И во всем была виновата только она. Смыв рвоту, она понуро побрела в комнату.

Что же она вчера говорила Глебу и тем веселым людям? Олька поморщилась глядя в окно. Что?! По тротуару текли прохожие, осторожно выбирая траекторию по недовольным, слезливым холмикам снежного сала. Куда-то спешили, озадаченные своими, совершенно чужими делами. И некому было пожалеть ее, ласково погладить по гудящей голове.

«Ну, и дуреха ты, рыжая!»

«Все будет хорошо!»

Она поежилась. Ничего хорошего будущее ей не сулило. Москва презрительно рассматривала ее из мутных окон. Тысячи темных зрачков до горизонта, над которыми скалился гнилой зуб Москва-Сити. Тут он был виден лучше, чем с Малого Строченского.  Олька зачем-то показала ему средний палец. Рука подрагивала.

Может набрать, Денчику? Нет, это было пустой затеей. Во-первых, вряд ли тот что-нибудь помнит, а скорей всего сейчас лежит в коме. А во-вторых, есть шанс нарваться на его жену, а стало быть, на глупые и пустые разборки.

Что же она все-таки натворила? Вздохнув она развернулась, чтобы упасть на кровать и еще немного поболеть и уперлась взглядом в придвинутую к ней табуретку, которую не заметила ранее. На ней кто-то заботливый в безупречном порядке разложил аспирин и активированный уголь. По центру стоял стакан воды, а под табуреткой целая бутылка воды.

Пачка аспирина, пачка угля, стакан. Идеальная симметрия, ровные промежутки от углов к центру, от них голова заболела еще больше. Кто-то ее привез, раздел и уложил в кровать. Раздел! Олька поджала губы. Не то, чтобы ее это особо смущало, да и по большому счету на все уже было плевать. Оставался только один вопрос, кто это был?

Она присела на кровать выдавила из царапающего блистера пару таблеток и запила водой.