Болотные грибы

Лето, середина августа. Дача.

Я просыпаюсь от голосов на терраске. Лениво вслушиваюсь — бабуля о чём–то говорит с соседкой. Разговор достаточно громкий, чтобы распознать голоса, но уловить, о чём идёт речь, мне не удаётся. Я ленюсь. Кровать такая мягкая, большое одеяло тёплое и уютное, выползать в летнее утро мне не хочется, хотя, судя по бьющему в окно солнцу, я снова продрыхла до девяти.

Всё же любопытство берёт верх, и я выхожу из домика прямо в ночнушке. Ночнушка нарядная, из фланели в мелкий цветочек и с яркими оборками. В такой не стыдно появиться перед соседкой. Я сонно тру глаза, но тут они распахиваются — на столе стоит корзинка с неизвестными мне грибами.

— Здрасти. А что это? — Я беспардонно хватаю самый причудливый гриб. Он бледно–серый, цвет ножки и шляпки почти не отличаются. Чем–то напоминает подберёзовик, но шляпка мелкая, а нога длиннющая и изогнутая.

Бабуля шикает на меня:

— Брысь, соня! Сначала умываться.

Но я канючу:

— Ну ба-а-аб! — И тут же: — Тёть Люб, это где такие растут?

Соседка хитро улыбается:

— На болоте. Их называют чалышами, хотя не сильно похожи. Эти совсем бледные.

Я недоверчиво смотрю то не неё, то на грибы. Болота поблизости я не знаю. Мне уже одиннадцать, и я сама частенько бегаю за маслятами и подосиновиками в соседние посадки. Подберёзовики там тоже попадаются, но не такие мутанты, как в соседской корзинке.

Бабушка слишком хорошо меня знает, поэтому тут же ставит ультиматум:

— Одна не пойдёшь, не хватало по болотам шлёндать!

О, да. Шлёндать — это прям моё. Но гулять по болоту в одиночестве меня совсем не тянет. Я с надеждой смотрю на тётю Любу:

— А когда вы снова туда пойдёте? Возьмите меня с собой, а?

Улыбка соседки блекнет:

— Послезавтра. Но очень рано, ты во столько не проснёшься.

Бабуля ворчит:

— Конечно, не проснётся. Читает до полуночи, а потом не добудишься.

— Я лягу пораньше, правда! Ну возьмите, я тоже хочу!

Соседка смотрит на бабушку и с неохотой говорит:

— Ну хорошо. Я постучу в окно в шесть утра. Ровно два раза. Не услышишь, уйду одна.

Я радостно киваю и вприпрыжку бегу умываться, предвкушая особенную грибную охоту.

 

Накануне похода я действительно укладываюсь спать в десять вечера. Где–то над ухом противно гудит комар, я пытаюсь спрятаться от него, укрывшись с головой, но очень скоро мне становится душно. Высовываюсь, нахальное насекомое будто того и ждёт — пикирует на лоб, разгоняя писк до ультразвука. Хлопаю по лицу в попытке убить кровососа, но безрезультатно. Слушаю, как мерно дышит на другой кровати бабуля. Её комар почему–то игнорирует. Ворочаясь с боку на бок размышляю, где может находиться болото. Единственное «слепое» пятно в округе — сбоку от дороги к санаторию. Туда я никогда не ходила, наверное, странные грибы растут именно там. В конце концов мне удаётся заснуть...

 

Просыпаюсь с ощущением дежавю — в окно бьют солнечные лучи. Я по привычке нежусь под уютным одеялом, но вдруг вспоминаю: болото! С кровати меня буквально сносит, из спальни я вылетаю на кухню. Бабушка жарит блины и, как ни в чём ни бывало командует:

— Умываться и завтракать.

— Баб! — Я близка к тому, чтобы разреветься.

— Ну что? — Она даже не поднимает на меня взгляда.

— Тёти Любы не было? — Я всё ещё надеюсь, что соседка вот–вот появится у нас на пороге.

— Почему? Была. Стучала–стучала, но ты же дрыхла как сурок, — бабуля подозрительно сосредоточена на блинах. Я ей не верю.

Понимая, что это какой–то заговор, сую босые ноги в узкие калоши.

— Калоши тебе зачем?

— В туалет хочу, — бубню я, и первым делом огибаю домик с противоположной от кухни стороны. Под моим окном растёт огромный куст любистка. Я хочу найти хоть какие–то доказательства того, что этим утром соседка пыталась меня добудиться. Но роса давно высохла, а воняет любисток, как и всегда, ужасно — приминать его для этого не нужно. Я кривлю губы и топаю ногой. Потом по–партизански возвращаюсь на терраску, стараясь не шуметь. Хватаю из–под уличного стола корзинку, из кастрюли с намытой картошкой ножик — и так же тихонько выхожу на тропу к дачным воротам. На мне по–прежнему калоши на босу ногу и фланелевая ночнушка с воланами. С голыми икрами, конечно, в лесу будет неуютно, зато ночнушка вполне сойдёт за платьице. Протискиваюсь через прутья ограды и, ни минуты не сомневаясь, иду на поиски болота. Да, меня наверняка будут искать. Да, врать плохо. Но это правило должно распространяться не только на детей, взрослые те ещё обманщики!

Довольно уверенно я миную посадки, выхожу на асфальтированную дорогу к санаторию, огибаю его и вижу лесную тропку. Солнце жарит так, что меня одолевает духота. А ещё сомнения. Последние я гоню прочь и упрямо топаю вперёд. Где–то должен быть поворот к болоту, но никакого прохода я не вижу. Пройдя минут десять решаюсь, и ломлюсь напрямки через малинник, тут же обзаводясь свежими ссадинами от колючек. И хвалю себя за догадливость. Под ногами хлюпает вода, но высоты калош вполне хватает, чтобы огибать водоём по кругу. Самого болота я не вижу — уже в трёх метрах от меня поднимается туман, поэтому разглядеть, что там в центре, не удаётся. Напоминаю себе, что пришла за грибами, достаю из корзинки нож и начинаю оглядываться. Пейзаж унылый — по краю водоёма растут берёзы. Такие же странные, как и соседские грибы. Их корни поднимаются высоко над землёй, образуя земляные холмики, рядом с которыми никаких чалышей нет и в помине. Я осматриваю всё под ногами и вокруг берёз, заходя всё дальше. Грибов нет. И вдруг замечаю изогнутую ножку на самых берёзовых корнях. Стряхиваю землю и разочаровываюсь — да, это тот самый гриб, но совсем мелкий. Буквально пара сантиметров ножки и мизерная шляпка. Но теперь я знаю, где искать.

Через четверть часа я буквально обшариваю холмики, но в корзине от силы с десяток коротышек. Как вдруг меня осеняет, и очередной гриб я обкапываю. Ножка больше, она длинная, просто уходит глубоко в корни, буквально прорастая сквозь них, изгибаясь в попытке достичь солнечного света.

Кстати, со светом творится что–то неладное. Я только теперь замечаю, насколько у меня заледенели ноги и озябли плечи — солнце на болото не просачивается, а туман словно становится гуще. Впрочем, это всё ерунда. Главное, принести домой полную корзинку, чтобы бабушка перестала считать меня несмышлёным ребёнком.

Я упрямо двигаюсь вглубь, находя всё больше грибов, пока в какой–то момент не зачерпываю калошей ледяную жижу. Под ногами чавкает. Вокруг сумерки.

Я задираю голову вверх, рассчитывая увидеть солнце. Но надо мной обрывок звёздного неба. Нет никаких звуков, даже привычное комарьё не одолевает гудением. И в этом безмолвии я наконец–то замечаю, что на меня надвигается плотный туман. Он почти подкрался и обволакивает ноги, воспользовавшись моей беспечностью. Меня продирает озноб. Или просто холодно? Пытаясь не паниковать и не бежать, я разворачиваюсь и быстрым шагом иду обратно, даже приблизительно не представляя, в каком месте на болото зашла. И странное дело — на обратном пути я вижу гораздо больше грибов. Рука с ножом тянется, чтобы раскопать ножки, срезать ещё и ещё один. Но туман за спиной надвигается, и я всё же срываюсь на бег.

Запыхавшись, вываливаюсь через малинник почти там же, где и заходила. Надо мной жарит солнце, нет ни намёка на лесную прохладу. Я вспоминаю звёздное небо и стужу, щупаю подол ночнушки — она ледяная, как и ноги. Чавкая промокшей калошей, я поворачиваю в сторону дач.

По пути прикидываю, как давно меня хватилась бабуля, и мысленно проговариваю оправдания. Нет, не оправдания. Это будут обвинения. Если тётя Люба ходила сегодня за грибами без меня, то я нашла бы свежие срезы. Но вот же — почти полная корзинка грибов...

Какая–то мысль не даёт мне покоя. Если соседка была на болоте позавчера, то как быстро растут длинноногие чалыши? Наверное, у меня просто лучше зрение. А срезов не видно, потому что они глубоко в земле. Или нет? Или это другое болото?

Так ничего и не надумав, я просачиваюсь через прутья ограды, выглядываю соседку, чтобы задать ей терзающие меня вопросы, но на участке никого нет. Постучаться в дом я не решаюсь. В ожидании нагоняя, плетусь к нашему домику. Дёргаю дверь, но она заперта.

Обхожу участок, бабули нигде нет. Я прислушиваюсь: с соседних дач не доносится ни звука.

Мне становится не по себе — наверное, все ушли искать меня... Обшариваю взглядом стол на терраске, но ни записки, ни ключа не нахожу.

Иду к своему окну, проламываюсь через любисток. От раздавленных стеблей несёт тиной. Наверное, это запах от промокшей калоши. Надо бы вымыть ноги, но я вдруг чувствую жуткую усталость. Подцепляю раму, благодарю себя мысленно за лень — шпингалет оказывается поднят. Разуваюсь под окном и забираюсь с улицы прямо в постель.

Меня бьёт озноб, я никак не могу согреться. Кутаюсь с головой в одеяло, ёрзаю, укутывая плотнее ноги. Наверняка влетит от бабули ещё и за испачканный пододеяльник. Хотя хуже уже не будет. И, продолжая прислушиваться к безмолвию, в котором нет даже комариного писка, засыпаю.

Сквозь сон я чувствую холод. Ноги по–прежнему ледяные. Хочу поджать их к груди, но что–то мешает. Ощупываю сквозь сон преграду, не могу понять, что такое в моей постели. И распахиваю глаза. Моя рука вцепилась в корень, ночнушка напиталась болотной жижей, а ноги — я всё ещё вижу их, несмотря на сумрак и плотный туман, неестественно изогнуты и бледно–серого цвета. Пытаюсь кричать, но в рот попадает земля и мох. И прежде, чем болото окончательно поглощает меня, я вижу клочок звёздного неба.