Возвращение

- Мы еще вернемся за ней, - пообещал Витя, взваливая на плечи увесистый рюкзак.

Соне хотелось бы разделить оптимизм друга, следуя за ним по узкой, изрядно заросшей тропе. Наслаждаться теплом солнечных лучей, простреливающих через густой ажур листьев. Свежим ветерком. Незатейливой болтовней выбившихся вперед спутников. И не возвращаться взглядом к одинокому, пыльному венку на дереве у дороги. Этих венков на любом шоссе, на любой трассе несметное множество. Обезличенных, выжженных безжалостным солнцем, слившихся в один – забытый голос чужих трагедий.

Пробравшись сквозь дыру в рабице, путники выбрались на грунтовку. С одной стороны ввысь тянулись корабельные сосны, с другой за кособокими заборчиками соревновались в витиеватости дачной архитектуры немногочисленные домики. Пахло сочной листвой и жареным мясом. Откуда-то доносилась музыка, но ее смазанный мотив было не разобрать, хотя он отчего-то казался знакомым. Соня глубоко вдохнула пьянящий воздух. Выдохнула, но легче не стало – тугой узел в груди стягивался все крепче.

Она не могла вспомнить, когда бывала здесь в последний раз. Память вела свою хитрую партию – смазав подробности, но выделив, словно лучом театрального прожектора избранные детали. Сосна у покосившегося забора с неаккуратно обрезанными нижними ветками. Большой камень, облепленный рваными кусками мха, как зеленой ватой. Прелая, пряная листва, набившаяся в водосток крыши. Скрипучая калитка – и сколько ее не смазывай, петли все равно встречали заунывным стоном, извещая жителей крайнего дома о прибытии гостей.

К ним бросился старенький Джим, призывно виляя хвостом и норовя сбить визитеров с ног. Безродный, подобранный невесть где «дворянин», жаждущий всех выкупать в любви своих слюней и шершавого языка.

Соня присела на корточки, чтобы потрепать за ухом старого четвероногого друга. Даша лишь поджала губы – собаки у нее особой симпатии не вызывали. Витя потянулся к рюкзаку в непроизвольном желании одарить пса угощением, но остановился, заметив приближающуюся к ним фигуру.

- А вот и вы, - торжественно провозгласила Нина Ивановна, - вовремя, чайник как раз согрелся.  

- Бабушка, - обронила Соня и заключила пожилую женщину в крепкие объятия. Ей в ноздри ударил такой знакомый, такой родной и отчего-то печальный запах – то ли духов, то ли старого дома, неуловимый, ускользающий. Так пахло в том винтажном шифоньере, который стоял в углу ее комнаты. И хотя в нем уже давно поселилась новая одежда и мешочек с ароматизатором воздуха, призрак старины все равно не хотел уходить.

Нина Ивановна ласково провела рукой по волосам внучки. Проводила к крыльцу, выслушивая по пути сбивчивые жалобы на долгую дорогу. Рядом с ней все это казалось далеким. Размытым, как сон. Как привет из какой-то другой жизни.

Дачный дом совсем не изменился. Небольшой – почти игрушечный, отделанный потемневшей от времени доской, со ставнями на окнах и уютной верандой, купающейся в кружеве теней стареньких яблонь. На их скрюченных белесых ветвях уже набухали первые почки, готовые вот-вот выпустить на волю нежные, будто фарфоровые соцветия.

На веранде были распахнуты окна и накрыт стол для скромного, но торжественного чаепития. Даша и Витя особого восторга от вида аляповатых кружек в красный горох и вазочки с конфетами не испытали, ограничились вежливыми улыбками. А у Сони кольнуло сердце: как в детстве.

Соня подцепила одну из чашек и повертела в пальцах, стирая подушечками несуществующую копоть с потрескавшейся от времени керамики. Никакой копоти, никакой черной гари, остающейся на коже уродливыми кляксами.

Нина Ивановна хлопотала вокруг буфета, увенчанного электрическим самоваром. Буркнула на пса, мельтешившего у нее под ногами, и он послушно свернулся на лежанке в углу. Витя припомнил, что брал с собой сосиски – пожарить бы, угостить Джима. Нина Петровна кивнула – да, можно. В углу участка была жаровня, собранная еще дедом. Он эти кирпичи сам притащил, был такой довольный, но маялся со спиной потом неделю.

И ее голос прозвучал так мягко, тягуче и нежно, как бывает, когда говорят об очень дорогом сердце человеке. Но где же он?

Соня уставилась в чашку перед собой. Дедушки давно нет – напомнила она себе, хотя все тут пронизано памятью о нем. Построенный его руками дом, посаженный им же сад, жаровня, сарайчик у покосившегося забора, наполненное теплом его прикосновений и заботой. Мечтами о том, чтобы все собирались за этим столом, во главе которого он любил важно восседать. Дымя вонючими сигаретами, вызывающими недовольство домочадцев, да механически поглаживая Джима по колючей шерсти. Джим…

Дыхание старого пса было хриплым, ворчливым, он не спал, а смотрел перед собой подслеповатыми глазами. Соня все пыталась проследить направление этого взгляда, но никак, ей почему-то все время казалось, что он направлен на нее, но будто мимо, в пустоту. Эти глаза ей снились, когда она была еще маленькая.

Бабушка всегда ругалась, если Джим убегал с участка и бесцельно шатался по окрестностям. Боялась, что он попадет под машину. Он всегда возвращался, приносил с этих странствий на своей густой, лохматой шерсти репейники и травинки, запахи чужих людей, клещей, которых они потом всей семьей терпеливо вытаскивали. Однажды он не вернулся.

Даша, заметившая задумчивость подруги, тронула ее за колено под столом, привлекая к себе внимание. Соня сжала пальцы девушки в ответ, но тут же выпустила, испугавшись того, какими холодными они показались.

Это наваждение – сказала она себе. Нужно прогнать эти тени туда, откуда они взялись – противоестественные, незваные среди такого погожего дня. Веранда залита солнечным светом и мелодичным пением птиц. Воздух такой чистый и свежий, что начинает кружиться голова. Вокруг близкие люди и любимый с детства дом. Витя что-то рассказывает о недавней поездке в карельскую глушь. Уютно посапывает старина Джим.

- Я… - Соня прочистила горло и легонько кивнула Даше, приглашая последовать за собой, - я сейчас.

Оправдания она так и не придумала. Вместо того, чтобы выйти в сад, юркнула в дом. Уперлась руками в круглый стол на маленькой летней кухне, закрыла глаза, слушая набат настенных часов. Ощупала шершавую древесину подушечками пальцев.

- Ты чего? – Даша, вышедшая за ней, обошла ее кругом. Старые половые доски прогнулись под ее шагами, пока она не остановилась у часов, задумчиво наблюдая движение стрелок на циферблате. Эти стрелки Соня сохранила себе на память – ничего больше не стала брать, рассудив, что любое напоминание о прошлом неминуемо повлечет за собой тяжеловесную ностальгию, но эту маленькую слабость себе позволила. Покореженные, обгоревшие, неизвестно каким чудом сохранившиеся, она сложила их на дно шкатулки из-под растерянных бабушкиных игральных карт.

- Да я… - она растерялась, проглотив слова, которые собиралась сказать. Выбравшись из темноты век, она придирчиво оглядывала все детали окружающего убранства – прежде размытые, а теперь проступавшие с четкостью только что проявленного фотоснимка. Окошко с легкой тюлью. Мойка с подтекающим краном. Этажерка, увенчанная все теми же чашками в красный горох. Радиоприемник, трижды пересобранный дедом, но стоически оставивший за собой привычку хранить молчание. Пузатые кастрюльки сияющие чистотой эмалированных боков.

- Нам нужно вернуться к машине, - с трудом выдавила из себя Соня. Даша недоуменно подняла одну бровь.

- Это еще почему? – спросила она.

- Все это… неправильно, - только и могла сказать Соня. Ей на плечо легла ладонь Нины Ивановны. Обманчиво-невесомое прикосновение пригвоздило девушку к месту. Она и не услышала, как пожилая женщина вошла на кухню. Старый пол не дрогнул, а он был чувствителен к любым передвижениям обитателей дома и словно вздыхал от каждого шага. И руку эту – пусть родную, нежную, заботливую, Соне захотелось стряхнуть. Ослушаться молчаливого приказа. Бежать без оглядки.

- Нам нужно вернуться к машине, - беспомощно повторила она, остерегаясь обернуться и посмотреть в лицо бабушки. Увидеть пустоту на месте любимых черт, растекшихся политой водой акварельной краской. Она совсем забыла эти черты. Прошло слишком много времени.

- Не торопитесь, - ласково попросила Нина Ивановна, - вы же только пришли. Дождитесь его, хотя бы. Он скоро придет. И как же вино?  

Соня кивнула, злясь на себя за охвативший ее ступор. Она собиралась отказаться. Настоять на своем – им действительно лучше уйти. Точно до того, как он придет. И никакое вино в этом доме пить нельзя. Это было кристально ясно – приходить им не стоило. Тревога перестала быть далекой, как грозовые тучи на горизонте – она была здесь. От липкого холодка немели кончики пальцев и становились ватными ноги. Разум бился в своей клетке, не способный на что-то повлиять. Непослушное тело уже усаживалось обратно за стол.

- А из чего это вино? – полюбопытствовала Даша, поднося к лицу многогранный бокал, смакуя аромат напитка, - чудесно пахнет.

Ее голос доносился глухо, отдаленно, как из-под воды. Соня барахталась, не способная совладать с собой и выбраться на поверхность. Где-то там, на самой кромке все еще плясали зайчики майского солнца, теплые и зовущие. Сквозь морок она вцепилась в  пустой взгляд свернувшегося в углу Джима. Пустой и мертвый.

Соня ухватила за руку Дашу, отрывая от ее губ бокал, уводя его в сторону.

Нельзя.

Один глоток – и вернуться уже будет нельзя.

- Мы уходим, - жестко сказала она. Жестко, как ей казалось. На деле голос Сони прозвучал невразумительным блеянием, вызвавшим у Даши недоуменное фырканье. Она выглядела разочарованной – пурпурное вино, горевшее в солнечных лучах, манило ее. Соня и сама чувствовала этот аромат - знакомый с детства, сладкой лесной смородины. Бутылка-другая всегда была припасена на нижнем ярусе буфета для дорогих гостей. Последнюю выпили на похоронах, но вино отдавало не тягучей пряностью ягод, а пеплом.

- Да что случилось?! – возмущенно выдохнула Даша. Теперь уже и Витя непонимающе смотрел на подруг. Соня пихнула его ногой под столом, но намек был слишком прозрачным. Парень только нахмурился, по-прежнему сжимая в пальцах бокал.

Сколько? Сколько он уже успел выпить?

Соню охватила паника. Она вскочила, с грохотом отодвинув в сторону стул. Его ножки противно заскрежетали по доскам, вынудив и Джима подняться с насиженного места и прижать рыжие уши к голове. Нина Ивановна невозмутимо наблюдала за метаниями внучки, скрестив руки на груди и склонив подбородок к плечу.

Соня хотела ей все высказать, но не решалась. Она ловила ртом воздух, с трудом проталкивая его через спазмы в горле.

- Все суетишься, милая, - вздохнула бабушка. Лишь бы не смотреть ей в лицо, Соня опустила взгляд к желтоватому пятнышку на скатерти, к почерневшим от гари чашкам. Из глубины дома доносился стук часов.

- Мы уходим, - прошептала она.

Друзья последовали за ней, торопливо пробормотав извинения перед гостеприимной хозяйкой. Соня сердито оттолкнула калитку со своего пути, глядя прямо перед собой, запрещая себе оборачиваться. Она и без того знала, что Нина Ивановна стоит на крыльце и смотрит им в след. Чувствовала ее взгляд спиной – холодный и скользкий, пробирающийся под одежду, хлещущий кожу плетьми ледяного дождя.

Они почти дошли до границы дачного поселка, когда Даша наконец не выдержала и дернула подругу за руку, требуя объяснений.

- Да, ты чего? – поддержал Витя, - у тебя такая милая бабуля, она, кажется, обиделась, что мы ушли…

- Она… она… - начала Соня, но осеклась. Она заметила Джима, стоящего на тропинке в небольшом отдалении от них. Пес дружелюбно вилял хвостом, капая на траву слюной из приоткрытой пасти. Мама говорила ей, что многие звери уходят из дома, чтобы умереть.  Это не облегчало печаль от потери старого четвероногого друга семьи, но казалось правильным. Джим, должно быть, был в курсе – куда именно они уходят.

- Она умерла десять лет назад, вот что, - выпалила Соня на одном дыхании.

Джим пропал. Бабушка умерла. Дом сгорел. Все эти милые сердцу, аляповатые чашки,  самовар, часы, скрипучие стулья и половицы обратились в пепел, в прах, в черную гарь, оседающую в легких. Только стрелки уцелели в ее памятной шкатулке, найденные среди пепелища.

- Уходи! – крикнула Соня Джиму, беспомощно взмахивая руками в попытке прогнать собаку, - исчезни!

Но пес не двинулся с места.

- Ладно, - примирительно вздохнула Даша и приобняла подругу, - угомонись. Пойдем, вернемся к машине, хорошо?

- Да-да, - кивнула Соня. Она позволила себя увести. Ноги передвигались плохо, с трудом преодолевая сопротивление загустевшего воздуха. Ей все слышался шелест травинок под лапами провожающего их пса, но она упрямо твердила себе, что это лишь ветер.

- Вы… вы ведь не пили это вино? – опомнилась она, когда тропинка начала подниматься на холм, по которому и проходила автомобильная дорога. Даша и Витя переглянулись.

- Не пили? Нет? – повторила она с нажимом.

- Все хорошо, - заверила ее Даша. Соня кивнула. Хорошо. Все хорошо. Все позади. Наваждение схлынуло холодной волной, убираясь обратно в темные глубины, забирая призраков с собой туда, где им и место. Реальность приобретала прежнюю четкость.

Робкое солнце, запутавшееся в молодой листве. Оркестр ветра и птичьих трелей. Тихий ход часов в сгинувшем доме. Запахи гари, бензина, оплавленной резины, пробивавшиеся сквозь ароматы весеннего леса. Девушка поморщилась, уловив несоответствие – лишнюю в этой идеалистической картине деталь. Она не сразу поняла, на что именно смотрит, а после провела пальцами по колючим пластиковым цветам искусственного венка на стволе дерева. Отряхнула руку, смахивая с кожи крохотные частички пепла.

Джим мягко ткнулся мохнатой головой ей под коленку, предлагая разделить дорогу домой.