Коктейль «Кровавая Мэри»

Профессор Лев Петрович Уманский в очередной раз поссорился с женой. Лучше сказать жестче и неприличней: «разосрался». Вдребезги и всмятку. На этот раз ему показалось: навсегда. Нет, посуду на кухне они не били (хотя и могли бы – иногда случалось и такое!), но резких и оскорбительных слов друг другу наговорили вдоволь. До визга, бешенства и изжоги. Теперь Льва Петровича, как грудная жаба, тяжко давила досада. Ох! Да так ведь ненароком и помереть можно!

Повода к новой ссоре как такового не было. Прорывалась копившаяся годами смесь раздражения и недовольства. Жена Галина, – о, что за старомодное, бабушкино имя! – за последние лет пять сильно изменилась. Ну, что значит, изменилась? Скажем прямо: подурнела, обрюзгла, потяжелела, оцеллюлитилась, превратилась чуть ли не в смешную бабку на выданье.

Они были ровесниками, недавно справившими в кругу друзей жемчужную свадьбу, и – да: чего только за эти тридцать лет в их семейной жизни ни происходило, и в горе, и в радости (вот только детей, к сожалению, они так и не завели); но никто из близких даже подозревать не мог, какой горючий ад из взаимных обид и претензий скрывается за зыбкой ширмой их внешнего благополучия.

Супруга всё чего-то хорохорилась, читала женские форумы, посещала бассейн и фитнес, следила за модными трендами, а муж с плохо скрываемой брезгливостью видел: 50+ для крупной, дородной фемины, какой была Галина, – совсем не айс, особенно на фоне вечно юных и сексапильных студенток, коим Лев Петрович преподавал литературу Серебряного века.

Студентки по-прежнему волновали профессора, а жена Галина – нет. Естественно, никакой интимной близости у них давно (как минимум, года три) не случалось, а  Лев Петрович вспоминал о супружеском сексе с отвращением. Он был уверен, что в свои «чуть за пятьдесят», он, поджарый, спортивный, моложавый, как он считал, очень похожий на импозантного американского актера Денниса Куэйда из фильма-нуара «D.O.A.» – еще «вполне о-го-го» и «способен дать жару», мол, «с возрастом коньяк становится только лучше и дороже».   

Дошло до того, что он стеснялся появляться с женой в публичных местах, а она, конечно, замечала это и сильно злилась, – не умея сдержаться, начинала очередной кухонный скандал. И Лев Петрович сам с наслаждением подхватывал ссору, скандалил, ругался, произносил обидные нелепые слова: «пустоцвет», «перестарок», «мадам Грицацуева», – и, уйдя на диванчик в гостиной, мечтал о связи на стороне, о побеге к гипотетической молодой любовнице (которой, увы, пока на горизонте не предвиделось).

Он всерьез полагал, что все его радужные мечты (вполне себе сбыточные) губит отжившая с ним своё, отработавшая, отслужившая свой ресурс старая жена. Он представлял себе новую, другую жизнь с привлекательной современной женщиной, допустим, «слегка за тридцать», а дерзкое воображение уже несло, как кентавра, вскачь – к сладким утехам фантастического, будто из порнофильма, секса, к округлившемуся животику милой невесты, к скромной, но красивой свадьбе, к венчанию в церкви («дабы души соединились на небесах»), к долгожданному счастью позднего отцовства.

И вот – на тебе! – очередная склока с этой до смерти надоевшей, обрыдлой грымзой. Ожидаемая и неизбежная, как климакс. Вроде бы из-за пустяка, а на самом деле – из-за фатальной неудовлетворенности жизнью.

Он просто спросил у Галины: «Что сегодня на ужин?», она издевательски ответила: «То, что ты приготовил, дорогой», и понеслось: «самовлюбленный зануда», «несчастный эгоцентрик», «бессмысленный нарцисс». Его особенно почему-то обидело определение «бессмысленный». Уж какой-какой, но никак не «бессмысленный». И он не удержался и опустился до почти неприличных грубостей в ответ: «вонючка», «старая тупорылая сука» и даже «посмотри на себя, да у тебя же жир с жопы и ляжек кусками свисает».

Галина, исторгнув из побелевших глаз искры злобы, омерзительно завизжала: «Да ты, чёртов импотент! Сожми в кулак свою вялую рвотную сардельку, подбери седые сморщенные муди и вали отсюда куда хочешь, хоть к дьяволу, хоть к грязным шлюхам, о которых постоянно мечтаешь!»

Лев Петрович, вдруг устыдившись своей быдляцкой несдержанности («ну вот, молодец, унизил тетку, даром, что прожил с ней тридцать лет»), перестал орать, вышел в гостиную, присел на продавленный диванчик и принялся судорожно изучать содержимое смартфона. Сердце билось в груди, как ошпаренный зверек. Руки предательски дрожали. Боже, какая же тоска! А ведь вечер пятницы! Когда-то это был отличный повод повеселиться. А что теперь? Жизнь проходит. Уныло и безнадежно. Это не лето прошло – это молодость кончилась. Лев Петрович задумался: а, действительно, чего он теряется, как дурак? Может, внять жёниному совету? Да и отправиться по блядям! Говорят, в гостиницах у местных шлюх своего рода точки сбора. Сидят и ждут клиентов. Приходишь и заказываешь у бармена подходящее женское туловище на каблуках, как коктейль «Чёрный русский». Платишь и наслаждаешься. Какой тут от нас ближайший отель? Ага, «Центральный». Отлично! И ресторан там неплохой, с живой музыкой. Лев Петрович вспомнил, что сегодня на карту как раз упал остаток зарплаты. Не так уж и много, но на ужин и гостиничный номер с проституткой наверняка хватит. Ладно, один раз живем, а там видно будет! Так, надо не забыть паспорт.

Лев Петрович повеселел и отправился в ванную комнату, слыша сдавленные рыдания жены. Ну, пусть поплачет, ей это полезно. Он, наскоро побрившись и почистив зубы, принял контрастный душ, опрыскал тело дезодорантом «Олд Спайс» и, надев свежие трусы и носки, нарядился в недавно купленные джинсы «Ливайз» и серую толстовку «Найки», которую подарила ему Галина на 23 февраля, и которая (не Галина, а толстовка), как он считал, ему шла и его молодила. Надевая кроссовки, он не увидел, а почувствовал присутствие жены, вышедшей из кухни.

– Ну! Куда яйца намылил? – грубо просипела она.

– Куда намылил, там тебя не будет, – ответил он не злобно, а скорей автоматически, бросил взгляд на опухшую от слез физиономию супруги и вышел вон.

На улице его встретил теплый сентябрьский вечер. «Интересно, как всё сложится? – подумал он. – Жрица продажной любви? Звучит брутально. Несчастная жертва житейских обстоятельств, вроде достоевской Сонечки Мармеладовой? Или, быть может, реинкарнация толстовской Катюши Масловой, разочарованной в любви и пустившейся во все тяжкие?»

Лев Петрович знал, что обычные проститутки – это в большинстве своем малообразованные деревенские молодые бабы с довольно примитивными и хамскими повадками социального дна, но литературная память упрямо преображала реальность: он тут же вспомнил и щедрую на описания быта «Яму» Куприна, и шокировавший его когда-то в юности рассказ Чехова «Припадок», и таинственную блоковскую «Незнакомку». Проститутка из гениального стихотворения Блока была ему особенно мила – он ведь шел в ресторан. «Ладно, – решил профессор, – если и не сниму сегодня никого, так хоть поужинаю».

Просторный зал ресторана в отеле «Центральный» был заполнен примерно наполовину: несколько компаний что-то отмечали; кто-то усердно ужинал; из колонок звучала англоязычная попса – формат «еще не вечер», до разгара пьяного веселья было далеко. Лев Петрович занял столик у окна и огляделся. Весьма заурядный интерьер и не менее заурядные персонажи в нём. Никакими девушками легкого поведения и близко не пахло, не говоря уж о таинственных незнакомках со страусиными перьями. «Может, я устарел, и нынче все интимные услуги нужно искать исключительно в интернете?» – грустно предположил он и пролистал книжку прейскуранта блюд и напитков.

Подошел официант, похожий на всех официантов в мире: лощеный и услужливый.

– Добрый вечер! Вы уже выбрали, что будете пить и кушать?

Лев Петрович поморщился, как от кислятины. Почему же никто не объяснит им, что употреблять слово «кушать» – недопустимо, что это дурной тон, выдающий деревенщину и провинциализм? Профессор, впрочем, не стал учить юношу словесному этикету, а, напротив, изобразил старосветскую учтивость:

– Голубчик! Грамм двести водки в графинчике. Пусть будет «Белуга», ага. Морс. Овощную нарезку. Ну, и ваше фирменное блюдо. Да-да, мясо на большой сковороде…

– Может быть, какой-нибудь коктейль в качестве аперитива? – предложил молодой человек.

– Коктейль? Есть «Белый русский»? – Лев Петрович был поклонником творчества братьев Коэнов.

– Нет.

– А «Черный русский»? 

– Тоже нет.

– Что же у вас, голубчик, что ни спросишь, ничего нет? – литературно пошутил профессор.

– Напитки только те, что в коктейльной карте, – пояснил официант.

– Ну, тогда… – Лев Петрович еще раз прошелся взглядом по списку коктейлей. – Пусть будет «Кровавая Мэри». Она-то уж есть?

– Конечно! – щелкнул каблуками парень. – Сей момент!

Лев Петрович развалился на мягком стуле и еще раз оглядел зал. Что-то неуловимо изменилось, но что? Сначала он не понял, а потом заметил причину смутного беспокойства. Слева, у барной стойки, на высоких стульях сидели две девушки в джинсовых мини-юбках – блондинка и брюнетка. Где-то он их недавно как будто видел? В супермаркете, что ли? Или на бульваре? Может быть, в парке? Обе будто сошли с глянцевых страниц «Плейбоя». У блондинки на голове светились рубиновые неоновые рожки. «О! А вот это уже что-то новое, – подумал профессор, – завлекательное и немного пугающее. Любопытно, сколько может стоить час интима с подобной красоткой?»

Он ушел отлить, а когда вернулся, на столике его уже ждала «Кровавая Мэри» с веточкой сельдерея. Он пригубил из стакана напиток, отставил, посмотрел на девушек: «Странно! Откуда взялись здесь такие? Надо бы у официанта спросить…», – как вдруг блондинка с неновыми рожками отделилась от барной стойки и пошла прямо на него. «Ого! Она что, еще и телепатией владеет? Или все желания отражаются на моем лице, как на табло?»

Блондинка подошла и приветливо улыбнулась:

– Можно к вам? Вы не будете против, если я присяду?

Лев Петрович, делая большой глоток, чуть не поперхнулся своей «Кровавой Мэри»:

– Кхе! Конечно!.. Садитесь.

Девушка положила свою блестящую сумочку на стол и протянула узкую ладонь с острыми перламутровыми, словно наклеенными, ногтями (возможно, так оно и было).

­– Маша!

– Лев!.. – он почувствовал прохладную кожу и внезапно вспомнил, что работает преподавателем вуза. – Петрович… Но можно просто Лев…

– Хорошо, Лев. Какое благородное, изысканное имя. Сегодня редко встретишь Львов. Все больше Данилы да Тёмы.

– Да, моя матушка была со странностями. Назвала меня в честь Льва Толстого.

– Правда? Именно Толстого? Почему не в честь Льва Троцкого? Или знаменитого вратаря? – девушка ослепительно улыбнулась, и Лев Петрович увидел идеальные белые зубы, пожалуй, лишь с одним изъяном – слишком крупными и чуть выдающимися вперед клыками. Но этот маленький дефект совсем не портил ее обаятельной улыбки.

«Надо же! А девушка-то совсем не дура…» – только успел подумать Лев Петрович, как мозг пронзила молния неожиданной эйфории – то ли откровенная сексуальность девушки производила столь мощный эффект, то ли это начал действовать коктейль.

Подошел официант с подносом и стал сгружать на стол еду – графинчик водки, тарелку с нарезанными овощами, сковородку с жареным мясом, столовые приборы.

– Маша, вам заказать что-нибудь? – спросил Лев Петрович девушку.

«Сколько ей? Двадцать пять? Двадцать восемь?» Пожилой мужчина вдруг понял, что все женщины младше тридцати для его возраста одинаково привлекательны, и все, по сути, – девчонки.

– Мне? Нет, мне ничего не надо. Я – чисто поговорить. Хотя… Пожалуй, водки немного выпью, вы не против?

– Конечно, нет! Принесите рюмочку и стакан, – попросил Лев Петрович официанта.

– Ок, – сказал парень и принес посуду.

Профессор налил девушке и себе.

– Ну, тогда за приятное знакомство, Маша, – произнес он короткий тост и чокнулся. – Вы здесь с подружкой отдыхаете?

– Нет, с чего вы взяли? Я одна.

Лев Петрович указал на брюнетку у барной стойки:

– Разве вы не вместе?

Маша обернулась:

– А… Нет, я вот только с ней познакомилась… Вот как с вами. Вы закусывайте.

Лев Петрович не поверил девушке, но почему-то с ней согласился – не хотелось спорить с такой красоткой:

– Сегодня вечер неожиданных знакомств!

– Более чем, – в свою очередь согласилась Маша. – Вы ешьте, ешьте. Вижу, проголодались.

«Кто она? – мелькнула мысль. – На проститутку не похожа. Если только на элитную. Но элитные по трехзвездочным ресторанам не ходят. Они больше в эскорте. Или по спецзаказам работают. Или вообще – содержанками… А может, я ей понравился, как мужчина? Может же такое быть?»

– Что означают ваши демонические рожки? – спросил Лев Петрович, прожевав очередной кусок свинины.

– То и означают, – прямо ответила девушка. – Я пришла вас соблазнить.

– Как?! – у профессора чуть вилка с ножом из рук не выпали. – В смысле, соблазнить?

– Да так! Соблазнить! Искусить, если хотите. А что вас смущает? – четко произнесла Маша фразу и посмотрела профессору прямо в лицо, а он вдруг заметил в ее глазах яркий багровый огонек («Да ну! Не может быть! Показалось?») и почувствовал легкий, но отчетливый запах серы, будто в зале исчиркали тысячу спичечных коробков.

– Меня давным-давно никто не соблазнял, – признался мужчина, теряя голову от удовольствия и – особенно – от его предвкушения. Это чувство было лучше, чем секс.

– Давайте выпьем ещё, – предложила Маша, и сказала это так душевно, что Лев Петрович вмиг забыл все свои тревоги.

Они выпили ещё. И ещё. Лев Петрович расслабился и стал рассказывать Маше о своих занятиях литературой, об увлечении живописью и искусством кино, о том, что хочет написать книгу о влиянии прозы Набокова на кинематограф, о творчестве Гитлера, которому не повезло стать художником, и вот, посмотрите, во что всё это вылилось! Да-да, в мировую катастрофу, в чёрт знает что! А вот не надо было обижать художника…

Маша внимательно слушала, кивала и улыбалась, изредка вставляя реплики, которые казались профессору чрезвычайно уместными и остроумными, хотя она повторяла почти одно и то же: «Да ну?..», «Так разве бывает?!», «Не знала об этом…»

Наконец, когда он всё съел, а вместе они прикончили выпивку, она спросила – так просто, будто смахнула крошки со скатерти:

– Ну, что, ко мне или к тебе?..

Лев Петрович чуть не вынес на скатерть давно проглоченный коктейль.

– Ко мне?.. Нельзя.. У меня жена! – только и сумел выдохнуть он.

– Ну, тогда ко мне.

«Ну и ну! Бывает же такое! Как у них все просто и удивительно!» – Лев Петрович не верил в происходящее, когда расплачивался с официантом за ужин, а Маша заказывала в приложении смартфона такси.

– Не волнуйтесь. Тут недалеко. Пять минут, – пояснила она.

– Да я и не волнуюсь.

Лев Петрович посмотрел на часы: еще можно было купить алкоголь в магазине. Девушка словно прочитала его мысли.

– У меня есть всё, что нужно.

– И это… – профессор с трудом подбирал слова, – безвозмездно?.. В смысле, бесплатно?..

 ­– Что? – не поняла его Маша.     

Он заткнулся. «Вот так! Значит, я еще способен нравится молодым женщинам! Значит, всё неслучайно, и я был прав, а жена не права. Значит, жизнь верней, чем наши мысли о ней. А случай – великая вещь», – ничего этого Лев Петрович не думал и думать не мог, ибо разум его отключился, но он фиксировал острое наслаждение моментом, а еще – испытывал чувство гордости и собственного превосходства: «Вот, такая волшебная, магическая девушка, а из всех вариантов, из многих молодых мужчин, которых она могла легко встретить и соблазнить этим вечером, она выбрала именно меня!.. Как, оказывается, мало надо мужику для счастья…»

Когда они выходили из ресторана, на пути им попалась та самая брюнетка, и Льву Петровичу опять показалось, что она слегка кивнула Маше головой, – что?! – он попытался заглянуть Маше в лицо, но увидел лишь глубокую тень – они стояли под кроной старого тополя. Сгущались сентябрьские сумерки. В толстовке было прохладно. Все-таки надо было захватить куртку. Подъехало такси. Маша назвала адрес, и Лев Петрович тут же забыл и про тень, и про брюнетку.

Они доехали действительно быстро. Ну, не за пять минут, но примерно за десять. В район роскошных особняков за мостом. «Ого! Еще и местная Рублёвка! Совсем сойти с ума!». Маша открыла дверь калитки высокого кирпичного забора. Они вошли во двор, внутри которого, как факелы, горели тротуарные фонари. Поднялись по лестнице трехэтажного, имитирующего готический стиль, особняка. Внутри было холодно и голо, как будто дом не был жилым. Всё это Лев Петрович успел заметить краем сознания. Маша шла впереди и вдруг обернулась. Он наткнулся на ее плотоядное лицо. Она поцеловала его взасос, буквально просовывая свой язык между его зубами. Лев Петрович снова попытался заглянуть в ее глаза, а увидел… лишь… бездну. Внезапно острая боль пронзила его шею.

Когда он очнулся, в гостиной особняка ярко горел свет. Он видел всё отчетливо, в мельчайших деталях, будто в подробном кошмаре. Его зрение превратилось в видеокамеру наблюдения, закрепленную где-то под потолком. Он захотел закричать – и не смог. Хотел двинуть ногой или рукой – всё тело будто оцепенело, или его разбил мгновенный паралич.

Предельная ясность сознания сопутствовала полной беспомощности. Он был, как подопытная лягушка на анатомическом подносе. Лежал, голый, парализованный, жалкий, на холодной скользкой клеенке, постеленной на большой высокой кровати, рассматривая свою бледную дряблую кожу на животе, грубо обритый лобок, неопрятную сардельку пениса и свесившуюся в пах мошонку, черные протоки вздувшихся варикозом вен на ногах… Что ж, блядь, такое происходит?!.

Если бы он мог испытывать паническую атаку, то, наверняка умер бы от разрыва сердца. Но он был странно спокоен, весь превратившись в как бы потустороннее зрение. При этом он понимал, что так действует неизвестный наркотик, который ему недавно вкололи. Бунтовать было поздно. Неужели,  это не кошмар?

Нет, не кошмар: вот появились эти две демонические девки – блондинка и брюнетка: Маша и девушка без имени. Их руки были в хирургических перчатках, а сами они в эротичном нижнем белье: брюнетка – в черном, а блондинка – в красном. «Кровавая Мэри», – вспомнил Лев Петрович.

«Что ж, пора заканчивать это дурное кино, – сказала Мария, зажав в кулаке скальпель. – Ты снимаешь?», – спросила она у брюнетки. От недавних острых перламутровых ногтей у девушки не осталось и следа. Она разжимала и сжимала ловкие и сильные пальцы хирурга.

«Ну что, козел, теперь-то хоть вспомнил меня? Помнишь, как ты меня домогался, скотина? Как склонял к интиму за зачет? Абъюзил меня на экзамене, сука?» – спросила Мария, и что-то смутное забрезжило в памяти Льва Петровича: симпатичная, напоминающая повзрослевшую Лолиту, третьекурсница, его слепая влюбленность в нее, ослепление чувством! Всё это безумие он давно забыл, вытеснил из памяти, а теперь вот вспомнил. «Поверь, я не хотел ничего плохого», – хотел закричать он и не смог, раззявывая немой рот.

«Сейчас мы тебя, мудак, немножко кастрируем, и ты перестанешь быть мудаком. Буквально. Физически», – сказала брюнетка, снимая его причиндалы на смартфон, – а потом выложим это дело в сеть. Вот и будет тебе возмездие». Лев Петрович чувствовал себя домашним котом, которого привезли в ветлечебницу кастрировать. Маша действовала умело и быстро: пластырем приклеила к телу его сморщенный пенис; воткнула шприц с анестетиком в мошоночный шов; сделала разреза и вынула наружу правое яичко, повисшее на семенном канатике; перерезала канатик. Кровь мгновенно запачкала кленку. Маша извлекла яичко и бросила его в тарелку. Ту же манипуляцию проделала с левым яичком. Аккуратно зашила мошонку. Еще раз продезинфицировала зашитую рану.

– Ну, вот и всё, послезавтра можно будет ходить, – сказала она, обращаясь к Льву Петровичу. – Ты, кажется, любишь кино, котик? Помнишь фильм «Ганнибал»? Эпизод, в котором Энтони Хопкинс кормил Рэя Лиотту его собственным жареным мозгом? А мы тебе сейчас поджарим твои собственные яйца… На сковородке, ха-ха!..