Заложенные души
Комната вращалась перед Шуркой как карусель. Черти, уроды с множеством рук и голов, мужик играющий на волынке из легких, вдувая воздух через бронхи – все проносилось по кругу. Цыганка, сверкая единственным золотым зубом, нарезала секирой крокодилий хвост, кидая куски мяса, с предварительно содранной кожей, самому крокодилу. Шурку затошнило так сильно, что она заорала изо всех сил. Вращение прекратилось и она оказалась за столом в своей комнате. Напротив нее за столом, покрытом грязной некогда белой скатертью сидел черт. Шурка громко икнула и сморщилась. Хотелось пить. Шурка облизнула сухие губы и потянула к себе банку с рассолом, стоящую в центре стола рядом с тарелкой с огурцами и полулитровкой самогона.
– Сушняк, – констатируя факт, произнес черт.
Жадно сделав несколько глотков. Икнула. Вытерла губы тыльной стороной ладони и вытаращилась на гостя. Гость занятный. Похож на черта – свиное рыльце, клыки, небольшие рога, растущие вместо бровей, а сам темный, грязного зеленого цвета, глазища красные, на теле шерсть курчавая, но редкая, как на собаке плешивой. Шурка еще раз икнула, на сей раз громче и мучительнее: “Аж как душу выворачивает”, – вспомнила она, как говаривала ее бабка, и икнула еще сильнее.
– Икота-икота, поди до Федота. От Федота до Якова, – скороговоркой забормотала Шурка.
– Без всякого! – взвизгнуло существо и шлепнуло ладонью по столу.
Шурка вскрикнула и перестала икать. Оглядев стол, взяла бутылку, заполненную на четверть, и поискала глазами стакан. Его не было. Пожав плечами, сделала крупный глоток прямо из бутылки. Другой рукой схватила огурец и, сморщившись от запаха, откусила добрую половину соленого овоща.
– Молодец, – захлопал в ладоши рогатый гость. – Пей, Шурка. Поминай Славку. Пусть и он на том свете самогоночки хлебнет. Любил при жизни он самогончик. Давай еще глоточек за Славку, за любовь всей твоей жизни.
Шурка взглянула на гостя и дернулась, словно тот отвесил ей пощечину. Сморщилась и заревела, некрасиво раскрывая рот с недожеванным еще огурцом. Вытерла рукой, в которой была бутылка, нос и, продолжая реветь, сделала еще пару глотков.
Гость напротив улыбался, выставляя на показ белые клыки.
Поревев еще немного и вяло дожевав сквозь слезы огурец, женщина встала из-за стола, бросив на тарелку остатки закуски. Под ногами хрустнуло. Опустив голову, она увидела остатки разбитого стакана.
– Куда ты, Шур? – спросил гость. – Бутылка еще не допита.
– Ты вообще кто такой? – опомнилась женщина, переступая через битое стекло.
Напротив стола стоял шкаф. Обычный платяной шкаф, бабкин еще, с зеркалом во всю правую дверцу. Наткнувшись взглядом на зеркало, Шурка отшатнулась – ей всего двадцать пять, а оттуда из-за стекла с тонким слоем серебрения на нее смотрела больная, избитая жизнью женщина. Русые, давно не мытые волосы небрежно затянуты на затылке в узел. Глаза мутные с темными тенями вокруг, серый цвет лица, бульдожьи отекшие щеки. Платье грязное. Мужские, на несколько размеров больше, тапки. Худая, словно в рабстве побывавшая, но с красивой, немного неестественной для ее худобы грудью.
– Красавица, да, – хихикнул гость. – Допивай быстрей и собирайся. Ехать долго.
– Кто ты такой? – медленно проговорила Шурка, разворачиваясь к гостю.
– Дух пьянства, – захохотал гость. – Не первый день ведь пьем с тобой, а знакомиться вот только потянуло. Собирайся, солнце вот-вот зайдет и выезжаем.
– Куда выезжаем? – отшатнулась, с трудом устояв на ногах, женщина.
– Куда? На шабаш, заждались там тебя.
– На шабаш? Но, я не ведьма, – прошептала Шурка, обхватив себя руками и поджав ноги. Тапки соскользнули с ног на пол. – Я не хотела никому зла. Ни Ольге его, ни Славику. Я ж хотела, чтоб ему хорошо было. Он же с ней мучился. Бегал хвостом, а она ноги об него вытирала. Не любила она его! – закричала женщина. – А я любила!
– Да не важно. Ты отреклась от Бога и присягнула темным силам. Собирайся. Бусы, серьги, браслеты, кольца – все можно надеть и в большом количестве.
Шурка подчинилась, достала из шкафа шкатулку и стала в ней рыться.
– Снимай с себя все. На шабаш одетыми не ходят, – сдернул с Шурки грязное платье черт.
Женщина не успела опомниться, как сидела голая за столом, а дух пьянства надевал ей на шею все бусы и цепочки, что нашлись в шкатулке. Вплетал в распущенные волосы серьги. Нарядив, черт подвел женщину к зеркалу.
Шурка посмотрела на себя в зеркало и зажмурилась. За прошедшие два месяца со смерти Славика она сильно похудела. Даже ее шикарная грудь, сделанная за дорого в клинике, смотрелась плохо – она словно съехала вниз, и, вместе с впалым от постоянного недоедания животом, вызывала только жалость. Шурка расправила на груди бусы, пытаясь украшениями прикрыть наготу.
– А можно я поеду одетая, а там перед… ну, перед шабашем, разденусь?
Черт схватил Шурку за руку и молча вывел на задний двор. Женщина оглянулась по сторонам – не видно ли соседей? А то стоит она посреди своего двора – голая, растрепанная, но в бусах. Хоть и темнеет быстро, но белое тело хорошо заметно даже в сумраке.
– Вот твой транспорт, ведьма, – черт вывел из сарая козла.
После свадьбы, когда Шурке и Ростиславу не на что стало жить в городе – друзья от них отвернулись, а с работы пришлось уйти, они переехали жить к ее бабушке в пригород. Денег катастрофически не хватало, и было решено купить козу, подспорье в хозяйстве. Козу выбрали из того принципа, что за ней почти не надо ухаживать, да и хлев для нее строить не надо – оборудовали угол в сарае. Славка нашел объявление о продаже козлят, занял у соседей деньги и, съездив к хозяевам, привез козленка, из которого вырос приличный козел. Так их коза Марта стала козлом Мартыном.
– Мы Мартына с собой возьмем на шабаш? – потянулась погладить своего рогатого питомца Шурка.
Черт нагнулся к уху козла и что-то быстро зашептал. Мартын дергал ушами, и, казалось, дрожал всем телом. Соорудив на шее подобие уздечки, черт шлепнул женщину по заду:
– Влазь быстрее. Дорога дальняя, опаздываем.
– Он воняет, – возмутилась Шурка.
– Ты тоже, – подтолкнул женщину на козла черт и сам запрыгнул за ней следом, прижавшись к ее спине, – знаешь, как от тебя воняет после запоя? А ну, Мартын, пошел куда велено, – ударил он козла копытами в бока.
Мартын с седоками потрусил по извилистой тропинке, что пробегала позади огородов. В это время здесь народ не ходил, разве что крался влюбленный парень к своей подруге, или собутыльники встречались, чтоб втайне от жен за стаканом самогона на жизнь пожаловаться.
Шурку клонило в сон, она все ниже склонялась к шее Мартына, и дух пьянства вынужден был ее поддерживать, чтоб тело не рухнуло наземь.
– Привез? – услышала Шурка сквозь сон старческий женский голос.
– Как договаривались, мое сокровище, – залебезил черт.
Шурка открыла глаза. Чья-то лохматая тень поглаживала по морде замершего как столб Мартына. Рассмотреть, кто гладил ее козла, она не могла – существо стояло напротив костра. Все вокруг черное и черное как бездна, которая поглощает любой свет и ничего не отдает обратно. Только впереди на пригорке оранжевые языки костра пляшут под подвешенным над ним котлом, да изредка кто-то быстро входит в круг света и тут же исчезает из него.
– Пойдем, – стянул с козла Шурку дух пьянства.
Чем ближе к огню, тем страшнее становилось Шурке. Они здесь не одни. Она слышала дыхание за спиной, но обернувшись, никого не увидела. Кто-то потянул ее за прядь волос. И опять рядом никого, но невидимая рука снимала с вытянутых в сторону прядей волос серьги. Украшения проплыли мимо костра и исчезли. В котле булькала жидкость. Внезапно справа от нее женщина застонала от удовольствия. Боковым зрением Шурка увидела обнаженную девушку, которую держали на руках черти. Рогатый, заросший черной шерстью любовник ублажал красавицу, а она стонала так, что Шурка ей позавидовала. Повернувшись в сторону любовников, она никого не увидела, только стон говорил о том, что они здесь, и что кульминация уже близко.
– Вот мне мое и вернулось, – захихикала древняя старуха, любуясь в маленькое зеркальце на серьги, что сняли с Шурки. – Твоя прабабка у меня их в карты выиграла, – пояснила она. – Я тогда была молодой, зеленой, на десяток годов моложе тебя сейчас, а прабабка твоя как я сейчас. Все возвращается – вещи, слова, дела.
Невидимая любовница застонала громче, дойдя до пика удовольствия, и проявилась рядом с костром с разведенными в стороны ногами, она словно выпала из проезжающего на высокой скорости невидимого автомобиля. Плюхнулась задом об землю. Рядом с ней упала рыбацкая сетка. Женщина встала, подобрала сеть и накинула себе на плечи.
– Как добралась, Алеся, – спросила старуха с серьгами.
– Ой, в следующий раз лучше своим ходом приеду. Черти слишком высокую плату за провоз стали брать, – ответила вновь прибывшая, подхватила черпак, лежащий возле огня, помешала им в котле и попробовала на вкус кипящее варево. – Мммм, на слезах! Где столько взяли?
Шурка дернулась, и браслеты с шейными украшениями выдали ее тихим звоном. Ведьмы прервали разговор и повернулись к ней. Наступила вдруг такая тишина, что даже костер перестал шипеть и потрескивать превращающимся в пепел деревом.
– Беги! Беги! – услышала Шурка голос. – Если ты чистая и безвинная душа, то успеешь убежать, пока я остановил время. Беги!
Шурка задергалась, но не смогла даже шевельнуться, словно кто-то держал под землей ее за ноги.
– Молитва! Вспомни молитву! – едва слышно прошептал тот же голос и затих.
– Господи! Еже си на небеси… Я не помню, – захныкала женщина. – Можно я что-нибудь другое скажу. Поклянусь, что так больше не буду.
– А что ты не будешь? – спросил у нее внезапно появившийся Мартын человеческим голосом.
Шурка задрожала от голоса, присела, зажала уши руками. Ей казалось, что голос идет из самого центра земли, что сама преисподняя ответила ей.
– Пить не буду! – задрожав всем телом, заныла Шурка. – Больше ни-ни, глоточка не сделаю. Отпустите меня, по-жа-луй-ста! Горе у меня. Муж умер. Мартын, ты же знаешь. Я его так любила. Ну, пожалуйста! Отпустите. До чертей допилась. Каюсь! А больше я ни в чем не виновата! Горе…
– Так ты безвинна? – Мартын встал на задние ноги и бесовская свита окружила его.
– Д-да.
И грянул хохот, что даже костер задрожал и едва не потух. Шурке казалась, что над ней весь мир смеется.
– Безвинна? А кто отрекся от светлого и присягнул падшим? Не ты?
Вместо поляны с костром появилась крохотная комната в съемной квартире, где Шурка, сидя на диване, записывала с ноутбука приворот.
– Стану не благословяся, пойду не прекрестяся, из избы не дверями, из двора… – услышала Шурка голос и узнала себя, шепчущую приворот.
– Безвинна! – захохотало пространство вокруг Шурки.
В одно мгновение рядом с ней оказались люди, черти, призраки, полу истлевшие скелеты, уродливые порождения сил зла. Все прыгали вокруг нее и костра, визжали, хватали ее за тело, лапали, толкали. Руки у Шурки ожили, но ноги крепко корнями вошли в землю.
– А когда ты любовь чужую разрушила, ты все еще безвинна? – спросила старая ведьма, отобравшая серьги.
Шурка огляделась, ища помощи, но на шабаше случайных нет. Спасенье не придет. Голос, дававший советы, молчал.
Тем временем котел сняли с костра, отставили чуть подальше, а в огонь подбросили дров. Взвилось пламя выше Шурки, заплясали в нем горячие языки, соревнуясь в танце с чертями. Кто-то толкнул в костер ковылявшего на одной ноге, опираясь на другую как на трость, скелета со сгнившими лохмотьями на плечах. Череп с двумя зубами беззвучно захохотал в огне, подтягивая внутрь торчащую наружу ногу. Приведения проплывали сквозь костер, а скелет пытался затянуть их внутрь.
Шурка дрожала. Мартыну целовали копыта. Черт мешал в котле поварешкой и подносил варево ведьмам. Все угощались, сбрасывали одежды, забавлялись друг с другом. Старая ведьма ездила верхом на толстом мокрым от пота мужике. К заду молодой пышнотелой брюнетки пристроился лохматый оборотень. Какой-то мелкий бес прижался и к Шурке, схватив лапищами ее за грудь, и его член заскользил у нее между бедер. Она отвесила ему оплеуху, а он, извернувшись, боднул ее в бок.
– Она не любила его! – закричала Шурка.
Шабаш замер, словно опять остановилось время, сковавшее все и всех, и даже костер, с пролетающим сквозь него приведением, застыл как на картинке.
– А ты, значит, любила? – спросил Мартын, восседая на лежащих друг на друге людях.
– Любила, – прошептала Шурка.
Толпа взорвалась хохотом, известив Шурку, что время опять потекло в своем привычном темпе.
– Любила она, любила, – глумились черти и тянули ее за волосы, заставив встать. Она отбивалась от них, но ее руки проскальзывали сквозь их тела, словно те были привидениями.
– Деньги скопила, сиськи нарастила, – выкрикнула ей в лицо ведьма с серьгами, и закрутила вокруг Шурки хоровод из ведьм.
– А он не замечал, все Ольгу привечал, – хохотала круглолицая пышнотелая ведьма.
– Проклятия читала, пару разлучала.
– Ссоры вносила, разлуку приносила.
– А он все скучал, тебя не замечал.
Калейдоскопом замелькали перед ней лица, кричащие насмешки, словно попала она в балаган с ряжеными и злыми актерами. Шурка закрыла лицо ладонями и закричала:
– Мы были женаты! Он любил меня!
Толпа опять захохотала в ответ. Внезапно над костром возник потолок их кухни, словно весь шабаш переместился к ним в дом. В дальнем углу кусок обвалившейся штукатурки из-за прохудившейся крыши. Крюк, от снятой полгода назад старой разбитой люстры. Славка так и не нашел время, повесить новую. И вот и сам Славка, заходит на кухню, подставляет табурет и влазит на него. В руках веревка с уже завязанными узлами. Он не раз угрожал ей, что повесится, даже узлы на веревке завязал, натер петлю мылом да потом спрятал удавку от Шуры. В этот раз они поссорились серьезно. Он сказал, что уходит, она крикнула вслед, чтоб проваливал. Он и провалил. Вошел в дом и все. Теперь Шурка смотрела изнутри – как это все было. Как закрепил маленькую петлю на крюке, подергав его – выдержит ли. Как засунул голову во вторую петлю. Резко пнул табурет и задергался в петле. Схватился за удавку, в надежде, что сможет развязать узел. Покраснел от удушья и забился в агонии.
– Чтоб мой милый поутру вставал, меня Сашенькой называл, а других женщин не знал, – громко пропела строки приворота Алеся.
Черти шатнули повешенное тело и стали его раскачивать. Пролетая сквозь огонь, тело выбило из костра сидящего в нем скелета, тот покатился по поляне, рассыпая кости. А ведьмы все качали тело висельника, да читали приворот. Шурка рыдала, пыталась вырвать из земли, вросшие в нее ноги, но как дерево стояла на месте.
– Хватит! Остановитесь! – закричала она. Тело сорвалось и упало в костер, родив взрыв искр. Черти, стоящие вблизи, с визгом разбежались. – Да, читала. Но ритуалов не делала. Это как психоанализ.
– Психоанализ? – в огне появилось лицо Славки и заговорило тем же низким голосом, которым до этого разговаривал Мартын. – И ты не замечала, что все твои отвороты и привороты сбываются?
– Не замечала. Все читают! Не я одна.
– Да, все читают, но сбывается только у ведьм.
– Я не ведьма! – заверещала, перекрикивая общий гомон, Шурка.
– Ведьма, – подтвердил голос. – Женщина из твоего рода продала душу взамен на богатства, и оставила в залог семь будущих поколений женщин своего рода. Ты и есть седьмое поколение.
Из костра вышли семь разной степени разложения покойников. Первые трое были совсем скелетами, еще на двоих сохранилась высохшая кожа и остатки одежды. В предпоследнем она узнала бабушку, но больше по прическе и одежде, в которой ее хоронили. Последним стоял ее муж Славка. Смотреть на него было страшнее всего – процесс разложения хоть и не был в самом разгаре, но смотреть на гниющую плоть было страшно. Вонь разложения перебивала все запахи. Шурку вывернуло под ноги желчью.
– Это те самые души, и ты должна занять место Славки, тогда сделка будет завершена. Но ты вольно или невольно смухлевала. Ведь ты знала, что привороженные долго не живут?
Шурка молчала. Люди об этом говорили, но люди много о чем говорили.
– Знала?
– Да, – кивнула женщина.
Вопросы были формальностью. Там знали все.
– Я могу отпустить твоего мужа, но взамен пойдешь ты.
– Почему? Он же самоубийца?
– Ольга его любила. Она ушла в монастырь после вашей свадьбы, а после его смерти ежечасно просит Бога простить душу Ростислава. Выбирай – если ты любила его, то сменишь его в аду. За все надо платить, Александра.
– Смотри, Шурка, – подскочил к ней черт. – Ты же не будешь страдать как он. Ты будешь ждать, пока не понадобишься.
– Мне только двадцать пять, – возмутилась молодая женщина. – Да что я видела? Да и он оказался ни рыба, ни мясо. Ни в постели, ни в работе. Только зависть у других баб вызывал.
– Ты не умрешь сейчас. Станешь ведьмой и будешь выполнять поручения, которые я тебе дам. Отказываешься – души твоих близких проклянут тебя и жизнь покажется тебе адом, и пройдут они все круги ада как грешники, а не как мои слуги.
Рано утром мальчишка пастух, гнавший на выпас коров, увидел как из леса выезжает обнаженная лохматая женщина, верхом на козле. Козла он узнал сразу, это был Мартын, единственная живность местных алкашей Славки и Шурки. Подойдя поближе, он опознал и Шурку. Перепачканная в саже и грязи она смеялась.