Кошелек мертвеца

Я стоял на краю пропасти.

Вот здесь под ногами твердая почва — но стоит сделать шаг, и пустота сожрет меня. Осталась секунда до бесконечного падения, леденящего космоса, бесцветного ничто...

Я открыл глаза, и ноги мои подкосились. Вся смелость, которую я копил последние три дня, улетучилась в мгновение. Передо мной лежало омерзительное апрельское утро: пустынный двор, белесое солнце и подъездная дорожка, которая запросто могла стать началом пути к месту моей гибели. Я снова зажмурил глаза.

Держись, Родя. Ты должен выйти из дома и пойти в универ — иначе тебя отчислят. Будь смелым.

Я не выходил из дома уже шесть недель. Даже еду покупал в службе доставки. Хорошо, что родители пока снабжают финансами. Они не знают, что за весь семестр я был на парах только три раза. А если б узнали...

Если б узнали, тут же примчались бы и сдали тебя в психдиспансер.

Может, так и следовало поступить.

Нет, Родя, нет! Перестань быть тряпкой. Ты в состоянии сам справиться со своими проблемами.

Знаешь ведь, какие овощи возвращаются из «Соснового бора». Вспомни Тёму... Был нормальный пацан, вместе на парах угарали. Ну брызнула фляга немного — само бы прошло, возраст такой. А теперь сидит на колесах: учиться не может, работать не может, трахаться не может — ходячая биомасса и обуза для предков. Живая иллюстрация достижений отечественной психиатрии.

Так что, Родя, выбрось-ка блажь из головы и топай на остановку. Это несложно. Десять тысяч студаков только в нашем БирГУ ежедневно так делают.

Я набрал воздух в легкие и, не открывая глаз, неуверенно шагнул вперед — а через мгновение подпрыгнул от грохота закрывшейся за мной двери. Веки пришлось приподнять. Стараясь не встречаться взглядом с пустотой открытого пространства, я ступил на тротуар и повернул к арке, за которой находилась остановка «Детский центр».

Арка соединяла два дома: «малосемейку», где я снимал «полуторку», и хоспис для безнадежно больных детей. Последний и дал свое стыдливое название остановке. Внутри арки было темно, тесно и сыро — зато почти не видно беспощадный внешний мир. Я на секунду расслабился и обнаружил, что до боли в зубах сжимаю челюсть. Пришлось заставить себя открыть рот. Противный холодный воздух тут же лизнул мое горло. Меня затрясло.

Я бросился к ближайшей стене в паническом желании ощутить под руками что-нибудь основательное и на полпути запнулся обо что-то похожее на груду досок. Добравшись до стены, я припал к ней плечом, перевел дыхание и повернулся.

Вместо досок неподалеку от меня в луже грязи лежал мертвец. Чтобы понять, что это именно мертвец, достаточно было взглянуть на пожелтевшее лицо и неестественно изогнутые руки и ноги. Его рот кривился в ухмылке, словно бедолага откинулся от какой-то очень похабной шутки.

Я поспешил отвести взгляд. За всю свою недолгую жизнь я не так уж часто видел мертвых людей. И не сказать, чтобы очень уж ими интересовался.

Но почему он тут лежит? Время восьмой час утра. Где скорая, где менты, где зеваки? Неужели за все утро мимо него еще никто не проходил? Или он появился здесь только что?

Да пофиг. Меня интересовал только один вопрос: мне-то что делать? Я совершенно забыл о своей агорафобии. Минуту назад моей главной проблемой была дорога в универ, а теперь я вынужден что-то решать с появившимся из ниоткуда мертвецом. Я повертел головой, но ни одной живой души по обе стороны от арки не увидел. Только зыбкое утреннее свечение и пустота.

Какое-то время я просто стоял у стены и слушал свое сердцебиение. Мертвец и открытое пространство, словно дикие псы, загнали меня в тупик, и я не знал, как из него выбраться. Прохожие не шли, ждать помощи было неоткуда.

Поза мертвеца вдруг показалась мне осмысленной — он будто танцевал какой-то вульгарный танец, только лежа на земле. Пиджак его был распахнут, руки подняты вверх, а ноги согнуты как бы в полуприседе. 

Это просто твой разум пытается найти смысл в происходящем. На самом же деле в смерти нет никакой осмысленности. И никакой вульгарности.

Мое внимание привлек предмет, торчащий у мертвеца из внутреннего кармана пиджака. Это определенно был кошелек. Да какой толстый, судя по тому, как топорщился карман.

Нет, Родя, даже не думай. Не пробивай очередное днище. Обносить мертвеца чересчур низко даже для тебя. Одно дело воровать гондоны и шоколадки для своей тупой бывшей (чтоб эта шалава сгорела в аду!), а здесь мертвый человек. Тебя поймают и посадят на бутылку. Объясняй им потом, как у тебя оказался кошелек трупа — возможно, криминального трупа.

Я отогнал болезненные воспоминания о бывшей. Но внутренний голос был прав: это с ее подачи я начал воровать. Остановиться получилось только после позорного бегства от охранников, которые схватили меня за мелкую кражу в торговом центре.

С другой стороны, зачем мертвецу деньги? Уж похороны он себе оплачивать не обязан. А мне кушать на что-то надо. К тому же, если не я, то кошелек сопрут менты или санитары в морге.

Мне вдруг стало физически сложно биться над этой дилеммой. Я почувствовал себя разбитым и несчастным. Понятно, что в универ я сегодня уже не поеду. Нужно сделать себе поблажку: вернуться домой и немного отдохнуть. Да, это здравая идея. Я и так сегодня уже молодец — смог выйти из дома и почти прошел арку. А еще этот покойник! Ну кто после такого стресса не останется дома? Да никто.

Я спрятал кошелек мертвеца в сумке с тетрадями и быстро зашагал обратно к подъезду.

Уже на самом выходе из арки я остановился, помялся пару секунд, но все же вернулся к трупу. Порывшись в карманах, я достал червонец и опустил его в мертвый улыбающийся рот.

— Обол для Харона, бро, — сказал я и поспешил домой.

 

Квартира была желтой: от утреннего солнца, пробивавшегося сквозь штору; от грязи, которую мне было лень убирать; от сигарет, которые я курил раньше, когда еще мог ходить за ними в магазин.

Я разулся, бросил куртку на замусоренный пол и поплелся к кладовке, сжимая в руках сумку с тетрадками и кошельком мертвеца.

Зачем ты взял его, Родя? Тебе ведь противно даже прикасаться к нему. А вдруг мертвец был заразным?

Чушь.

Снова твоя клептомания? Воровство ради воровства? Ну посмотри хотя бы, сколько там денег. Ты же для этого обокрал мертвеца? Должно быть, там целая пачка... сторублевок.

При мысли о сторублевках у меня внутри похолодело. Я стоял перед кладовкой и не мог уразуметь, почему же мне так тревожно и жутко.

Может, тебе и правда нужна помощь?

Я опустил дрожащую руку в сумку... 

НЕТ, НЕ СЕЙЧАС!

Нет, не сейчас. Я проверю кошелек, но позже... Позже обязательно.

В следующую секунду сумка со всем ее содержимым полетела на верхнюю полку кладовки — к каким-то пожелтевшим банкам и коробке с ржавыми гвоздями. Я захлопнул дверь и попятился к единственному в комнате окну.

Руки! Сначала руки!

Верно. Я зарулил на кухню, сполоснул руки в мойке с немытой посудой и обернулся.

Это все Наська виновата, твоя тупая бывшая. Ладно бы она только вором тебя сделала. Но посмотри...

Я перестал дышать. Дверь в кладовку была открыта.

А ты ее закрывал?

А я ее закрывал. Захлопнул!

Комната покачнулась. Я сел на пол и на заднице отполз к окну. С этого ракурса мне было не видно что там в кладовке.

Посмотри на себя — ты мерзок и жалок. В этом тоже виновата она. Вернее, ее ненасытный ротик!

Внутренний голос, кажется, снова был прав. С Наськой, «моей тупой бывшей», поначалу было весело. Ну приворовывал я, ну и что? Деньги у меня, бестолкового студента, не водились, а радовать подругу все же хотелось. Проблемой это тогда не было. Так ведь?

Проблемы начались позже.

Да, когда у Наськи пошли загоны. Странные желания, перепады настроения, лихорадочный поиск себя. А закончилась эта тряхомудия три месяца назад, когда Наська потрахалась с другим парнем.

Если честно, я точно не знаю, трахалась она с ним или нет... Но в том, что она ему отсосала, уверен на сто процентов. Этот урод решил надо мной поглумиться и прислал короткое видео, на котором Наська старательно сосет его толстый хер с вздувшимися синими венами.

Хер был реально толстый — у Наськи аж губы побелели от натяжения.

Случилось это после Нового года. Наську я, конечно, сразу послал на тот самый толстый хер — а сам запечатался в желтой квартире. Не подозревал даже, что эта измена так сильно меня зацепит. В первые дни я не мог ни спать, ни есть, ни думать...

Самое забавное, что не так уж я и любил свою бывшую. С ней было прикольно, да, но не более. Однако в этом хоум-видео было что-то такое шокирующее, отталкивающее, невыносимое...

Забей ты уже на видео, Родя. Просто расслабься, посиди... А лучше возьми ту початую бутылочку рома в холодильнике.

А ведь идея! Я пополз на четвереньках на кухню, открыл холодильник и достал бутылку. Этот ром мы с Наськой пили на Новый год. Когда еще были вместе...

Большими глотками, Родя! Не грей.

Жидкий огонь ошпарил мне глотку, потом пищевод и наконец добрался до желудка. К переутомленному мозгу потянулись ласковые язычки пламени.

Я поднялся, подошел к кладовке, закрыл ее на шпингалет и вернулся к окну. На полу бывает удивительно удобно. После еще одного большого глотка я прислонился к стене.

 

Что-то загремело на всю квартиру, как будто начинался полдник в аду. Я вскочил на ноги, озираясь по сторонам.

В комнату заползли сумерки. Очертания предметов стали размытыми. Зато ушла желтизна.

Источник шума обнаружился быстро. Дверь кладовки снова была открытой. Между ней и косяком лежала моя сумка. Это она загремела, сверзившись с верхней полки. Тетради веером разлетелись по полу.

Но кошелька среди них не было.

Я судорожно сглотнул набежавшую слюну и приблизился к кладовке. Слева от нее на стене был выключатель. Я щелкнул по нему и вернул в квартиру желтизну.

Кошелек мертвеца как ни в чем не бывало лежал наверху, словно по собственной воле выпрыгнул из сумки и столкнул ее на пол. Он напоминал оскаленный рот: губы — отделения для купюр, зубы — аккуратно сложенные сторублевки.

Я в ярости захлопнул дверь и несколько раз вдарил по ней кулаком, затем шумно всхлипнул и побежал обувать кроссовки.

Куда ты собрался, Родя? Там ничего нет. Только безразличные люди, которые поднимут тебя на смех, и холодный космос.

— Да пошло оно все! — выпалил я в бессильной злобе и швырнул кроссовки через всю комнату.

Нужно звонить родокам, иначе я с ума сойду.

Стоп-стоп! И что ты им скажешь? Что врал все это время, мол, учишься и зачеты сдаешь? Нет, так не пойдет. Или хочешь, чтобы все узнали, что ты вор, лжец и сраный придурок? Друзьям, кстати, тоже не вздумай звонить. Раз наплел им, что ушел в академ, так и не позорься теперь.

Ладно, сначала я высплюсь. Завтра утром в голове прояснится — тогда и придумаю, как быть. Я с сожалением посмотрел на пустую бутылку рома, валявшуюся за шторой.

В кладовке есть водка.

Я облизнул пересохшие губы и повернулся к двери, которую колотил минуту назад.

Только не думай про кошелек. Он наверху, а водка внизу.

Я спокойно открыл дверь и, не глядя на верхнюю полку, пролез внутрь. Водка нашлась почти сразу.

Видишь, ничего страшного. Все получилось.

В ноздри шибанул тяжелый запах разложения. Я дернулся, ударился головой о косяк и кубарем откатился к окну.

Тише! Тише! Главное, бутылка у тебя.

Через пятнадцать минут огненная жижа из бутылки наполовину перетекла в мой желудок. Мысли стали медленными, но связными.

— Кого-то этот мертвец мне напомнил, — сказал я пустой квартире. — Откуда я мог его знать?

Ниоткуда. Простой мертвец с кошельком. А после встречи с тобой — мертвец без кошелька. Тебя просто совесть жрет, вот и ищешь задним числом знакомые черты.

— И все же...

Какая разница? Лучше встань и сходи к пенсионерке из квартиры напротив. Тяпни ее чем-нибудь по голове и забери кошелек. Она старая, зачем ей деньги. А ты проживешь еще пару месяцев. Но только сначала обязательно тяпни. Воровать у мертвых тебе сподручнее.

Я допил остаток водки и свернулся в позе эмбриона.

 

В горле застрял крик. Мне снился сон, в котором я что-то вспомнил. Но стоило открыть глаза, как я тут же все забыл. Все, кроме того, что я должен избавиться от кошелька.

Вновь настало утро. Холодные лучи солнца окрасили квартиру в ненавистный желтый цвет.

Я с трудом поднялся на ноги и вразвалку подошел к кладовке. Хлопнул по выключателю и погасил лампочку, горевшую всю ночь, — желтизны хватало и без нее. На этот раз кладовка была заперта, хотя накануне я точно оставлял ее открытой.

Неважно. Доставай кошелек.

Я дернул шпингалет — но он не поддавался. Зря я вчера лупасил дверь кулаком.

Тогда беги. Выйди за дверь и беги без оглядки.

Я обреченно рассмеялся. Ступеньки в подъезде ведут в неизвестность. Там, за пределами моего укрытия, кто-то есть. Я слышу его шаги и кашель. И даже если я смогу выйти на улицу, холодное солнце и открытое пространство в ту же секунду сведут меня с ума. Я никуда не побегу. Можно даже не пытаться.

А как же кошелек мертвеца?

Теперь это мой кошелек. Я — мертвец. А эта квартира — мой склеп. Ведь все это уже происходило, верно?

Да, происходило. Но не должно было произойти вновь. В очередной раз благодари свою бывшую и ее толстого хера. Надо было бросить эту шалаву сразу, как появились проблемы. Но что ж... придется рассказать. Хотя ты и так уже все вспомнил, к великой скорби.

Понурив голову, я вернулся к окну и опустился на пол. Пришло время покопаться внутри себя.

Тебе восемь лет. Вы с классом пошли в поход на набережную, чтобы собрать гербарий.

Я вдруг понял, что не хочу ничего знать. Но было уже поздно.

Ты заприметил два огромных дуба у самого берега, поэтому улизнул от группы и скрылся в рощице. Тебе хотелось набрать желудей, а потом похвастаться находкой перед классом.

По щекам покатились слезы. Каждое слово сплющивало меня, как удар кувалды.

Ты пробрался сквозь кусты к дубам — и увидел его. Бежать было поздно, он оказался проворнее. Взрослый сильный мужчина только в наивных семейных фильмах не может поймать ребенка. В реальности все наоборот. Он прижал тебя к стволу дуба и приставил к шее финку. «Раздевайся», сказал он тебе.

Время ускорилось. Солнце взмыло в зенит и перестало заливать комнату потоками желтой плазмы. Должно быть, прошло несколько часов. Воспоминания прорастали во мне медленно, как дуб из желудя.

Он стоял перед тобой на коленях и шарил ладонями с длинными грязными ногтями по твоему обнаженному телу. Тебе было так страшно, что ты не мог даже пошевелиться. Он велел тебе молчать — и ты молчал. Затем он открыл свой огромный рот и всосал в себя твой член вместе с мошонкой. Ты зажмурился от ужаса. Тебе казалось, что он хочет тебя съесть, как страшный серый волк из сказки. Ты хотел сказать: «Дядя, не ешьте меня», — но не смог даже пикнуть. Он елозил по твоим причиндалам языком, а ты гадал, когда же сомкнутся его челюсти — в эту секунду или в следующую.

Комната погрузилась во тьму. Только свет уличного фонаря еще пробивался сквозь штору и позволял ощущать объем помещения. На этом черном холсте серым пятном выделялась дверь кладовки. За ней лежал кошелек, набитый сторублевками. И еще там был он — мертвый насильник. Он вернулся за своей собственностью и за мной.

Он не стал тебя есть. Вместо этого поднялся на ноги и вновь приставил нож к твоей шее, а другой рукой расстегнул ширинку. «Открой рот», сказал он тебе. А потом твое сознание помутилось. Ты чувствовал только равномерные удары затылка о кору дуба. Твой взгляд бесцельно блуждал, пока не остановился на ворохе палой листвы, в котором ты — вот удача! — заприметил несколько желудей. Затем ты посмотрел наверх — и там сквозь нежные весенние ветви пробивалось слабое холодное солнце. Ты хорошо запомнил этот цвет. И ты его возненавидел. Когда твой рот заполнило что-то липкое и кислое, ты словно очнулся ото сна. Плохой дядя тяжело дышал. «Сплюнь», велел он тебе. Ты наклонился к траве и выплюнул гадкую патоку, а потом тебя стошнило.

Взрослого меня, сидящего на полу в темной и душной квартире, тоже затошнило. Я склонился на бок, но за желудочным спазмом ничего не последовало. И неудивительно — я не помнил, когда последний раз ел.

Перед тем, как уйти, он достал свой толстый кошелек и бросил тебе сто рублей. «На мороженое», сказал он с ухмылкой.

Ненавижу мороженое. И тебя ненавижу. Оставь мою голову в покое. Я не хочу больше ничего вспоминать.

А помнишь, как следующие полгода ты не выходил из дома? Открытое пространство так пугало тебя, что ты впадал в ступор каждый раз, когда тебя пытались вывести на улицу. В итоге родителям пришлось нанять репетитора, чтобы ты продолжал учиться.

Зачем ты мне это рассказываешь? Как мне теперь с этим жить?

Твоя душа глубоко покалечена, но в прошлый раз ты смог подавить в себе травму, смог выйти на улицу. Твоя психика постепенно восстановилась. И если ты смог тогда — значит, сможешь и сейчас. Это твой единственный шанс на спасение.

Ты серьезно? Посмотри на меня. Ты действительно думаешь, что моя психика восстановилась?

Да. Если бы только не твоя тупая бывшая...

Что ты заладил? Какое отношение имеет моя бывшая к тому, что этот упырь вернулся и сдох прямо возле моего падика?

Родя, с чего ты взял, что извращенец, надругавшийся над тобой в детстве, и тот мертвец с кошельком — одно и то же лицо?

А кто же еще? Ну да, за пятнадцать лет он немного усох, обзавелся плешью и, разумеется, умер. Но я узнал его.

Послушай, Родя. Все началось после видео с минетом. Твои детские травмы вновь закровоточили. Обострилась фобия. Для полноты картины не хватало только маньяка, ответственного за все беды. А тут подвернулся какой-то несчастный, которого угораздило умереть у тебя на пути. Подумай сам. Твое подсознание породило призрака, чтобы заново разыграть тот детский кошмар.

Чушь. Бессмысленная и жалкая чушь. Не засирай мне больше мозги. Я знаю, что он вернулся за мной. Это очевидно. Неужели ты сам не видишь? Он стоит за дверью. Он ждет меня. Он вожделеет.

Родя, это всего лишь рассвет...

Первый желтый луч прокрался в комнату, рассеял мрак и коснулся двери кладовки — та немедленно заскрипела. Черный проем стал расширяться — а затем из него вынырнул кошелек, зажатый в костлявых пальцах с длинными грязными ногтями. Что-то звякнуло об пол и покатилось в мою сторону. Это был червонец.

Мертвый насильник деловито вышел из кладовки и с торжествующей ухмылкой уставился на меня. Я не помнил, сколько прошло дней, но выглядеть он стал значительно хуже: лицо приобрело зеленоватый оттенок, изо рта сочилась слизь, а глаза ввалились в череп. Неестественно выгнув руку, он достал из кошелька сто рублей и шагнул ко мне.

Я перестал дышать... и почему-то улыбнулся.

Мертвец опустил руку и расстегнул ширинку.

 

Участковый стоял в прихожей и прижимал платок ко рту и носу.

— Что там, Коля? — раздался из подъезда старческий фальцет.

— Не входите, Алена Ивановна! Повесился ваш сосед.

— О, Господи Боже, — запричитала старуха. — Такой запах, такой запах. Неделю уж стоит.

«Как же я люблю свою работу», невесело подумал участковый и принялся осматривать труп. Висит на шторе, лицо почернело, рот раскрыт... и, похоже, внутри полно личинок.

— Такой молодой парень, — пробормотал участковый, подавляя рвотный рефлекс.

Никакого криминала — и ежу понятно, — а оформлять все ж придется по правилам. Участковый двинулся к выходу, где ждали соседка и слесарь из жилконторы, но в последний момент его внимание привлекла приоткрытая дверь кладовки.

В сердце участкового шевельнулся страх, словно на секунду воскресли давно забытые воспоминания. Он подошел к кладовке, распахнул дверь и посветил внутрь фонариком.

Ничего. Только какие-то пожелтевшие банки, коробка с ржавыми гвоздями и смятая сторублевка.

Гор Куликов: Кошелек мертвеца