Ну, тадыть… И слава Богу! (из цикла «Жили-были старик со старухой…»)

   — На четыре поставь мне.
   — Чево я те поставлю? Свечи?
   — Будильник! Куды мне свечи-то!
   — Ну, куды свечи — разобраться-то можно. А будильник… А ну-ка, покажь мне его.
   — Где я те его возьму-то?
   — А я где?
   — Не понял.
   — Да ты где у нас будильник-то увидел?
   — У нас что ж… Будильника нет, что ли?
   — Да когда он был-то, старый?! Сто лет в аминь…
   — Кто ж тя будит?
   — Да кто и тя! Старость, что б ей не кланяться.
   Старик задумался:
   — … А мне чевой-то всегда казалося…
   — А те всю жисть чевой-то кажется! — старуха загремела посудой. — Что картошка сама посадится, прополется, да соберётся… Что куры, как снесутся, так сами яйца и в избу снесуть! Что хряк сам себе корма насыпить, да и уберёт за собой! Что корова сама себя подоить, сорняки сами у корня обломятся, ягоды, как поспеють, так сами и в лукошко уложатся, вёдра сами на коромысле воду в избу доставять! Что в избе по хозяйству вообще дел нету, зато полна горница будильников! А топор дрова сами просят их порубить, а апосля в поленницу складутся! И…
   — Погодь, погодь старая. Затрещала…
   — Чево вдруг? А я, ведь ишо могу насыпать!
   — Остановися! С горкой уж! … Я ж, погодь…колол дрова-то!
   — А когда колол-то? Напомнить?
   — Ну.
   — Зимой! Когда задница твоя смёрзлась, тады и соизволил за топор взяться.
   — Ну…
   — Чево разнукался-то? А как тепло пришло, так может мне и не готовить? Печь-то, поди не святой дух прокаливат!
   Старик покраснел:
   — Да я, ей Богу и не знамши даже!
   — Ой, не гневи Бога, старый! Не знамши он! Вчерась, что ли в деревню приехал?! Просто уселося у тя в голове, -“Справляется ж старая, и ладно!»
   — Так ить…
   — А не станет меня, на тя ж всё ляжеть!
   Старик мигнул:
   — Куды это ты собралась-то?
   — Куды… А куды все уходють? Дорога одна у всех.
   — Типунь-то те на язык, старая! Я ж…
   — Молчи, коли не знаешь! У меня уж дважды в огороде сердце-то прихватывало…
   — …… Да как же это? — старик не на шутку испугался. — Когда это? Что ж ты мне… Так, доктора ж надоть!
   — Нет, старый такого доктора, чтоб жизнь продлевать-то… — старуха села на табурет.
   Старик молча смотрел на неё, словно впервые увидел:
   — Нешто серьёзно? А, старая…? — он положил руку ей на колено.
   — Эх, старый… Да рази стала бы я шутить-то? — старуха тяжело вздохнула, положила свою ладонь поверх его. — Ты вот что… Еже ли прихватит меня сызново, не вздумай тока меня в больничку отправлять! Я тама быстрее помру.
   Старик сидел боясь пошевелиться. Мир вокруг него словно замер. Старуха это приметила, улыбнулась:
   — Погодь пужаться! — она погладила его по руке. — Да отомри ты, Господи! Окаменел весь. У меня покудово ничево не болит. И когда опять прихватит, — одному Богу известно. Может, и вовсе обойдётся!
   Старик слушал.
   — Сейчас мы с тобой чайку…. — старуха встала, взяла черпак, долила воды в самовар. — А после сходим, я те покажу, как хряку смешивать и скока курям пшена сыпать.
   Старик продолжал молчать. От сердца вроде малость и отлегло, но на душу старухина новость легла тяжёлым камнем. Не сдвинуть…
   Он поднялся:
   — Я … на крыльцо выйду. Подымлю. Слышь?
   — Да слышу я. Выйди.
   Старик медлил, словно раздумывая, — оставлять ли старую одну?
   — Иди, говорю! — старуха рассмеялась. — Вот стоит-то топчется.
   
   На крыльце старик достал папироску и тяжело опустился на ступеньки, но прикурить забыл. Задумался.
   «Как же так-то? Это ж? … Одна дорога у всех…. Чево она мне там про корм-то?» — мысли старика цеплялись друг за друга, спотыкались и никак не могли выстроится. — «Дважды сердце прихватывало…» — он попытался прикурить. Получилось со второй спички, — руки дрожали. — «А я и знать не знал… Скока ей? Да как и мне… А мне скока?»
   Старик зажмурился, попытался вспомнить, посчитать… Где-то вверху застучал дятел, старик сбился:
   «Фу ты, напасть, не помню! Да и давно уж интерес пропал-то… Слилось уж, поди всё в одну реку, плывёшь себе, покашливаешь…
   Старик поймал себя на мысли, что никогда не задумывался, как он будет плыть без старухи…
   „Да мы ж всю жисть вместе! А помрёт… это ж как отрезать от меня вдоль. Половину. Как я дальше? Ничего ж не смогу, ить! … Помрёт… Не будет её, я ж…
   — Иди! Вскипел!
   Старик поднялся, затушил папиросу.

   В этот вечер он так и не смог вымолвить хоть слово.
   За чаем старуха что-то рассказывала, потом они куда-то ходили, старуха ему что-то показывала, объясняла… Он иногда рассеянно кивал головой и в конце концов она поняла, что всё мимо. Рассердилась. Послала его к чёрту и отправилась спать.
   Ночью старику снились то черти, то Кузьмич, то внучка… Под утро приснилась старуха, которая так громко и явственно стонала, что он проснулся.
   Чертей не было. А вот стон не прекратился. Старик включил свет, повернулся к старухе:
   — Чево ты? Слышь? … Плохо те?
   Старуха лежала на спине. Одна рука безвольно вытянулась вдоль тела, вторая покоилась на груди.
   Стон был глухим, словно рождался где-то внутри и никак не мог выбраться наружу. Казалось стонало всё тело.
   Старик достал платок, вытер с её лба капельки пота.
   Старуха приоткрыла глаза, увидела его:
   — Ефим…
   Старик вздрогнул. Как давно он не слышал своего имени…
   Губы старухи дрогнули.
   — Ефим… — повторила она.
   — Здеся я, тута… С тобою!
   — Не могу я громко… — её голос был похож на шелест. — Пригнись чутка…
   Старик склонился.
   — Ты… вот что…. — каждое слово старухе давалось с трудом. — Порося пока… не коли. Он…наберёт ишо… за лето. Корову …не продавай… Путь… Зинку попроси…пусть она её… доить…
   — Зой, ты чево?.. Ты бросать меня удумала, что ль?!
   — Тихо… Не… Не перебивай ты … меня щас. … Дослушай. Прошу. — она чуть помолчала, собираясь с силами. — Ты… помнишь…мы с тобой…осину…посадимши?
   — Ну… — по щеке старика прокатилась слеза и упала ей на мочку уха.
   — Ты ме… Ты меня … под ней схорони.
   — Да как же это?.. Да что ж ты…
   — Не скрипи… И так…туго мне… Туго говорить. И… ты главное… не серчай больно… Хлопотно те щас… щас будеть… — старуха с нежностью посмотрела на старика, хотела погладить его по голове, но сил уже не было.
   — Да что же это?.. — старик взял её руку в ладони, поцеловал и уткнулся головой. Плечи затряслись.
   — И ещё… Ты….Ты тока … не беги…вслед…. Слышь, Ефимушка… Пожи… Поживи ещё…. — прерывисто вздохнув, старуха закрыла глаза, чуть улыбнулась и тихо выдохнула. В последний раз.
   Старик поднял голову, посмотрел. Сразу всё понял.
   Медленно встал, подошёл к ходикам. Дотронулся до маятника, — остановил.
   Стараясь не смотреть в сторону кровати, прошёл к окошку, распахнул ставни.
   Уже светало. Сквозь ворвавшееся в горницу щебетание птиц, старик различил кукушку:
   — Да всё уж… Чево ты там…? — он подвинул стоящий на подоконнике горшок с подсолнухом. Оглянулся, приметил на лавке у стены лейку. Подошёл, взял, чуть подлил к стеблю. — Попей, родной… Попей. Когда теперь ишо доведётся?
   Закрыв глаза он попробовал к себе прислушаться… Ничего. Ни горечи, ни печали, ни страдания… Словно всё разом сгорело. И в образовавшейся пустоте он вдруг уловил какой-то звук. Тонкий, надрывный… Так звенит туго натянутая струна.
   „Наверное, в сердце где-то…“ — подумал он.
   Со двора, от сарая донеслось мычание.
   — Не… Не ко мне уж. — старик покачал головой. — Не ко мне…
   Он вернулся к кровати, сел. Взглянул на старуху. Провёл рукой по седым волосам и лёг на спину рядом.
   — Прими меня, Господи. — он перекрестился и закрыл глаза.
   В следующую секунду струна лопнула и сердце старика остановилось.

                                                               Э П И Л О Г

   Кузьмич отложил лопату, проверил, — крепко ли стоит крест:
   — Ты точно уверена, что здеся, а не на кладбище надоть было?
   — Уж по пятому-то кругу с одним вопросом, етить то тя! — Зинка воткнула в пригорок у креста собранные цветы. — Она ишо, когда сажала осину эту, говорила, мол, — а я рядышком лягу…
   — Ну смотри… Напутала еже ли чево, — сама перекапывать будешь! — Кузьмич достал стакан, налил половину, поставил рядом с цветами, прикрыл хлебушком. — Хорошо, что вместе ушли.
   — Да-а… — Зинка кивнула. — Свезло им…
   Кузьмич налил в стопки, протянул одну Зинке:
   — Интересно, как у нас выйдеть?
   Зинка отломила кусочек хлеба, взяла стопку:
   — Да кто ж его знаить?
   Они не чокаясь выпили.
   — Да как бы не вышло! Мы уж давно с тобой, Кузьмич одно сердце на двоих делим! Так что… Кто б не помер, второй-следом. — она кивнула на крест. — Я думаю, у них так же вышло.
   Кузьмич достал папироску, закурил:
   — Ну тадыть… И слава Богу.

                                                                К О Н Е Ц