Несколько слов о «Деяниях святых апостолов» св. Луки

Претерпев и претерпев немало (о кто бы знал, что пережил я душою и телом на протяжении трех месяцев в кондее!), я был лишен не только общения с мало-мальски развитыми духовно людьми, но и лишен «своей» книги. Лишен, между прочим, Рассела, лишен, между прочим, Ницше, лишен самым обидным и невосполнимым образом сочинений Сорокина, Бродского, Берроуза. И посему, так как выбор у меня был не то что не велик, а его и вовсе не существовало, довольствовался тем, что было под рукой. А под рукой у меня были «крутые» детективы Хэммета и Чандлера, «Звезда первого класса» Дэйва Дункана и Библия. И первое, что поразило меня в последней чисто визуально, так это несоразмерность объема Ветхого и Нового Завета; книги у меня эти находилась раздельно, и если первой, хорошо приложившись по голове, можно было убить или, во всяком случае, покалечить сотоварища по несчастью, то вторая книга на фоне первой выглядело тонюсенькой брошюрой.

В Новом Завете оказалась совсем немного текстов и все они были незначительны по объему: Евангелие от Матфея, Марка, Луки, Иоанна, Деяния святых апостолов, письма Отцов Церкви, из которых выделяются прежде всего послания св. Павла, и Апокалипсис все того же, упомянутого Иоанна, прозванного в традиции Богословом. Вот, собственно, и весь Новый Завет. Надо ли удивляться, что начал я читать не в хронологическом порядке, то есть сначала Ветхий, а потом Новый, а наоборот.

И первой книгой была прочитано Евангелие от Матфея (одноименный фильм Пазолини, просмотренный мною значительно раньше, был мне в помощь), а второй — Деяния святых апостолов.

С этой последней и начинается мой новозаветный отчет. 

По кончине и воскрешению Господа нашего Иисуса Христа остаются еще при жизни 11 избранных апостолов; вместо не выдержавшего угрызений совести и повесившегося Иуды избирается новый. Дело чудес и пророчеств значительно стихает, но не глохнет окончательно. Являются и новые герои; особенное место среди них занимает некто Савл, прозванный впоследствии Апостолом Павлом. Он, будучи изначально жестоким преследователем христиан, по злонамеренному наущению синедриона является в Дамаск с неблаговидной целью репрессий, но, будучи по дороге пойманным в силки Господа, ослепнув от Света с небес, оглохнув умом от Голоса, льющегося со все той же трехэтажной верхотуры, — сам обращается замечательным образом в христианина и становится отныне и впредь яростным проповедником нового, пугающего и иудеев, и язычников учения (изображается канонически с мечом в руках не столько потому, что погиб от меча в языческом Риме, сколько потому, что превратил свое благовествование, — в подобие этого обоюдоострого клинка).

С кого-то момента почти все в книге посвящено его знаменитым миссионерским путешествиям. (Его многочисленные послания к фессаллоникийцам, к галатам и так далее и тому подобное, являющиеся краеугольным камнем Нового Завета, по той причине, что во многом предопределили сущность христианства в нашем его понимании, есть следствие этой миссионерской деятельности и написаны им в общины, которые сам он и создал).

Кончается книга путешествием в Рим, описанием кораблекрушения и заточением Павла. На этом месте по неизвестным причинам текст повествования обрывается, как бы оставшись незавершенным.

Считается, что его автором был Евангелист Лука. Считается, что текст вполне достоверен и историчен.

С определенного момента местоимение «они» превращается в местоимение «мы», что дает основание думать, что автор, кем бы он ни был, был непосредственным свидетелем событий и компаньоном Павла в его путешествиях. 

Язык повествования скуп; мне не хватило литературности, не хватило живописных, способных погрузить мозг в вертеп тех легендарных событий, описаний. Психологизм, портреты, чудеса, события — все требует наилучшего воплощения, а в Деяниях чувствуется примитивизм устной речи.

Павел не принадлежал ни к 12 Апостолам, ни к так называемым 40, но был прозван и признан в традиции Первоверховным Апостолом в связи с его необычайными заслугами перед строением Церкви. Возможно, ее и вовсе не существовало бы без его деятельного участия. Иудаизм не мог стать мировой религией по той причине, что евреи требовали у новых прозелитов обрезания, требовали не есть нечистой пищи (свинины и проч.), Павел же, отбросив эти требования Моисеева Закона, открыл двери реформированного иудаизма для всех и каждого: в общины принимались и евреи и не евреи, и господа и рабы, и мужчины и женщины — и царил в них почти коммунистических дух; греческая метафизика и кое-какие чисто греческие мыслишки — ибо греки были первыми, кто всерьез воспринял христианство — вторглись в пределы Древнееврейской Священной Истории и придали ей теологическую и богословскую глубину.

Об апостоле Павле я знал изначально больше, чем о каком-либо другом из апостолов. А дело в том, что мои любимые авторы — Красный Лорд и Божественный Фридрих — на страницах своих замечательных книг не перестают упоминать о нем и, что характерно для них обоих и независимо от неприязни первого ко второму, как правило, в негативном контексте. Так Красный Лорд в «Браке и морали» упрекает Павла в том, что последний совершенно исказил понятие любви между полами и способствовал деконструкции института семьи, а Певец Заратустры — и вовсе считает святого главным пауком-крестовиком западной цивилизации. От них же я знал, что апостол страдал эпилепсией. Несмотря на это, что хорошо видно и в самих Деяниях, и тот и другой рисуют Павла чрезвычайно страстным, почти неистовым человеком. И это действительно было так. Его моральные проповеди, вслед за проповедями Христа, должны были оказывать оглушительный эффект на менталитет античного человека: распятый Бог, искупление человеческих грехов, взятые им на себя — все это только сейчас уже не звучит для слуха излишне шокирующим, по тем временам еще как звучало. И нет ничего удивительного, что апостол после своего обращения и до конца жизни преследовался ортодоксией попятам. (Зайка Пазолини хотел было снять фильм о его приключениях в современно нам мире, заменив Рим — Нью-Йорком, Антиохию — Лондоном, а Афины — Парижем, но по причине своей трагической кончины так и не сделал этого; думаю, итог был бы тем же — и в нашем мире Павел не скрылся бы от репрессий и только и делал бы что претерпевал.

Эти апостолы и святые на утренней заре христианства, сама тогдашняя церковь были чем-то диаметрально противоположным современным нам клирикам и церкви: у них, пардон за выражение, были «шустрые ноги» и «шаловливые сердца» и все они были анархистами закоренелой породы, разрушителями старого мира и создателями мира нового. Они были опасны для общества и звались политическими преступниками: одной из причин гибели Древнего Рима, помимо северных варваров — вестготов, вандалов, франков и проч. — было именно христианство.

Всякая цивилизация погибает (что видно из самой Истории) не столько вследствие завоевания и потери независимости, сколько по причине нравственного разложения общества, которое, в свою очередь, берет начало из разрушения института религии. Древний Рим погиб потому что древние римляне перестали верить в своих богов. Христианство и германские варвары забили последние гвозди в крышку некогда могущественной цивилизации. По противоположной причине (то есть потому, что не отказались от веры своих предков) евреи не только выжили, сохранив свою самобытность, но даже лишенные государства на протяжении многих веков, в прошлом столетии вновь обрели его: ни русским, ни французам, ни англичанам такие подвиги духа и не снились.

В связи со сказанным, человека можно определить, как абстрактно мыслящее животное религиозного типа: мы чертовски примитивны (давайте признаем это), но без некоторых вещей просто не в состоянии существовать.

Сегодня религия выполняет чисто декоративную функцию, приблизительно такую же, какую выполняет монархия в Великобритании — эта целый кластер оккультуренной культуры, то есть культуры непроизводительной, стерильной.

Духовная жизнь становится невозможной даже для духовных от рождения людей; все отцветает и рушиться. Казалось бы, на место синкретических религий заступила новая — наука, но ее оракулы не пользуются у абстрактно мыслящих существ какой-либо заметной популярностью. Заговорило вдруг — и заговорило совсем недавно! — жреческим тоном с Человечеством телевидение; но телевидение — узурпатор... 

Что дальше?

А дальше нам остается только наблюдать, как цивилизация рушится, варваризация народонаселения нарастает и, подобно христианству в Древнем Риме, уже в нашем зреет нечто совершенно новое, нечто никем неизведанное, не пройденное, невидимое, таинственное и пугающее, чтобы прийти и поглотить мир, как некогда это сделали Христос, Павел и некоторые другие.