Булат Окуджава. Грустный Бог

9 мая - день рождения Булата Окуджавы. В этом году ему бы исполнилось 99 лет. Этот текст я писала к одному из вечером, посвящённых БШ. Поделюсь и тут. 

Булат Окуджава. Грустный Бог.

Время, как известно, штука мистическая. Оно полностью меняет явления. Какие-то стирает в пыль, а какие-то увеличивает до уровня мифа. Каждый большой художник обречен на укрупнение временем. Пушкин, Маяковский, Цветаева… Это не только и не столько фамилии великих поэтов – это целый срез: ассоциаций, знаков, образов. Но, одно дело, когда речь идет о художниках, живших в далекие эпохи и века, а другое – когда о наших современниках, оказавших огромное влияние на то время, в котором жили и живем мы сами. С одной стороны, слишком все близко и все живо – ощущение идет почти на тактильном уровне, а с другой, - память методично делает свое дело, уводя куда-то вверх. И странная вещь происходит: человек словно раздваивается, существуя сразу в двух плоскостях: в плоскости быта и в плоскости мифа. Потому что у зрения, рук, обоняния остается своя память, также очень сильная и значимая. 

Так получилось, что мы с Окуджавой были соседями. Жили через несколько домов друг от друга. Он - в Протопоповском (бывшем Безбожном) переулке, а я – в Астраханском. Мы никогда не общались, я так и не решилась к нему подойти. Но часто видела его, гуляющим с собачкой. По-моему, с таксой... Я очень хорошо помню его, немного сгорбленную, фигуру в чем-то сером. Помню, как он медленно передвигался, и помню свои чувства в эти моменты: мне становилось очень спокойно внутри, потому что, пока он был тут, рядом, – такой обыкновенный и в то же время – совершенно недосягаемый - так вот, пока он ходил мимо меня, я была защищена. И не только я. Мы все. Потому что Окуджава уже тогда был для меня почти Богом. Он сотворил меня. Такую, какая я есть. Это звучит очень громко, но это так. В семь лет, услышав «Бумажного солдата» из «Песенку о голубом шарике», я крепко поселилась в этой системе координат и образов, где была очень нежная, но в тоже время – очень четкая не только с эстетической, но и этической точки зрения, картина мира…

Этика Окуджавы, по сути, умещается в одну фразу: «Может, и не станешь победителем, но зато умрешь, как человек». Мне не нужны были заповеди. У меня была своя религия: Окуджава. Он все-все сформулировал. Про меня, про жизнь, про человека и его ценности. И еще кое-что… Кое-что очень важное, что не поддается осмыслению, потому что это слишком глубоко. Так глубоко, как не бывает… Это про «красивые и мудрые, как Боги, и грустные, как жители Земли…», это про «просто вы дверь перепутали, улицу, город и век…», и это про «и он повернулся, чтобы уйти, и она не припала к его груди…». В пространстве песен Окуджавы был зазор для простого и человеческого. И герои Окуджавы тем и прекрасны, что несовершенны.

И что же получилось: Окуджава – такой близкий, понятный и родной, живущий через три дома от меня, одновременно был этаким всевидящим и всезнающим мифотворцем, создавшим с нуля этот мир. Непостижимо. И прекрасно. Наверное, каждый художник создает свою Вселенную и становится Творцом не только в художественном, но и в религиозном значении этого слова. Наверное. Но мне ближе всего вселенная Окуджавы. Потому что она как будто и не претендует ни на что… Она спокойна и открыта каждому, как и сам Окуджава. Он был очень скромным и очень гордым человеком. Очень незаметным и очень видным. Очень негромким и очень отчетливым… «Был»… В 1997 году мир рухнул. Окуджавы не стало. Да, остались песни, осталось, в общем-то, все, кроме вот этого физического ощущения, что он рядом. Вернее, оно осталось, но в памяти. Я больше не искала его глазами, проходя по Протопоповскому переулку.