Кухня

Кухня спала. Крашеные синей масляной краской пупырчатые стены, не оставляли сомнений, что это была коммунальная кухня, которую можно считать самым настоящим перекрёстком эпох. Глубокая полусферическая эмалированная раковина, на удивление чистая и не облупленная, с латунным краном из которого текла только холодная вода, соседствовала с нержавеющей мойкой, к которой подвели металлопластиковые трубы и установили модный смеситель. Холодильник «ЗиЛ» соседствовал с современным «Стинолом». Высоченный, пахнущий мышами буфет с презрением, сверху вниз, смотрел на блестящие современные кухонные шкафы. Он-то знал, что под их внешним лоском скрываются обыкновенные опилки...

За окном нарастал грохот. Приближался трамвай. Запоздалый трамвай с грубо приваренными заплатками на боках, и так же грубо закрашенных густой краской. Трамвай высек сноп искр из проводов, а на кухонной стене, поймав электромагнитный импульс, «всхрипнуло», радио — чёрный динамик с металлическим шильдиком на перемычке, к которому были привинчены клеммы проводов. На шильдике с красной звездой была выбита надпись: «Завод им. Калинина. Ленинград 1935 г.»

— Какой вы нервный! — вибрируя под стук колёс, сказала эмалированная кастрюля на подоконнике. Её эмаль местами отвалилась, а дно почернело от многолетнего нагара.

— Уважаемая, вы что, не замечаете, как сами вибрируете? — возмутилось радио.

— Я не виновата в том, что меня поставили на подоконник без пробковой подставки, — оправдала себя кастрюля.

— Вот-вот. Вы хоть путешествуете по квартире, видите всё своими глазами, а мне достаются только слухи и сплетни. Вот раньше были времена! Левитан как заговорит...

— Опять старую шарманку завело! Когда уже вас со стены снимут? — возмутилась мультиварка, отсвечивая в темноте красным огоньком на полированном боку.

— Уж кому-кому, а вам бы помалкивать. В вас что ни сунь, одна и та же «хряпа» получается, — зло парировало радио.

— Это точно, — поддержала радио чугунная сковородка и зло глянула на тостера. — Никакие тосты не сравнятся с гренками, вымоченными в молоке и обжаренными на сливочном масле.

На полке проснулась алюминиевая кофеварка с чёрной эбонитовой ручкой и прозрачным стеклянным колпачком на крышке. У неё тоже наболело:

— Ох, как вы правы. Кофе из электрических кофеварок, нынче, всё на один вкус. Обленился народ. Ест без души и живёт без души. Мне последнее время кажется, что им вообще всё равно, что есть. Лишь бы дешевле и меньше возни.

— Поддерживаю! Неделю назад в меня пихнули готовые замороженные манты. Это ж отрава! — поспешила поддержать дискуссию видавшая виды мантоварка.

— Вот поэтому и покупают всякие «Стинолы», чтобы хранить в них больше полуфабрикатов! Главное, чтобы морозилка была огромной! — сказал густым басом холодильник «ЗиЛ», с хромированной ручкой и цилиндрической кнопкой с замком, как на старых автомобилях. Это вам не современный холодильник, на котором даже ребёнок может пальчиком сделать вмятину. Бока «ЗиЛа» тверды и округлы, потускневшая эмаль, приобрела цвет слоновой кости и только украшала его, как благородные седины. Не холодильник, а холодильный сейф. Самое то для коммунальной квартиры.

— Кто бы говорил! В вас, что ни положи, всё успешно замерзает, хоть в морозилке, хоть без неё! — съязвил холодильник «Стинол».

— Ой, ой, ой! Ни к вам ли в прошлом году мастер приходил? А я уже сорок лет без капремонта, потому что у меня всё аналоговое, а у вас, чуть напряжение скакнёт — мозги набекрень! — ответил холодильник «Зил».

— Я, в отличие от вас, создан для работы в нормальных условиях. Жильцы в квартире проводку поменяли, а снаружи старая проводка осталась. Пробки в распределительном щите выдержат что угодно, хоть атомный взрыв, — возразил холодильник «Стинол», но ответа не получил, потому что его конкурент затарахтел, да так громко, что зазвенела посуда в шкафах, а в буфете задребезжали стёкла.

— Да что там атомный взрыв! Разве не в соседнем доме недавно то ли электрик намудрил, то ли замкнуло чего, но в одних квартирах лампочки светились, как фотовспышки, и много техники сгорело, а в других — наоборот, лампочки еле теплились? — то ли сказала, спросила кофемашина. Она молча стерпела уколы кофеварки и презрительно слушала спровоцированный трамваем разговор, но, наконец, не выдержала и вступилась за «умных» электронных собратьев.

— То-то и оно. Раньше, когда села лампа, или вздулся конденсатор, их можно было заменить, и все проблемы решены. Любой толковый мужик мог исправить всё на раз, — подал голос телевизор «КВН», служивший подставкой для радиолы «Дружба». В огромной кухне этом импровизированный тандем никому не мешал. К тому же, радиола, после небольшой модернизации, работала в УКВ-диапазоне не хуже современных приёмников, и динамик у неё был далеко не «пищалкой».

— Надоели мне ваши обывательские разговоры. Неужели поговорить больше не о чем? — громко перебило всех радио.

— Лучше, по-вашему, политике? Так мы её и так целыми днями слушаем, благодаря вам. Радиолу хоть переключить можно, а вы неисправимы, — съязвила кофемашина.

— Необязательно о политике. Говорят, что скоро дом наш будут сносить. Вас, может, хозяева заберут с собой в новую квартиру, а я уже никому не нужно. В лучшем случае, окажусь на барахолке, — грустно сказало радио.

— Не расстраивайтесь, коллега. Вы хорошо выглядите для столь почтенного возраста. Если окажетесь на помойке, то вас обязательно подберут. Мода на антиквариат вечна. К тому же, сомневаюсь, что в обозримом будущем дом расселят. Уже лет тридцать, как его всё ставят на капремонт, — подбодрил радио телевизор «КВН».

— Мечтать не вредно, — сказала дорогущая и вредная кофемашина.

— Чья бы корова мычала, — пробасил холодильник «ЗиЛ». Он перестал тарахтеть и вновь включился в разговор. — Вы хоть и стоите дорого, но с нашими тараканами, вас никто в новое жильё не повезёт. Ваш владелец — точно. Ведь он ещё тот чистюля. Я уже молчу о его жене. Если бы я всю свою жизнь прожил с такой хозяйкой, то давно остался без эмали и заржавел.

Кофемашина задумалась.

— Да не слушайте вы этого динозавра, — сказала сковородка «Тефаль».

Холодильник «ЗиЛ» не успел ответить. Его опередила чугунная сковородка:

— Что я слышу? И что я вижу? Мой чугун ещё сто раз переживёт ваш силумин. Я уже штук двадцать тефлоновых сковородок пережила. Вот те, кто чугунные сковородки выбросил, теперь каждый год новые покупают. Разок перекалили — и на свалку! Это специально делается, чтобы чаще раскошеливались. Нынче всё одноразовое. Автомобили, и те наполовину пластмассовые. Кошмар!

— А поделом, пусть раскошеливаются, раз им даже ножи лень заточить. Проще выкинуть и купить новые, острые! — сказал наполовину сточенный нож с деревянной ручкой. Он-то не сомневался, что хозяева со своим любимым ножом точно не расстанется, как и с другими старыми и надёжными вещами, доставшимися им по наследству.

Если не считать стен, то самым старшим обитателем кухни была дровяная печь-плита, много повидавшая на своём веку. Ещё были свежи в её памяти дни, когда радио пело целыми днями про перестройку, когда без войн и катаклизмов перестало работать отопление и регулярно выключалось электричество, потому что во всех квартирах разом включали обогреватели и дом по вечерам мигал, как новогодняя гирлянда.

Плите надоело слушать глупую кухонную утварь. Она боялась, что если разговор не прекратить, то проснутся все, вплоть до салфеток и зубочисток. Тогда до утра никто не угомонится.

— Да замолчите вы уже. Вот не будет электричества и отопления, я посмотрю, как вы запоёте. А не будет дров, в мою топку пойдёт всё, что горит. Пластмасса тоже сгодится, хоть и вонючая. Дайте поспать, в конце-то концов!

Наступила тишина. И только старый латунный примус, когда-то весело шипевший на кухне, а теперь стоявший на крыше буфета, улыбнулся в темноте. Рядом с ним ждала своего часа пачка папирос «Беломорканал», набитых старым добрым кубинским табаком. Оба, как и печь-плита, знали, что их время скоро придёт. Ведь мир опять потихоньку сходит с ума и катится в бездну хаоса, к керосиновым лампам, примусам и буржуйкам, а старое радио опять разразится военными сводками. Что ж, старому радио не привыкать. Это его работа...