Все! Жрем! Кушать, есть, питаться, а то уж и вовсе закрученно: — «принимать пищу» — будем после первых двух десятков ложек, а пока жрем, как положено любому нормальному мужику в любой нормальной стране. Давно уже подметил: мужик обязан быть культурным, вежливым, возможно даже утонченным. Но, братцы мои, не до бесконечности! Иначе он теряет стержень, перестает ориентироваться в сфере обитания, из добытчика, кормильца и защитника превращается в нечто несуразное, аморфное, вызывающее брезгливую жалость. Даже, блин, потомственные аристократки в конце концов напрочь отворачиваются от сюсюкающего студня, лишь номинально принадлежащего к мужскому роду. И заводят себе любовников из грубого сословия шоферов и садовников. Так и в нашем случае. Называя жратву непременно «приемом пищи», либо величая соседскую корову на «вы», мужчина рискует навсегда лишиться уважения, любви и почитания со стороны женщины. Рыбалка, между прочим, хорошее средство как от излишней, тем паче, слащавой утонченности, так и от хамства. От спеси тоже. Проверено.
Натрескались под кадык. Отваливаемся. Буквально. Как сидели вокруг кастрюли, так и повалились навзничь, ногами к кострищу, всем остальным на разные стороны света. Лепота сплошная, благорастворение в организме и душе. Лень даже веки сомкнуть. Пялимся в небо и таем, таем, истаиваем любовью к миру. Птички над нами кружат, солнышку радуются. Облачка легкие, пушистые, беленькие с розовой подкладкой, словно крылышки ангельские. И тишина. Такая завораживающая тишина, будто хрустальные колокольчики во сне звенят.
Просыпаемся ближе к вечеру. Вернее, первым продираю глаза я. И,.. здрастьте вам!, — над моей припухшей от жары и бессовестной обжираловки мордой лица нависает другая, не менее страхолюдная морда кирпичом.
— Шуруп! — машинально дергаюсь в сторону. — Ах ты, собака страшная! Ты чего людей пугаешь? А если тебя так-то? — я становлюсь на четвереньки, выпучиваю глаза и гавкаю во все горло.
Вячеславович и доктор, спящие рядышком, лицом к лицу, одновременно вздергиваются и стукаются лбами. Иванович, умудрившийся во сне перевернуться на сто восемьдесят градусов, бодает головой кастрюлю с остатками ухи. Слава Богу, не опрокидывает...
Шуруп смеется. Наверное, из всех пород собачьих только эрдельтерьеры и умеют смеяться. Всем телом, бродяга, смеется: лукавой мордахой, хвостиком-сарделькой, буро-рыже-коричневой шкурой своей, пританцовывающими лапами. Шуруп беспризорный.
Живет где-то в рощице. Он уже старый, а вот природной своей игривости не потерял. И не озлобился на весь белый свет. Видно, хозяева были людьми сердобольными, ласковыми и лишь какие-то трагические обстоятельства принудили их расстаться с добродушной собакой. Скорее всего и звали когда-то пса вовсе не Шурупом. Это Иванович его так окрестил и философскую платформу подвел. Дескать, в движке автомобильном шурупов не бывает, поскольку там они — как рыбе зонтик, вот и наш пес никому не нужен. Шуруп не обиделся, принял новое имя как данность, а Владимира Ивановича признал первейшим своим другом и наставником...
Иванович крутит пальцем у виска, давая понять, что я не очень-то дружу с собственными мозгами, и обращается к Шурупу:
— Ты где пропадал? С прошлой недели бомжуешь... Голодный, небось, как собака. Тащи-ка, давай, свою черепку, похлебочки налью.
Шуруп исчезает в кустах и через пару минут несется назад, держа в пасти мятую алюминиевую миску. Он эту свою «черепку» каждый раз в новую схоронку прячет, хотя, в общем-то, на нее из нас никто и никогда не покушался. Скорее всего сообразил Шуруп: подальше положишь — поближе возьмешь. Охотников-то за цветными металлами пропасть развелось. Неровен час...
Смотрим на Шурупа и в который раз умиляемся. Истинное слово — благородное создание. Ест аккуратно, не жадничает, не давится. Прямо-таки пример для подражания. Даже немножечко не по себе за нашу несдержанность в «приеме пищи». Хотя чего комплексовать-то? Имеем же право на расслабуху! Природой не возбраняется.
Разморило нас основательно. С трудом поднимаемся, плетемся осматривать свои удочки. У меня снова два карася. Тоже ленивые. Почти не трепыхаются. У мужиков пусто! Торопыги, блин. Схватят на ходу хлебный мякиш, намнут его кое-как, пока из дома до озера идут, и ловят потом рыбу на эту несуразность. Сами бы такую насадку ели... Я же готовлю хлебушек загодя и с любовью. Леля с вечера покупает свежий батон. Ни в коем случае не горчичный! Им только мышей травить, либо тараканов. Я беру мякиш батона и мякиш ржаного в равных долях, полчаса мну его руками, затем скалкой раскатываю в блин. Щедро посыпаю толченым жмыхом, сухой манкой и щепоткой сахарного песка, снова долго мну. Раскатываю. Тончайшим слоем по всему блину накладываю вату. Лучше вискозную, но можно и хлопковую, ибо вискозной почему-то нынче днем с огнем не достать. Сворачиваю блин в трубочку, раскатываю опять скалкой, снова сворачиваю и снова раскатываю. И так раз десять. Получается тугая масса с аппетитным запахом. Не одуряющим и въедливым, как с анисовыми каплями, а по-настоящему духовитым запахом. Моя насадка не размокает в воде, хорошо держится на крючке. Рыба ее считает самонаилучшим лакомством. По улову видно. И каждый раз мне приходится делиться не только с моими друзьями-торопыгами, но и с другими рыболовами своим изобретением. Секрета, блин, не держу, но почему-то все в один голос утверждают, что самая уловистая насадка только в моих руках получается. Халявщики.
А недавно брат мой Александр научил меня манку готовить. Рассказать? Запросто! Берете стограммовый стаканчик воды, наливаете ее в ковшик, доводите до кипения и как только она начинает закипать, медленно, при непрерывном помешивании всыпаете в воду точно такой же стограммовый стаканчик манной крупы. Как почувствуете, что манка загустела, снимаете ее с огня, вываливаете на кухонный стол (разделочную доску), разравниваете, дав совсем чуть-чуть остыть, затем капаете на ладонь пару капель нерафинированного подсолнечного масла, растираете его в ладонях, хватаете манку и принимаетесь мять. Рукам горячо, но в этом и суть! Терпите и мните, ибо сильно остывшая манка уже не годится к употреблению — товар испорчен! На Сашкину манку не только карась или густера, голавли с окунями клюют.
Рыба вовсе не дура. У нее и зрение и слух и обоняние развиты получше чем у людей. И боль она чувствует, и кровь у нее такого же цвета, что и у «царя природы». Да чего там говорить, воду в ступе толочь — походите сами на рыбалку, убедитесь...
Бац! Владимир Вячеславович, по новой развалившийся на спине и бездумно пялящийся в небо, вскакивает и пулей несется к воде, матерясь на чем свет стоит!
— Чегой-то он? — сомнамбулически раскачиваясь на корточках и приподняв одно веко, вопрошает доктор.
— Птичка ему какашкой в глаз засветила. Несанкционированное действие... — вяло откликается Иванович.
Да уж, не воробышек, надо отметить: весь портрет у нашего правоведа залеплен удобрением с безмерной щедростью.
Гомерически хохоча, катаемся по траве и опрокидываем в конце концов кастрюлю с остатками ухи. Аккурат доктору на штаны.
О рыбьей смекалке. Еще пацаненком — мне тогда довелось пожить немного на родине, в Белеве — я услыхал загадочную байку о коровьих чудесах, ходившую по городу и окрестным селам. У жителей деревни Жуково, центральной усадьбы знаменитого в те далекие времена свиноводческого колхоза «Новый мир», расположенной к слову, впритык с городом, личные коровы стали возвращаться с выпаса без молока. То одна, то другая, а то и несколько буренок приходили к дому с пустым выменем. Хозяйки личных коров поначалу удивились: луга заливные в пойме-то Оки, кормов сочных — пропасть, а кормилицы молочко нагуливать вдруг ни с того, ни с сего перестали.
Удивлялись хозяйки попервам, а потом испугались и принялись выдумывать жутики — один страшнее другого. Даже священника тайком привезли из Одоева. Своих-то двух батюшек, что отправляли службы в оставшихся от некогда трех десятков церквей храмах по Белеву, позвать побоялись. Партия и соответствующие компетентные органы тогда народ дюже строго оберегали от религиозного дурмана и мракобесия, а жуковские хозяйки — колхозные животноводы — все сплошь были орденоносными рекордистками и ударниками коммунистического труда. Узнали бы власти, что они со служителями культа якшаются, запросто могли бы и по шапке дать...
Одоевский батюшка, между прочим, оказался человеком умным, энциклопедически образованным и лишенным предрассудков. Именно он подсказал жуковцам обратить внимание на речную косу, место, где коровы устраивают себе водопой. Стали пастухи и добровольцы из сельчан следить за этим местом и однажды вохровец с железнодорожного моста заметил, как огромное черное притопленное бревно подплыло под корову, а буренка не только не шарахнулась от него, а расставила пошире ноги и принялась буквально балдеть от удовольствия.
Бревном оказался матерый сомище, живший аккурат под мостом, где, естественно, была запрещена какая ни на есть рыбалка, проход катеров и лодок и т. д. Умная рыба нашла себе для обитания самое безопасное на реке место. А подвел ее в конце концов тот прискорбный факт, что не смогла она устоять против лакомства, пристрастилась высасывать у коров сладкое парное молоко. Подцелили того сома-сладкоежку охранники железнодорожного моста. Залпом в шесть карабинов уделали окское чудо-юдо. Я лично видел это чудо, когда его привезли сдавать в райпотребсоюзовскую столовку. Метровой ширины голова лежала на передке конной телеги-роспуска, а хвост свисал с обратного конца почти до земли. Весу в туше было около четырехсот килограммов! И что поразительно: пасть, усеянная острыми зубами, ни разу не поранила нежные коровьи сосцы. Вот вам, блин, и рыба! Мне, кстати, тоже достался кусочек от белевского чуда-юда...
А Владимира Ивановича однажды щука довольно круто проучила. Повадился он, изменщик противный, одно время в соседнюю деревню на так называемый школьный пруд ходить. От «Клуба Вованов», редиска, откололся. И поплатился самым неожиданным образом.
Школьный пруд — это, скорее, километровой длины и ширины озеро, богатое карасями, окуньками, белым амуром и щукой. Данный хищник и санитар водного царства водится там в немалом количестве. Вот Иванович и надумал поохотиться на щуку вопреки нашим отговорам. Выбрал себе укромное местечко в тростниках, проложил тропинку к воде и давай там втихаря стебать карасей. Щука его игнорировала, однако, как после оказалось, наш философ-самоучка облюбовал себе место, которое было постоянным пунктом питания здоровенной рыбины, так сказать, щуки-старожила. Короче, в один прекрасный момент выхватывает Иванович почти килограммового белого амура практически прямо из пасти законной хозяйки пруда, которая лишь зубами щелкнуть успела, наполовину выскочив из воды. Заговорил в Ивановиче рыбацкий азарт, изготовил философ отвесную блесну на миллиметровой леске и поводке из витой гитарной струны, поплавок из внушительного куска твердого пенопласта, закинул эту суперснасть в воду, а сам покуда карасиков ловит, чтобы, значит время зря не терять. А щука подкралась к садку, перегрызла веревку и потащила весь улов на глубину. Возмущенный Иванович быстренько разделся и полез в воду выручать у воровки свою добычу, а той только этого и надо было. Улучила момент и тяпнула нашего друга за левую половинку мягкого места. Да так нехило тяпнула, что он потом недели две прихрамывал и навеки зарекся он нас откалываться. Юридический наш авторитет Владимир Вячеславович заочно щуку ту оправдал, ибо Иванович первым совершил неправомерное действие по отношению к ней: выкрал ее законную добычу, за что она и отомстила.
— А как вы думаете, господа товарищи, не окунуться ли нам? — предлагает Владимир Яковлевич.
— Ты что, мало еще поокунался сегодня? — отмытый Владимир Вячеславович насмешливо хмыкает, однако первым принимается стягивать с себя одежку.
Нас, остальных Вованов, уговаривать тоже не приходится. Наперегонки выскакиваем из сапог и штанов, стройными рядами направляемся к воде. Шуруп впереди. Компанейское существо. Нет бы по-людски-то: наелся — и спи, дави клопа, покуда не опухнешь!..
Х Х Х
Страстное это дело — рыбалка! Не думал, не гадал, что проявится во мне страсть к рыболовству когда-нибудь. А вот проявилась. Да еще какая страсть-то! До дрожи в коленках и томления души.
Мой стаж рыбацкий — пятнадцать сезонов. Всего пятнадцать лет назад подарил я своему младшему сыну удочку на день рождения. И... стал заядлым рыболовом сам. А именинник и поныне ходит в теоретиках и учит меня рыбу ловить. Мы с Лелечкой накупили ему в свое время кучу книжек по любительскому рыболовству. Книжки, правда, все на одно лицо. Скучные, честно говоря, хоть и с картинками. И одной бы за глаза, ибо все инструкции и советы в них — сплошная перепевка, то бишь, компиляция. Ни одна книжка-инструкция не может передать и сотой доли того наслаждения, когда ты сам, своей головой и руками, пусть и неправильно, не по-книжному, придумаешь оснастку, приладишь поплавок, привяжешь крючок, смаракуешь насадку и поймаешь на эту «неправильную» снасть первую свою рыбешку. Природа в рамки инструкций и прочих холодных советов не укладывается. На ленись, и она сама тебя чему угодно научит.
Терпеть не могу идиотов, которые в ответ на вопрос: «Увлекаешься ли рыбалкой?», отвечают: люблю динамитом ловить, электротоком, сетями. Что ж ты, думаю, ерничаешь-то, паразит! Какой из тебя, на хрен, рыболов?.. С одним моим, казалось бы, давнишним знакомым и даже приятелем я напрочь порвал, когда узнал, что он балуется током от двадцатичетырехвольтного аккумулятора. Подъезжает, барбос, к прудику, или ручью, подключает к этому танковому аккумулятору, который у него в багажнике, оголенные провода и сует концы в воду. Себе добычи возьмет малую толику, а все живое в водоеме поуродует надолго, если не навсегда. Недавно, кстати, я услыхал, что врюхался он нехило, попал на пятьсот минимальных размеров оплаты труда за браконьерство. Ей-Богу, поделом!
Ну да ладно. О рыбалке ведь говорить — не переговорить! А «Клуб Вованов» расширяется. К нам уже примкнули Антон, Роман, Костик, Борис, Виктор Александрович, Вовка Пан. Пусть и не Вованы, кроме Пана, но свои ребята, которые умеют даже лягушку улыбкой одарить.
