Две путёвки на двоих. 5 часть (из цикла «Жили-были старик со старухой…»)

— Ты чево застыла-то, Петровна? Алё! Отомри уж. Вот же шь прибило-то старуху.
   — Да рази такое бывает? — старуха осторожно подошла к прибою, присела. Зачерпнула чуть, поднесла к губам. — Это ж слёзы… Батюшки святы! Это ж скока горя небо перевидало, что стока слёз вытекло?
   — Не скорби. — Зинка поставила сумку на песок. — То давно было.
   — А тама? — старуха кивнула на морской горизонт. — По ту сторону, живёт кто-нить?
   Зинка пожала плечами:
   — Говорять, — турки. Мне-то откедова…? Там ж юг! Мы-то в 43-ем на Запад пробивамши. Вот по той стороне пояснить могу.
   — Ох же! Глянь тока! — старуха привстала. — Тута и рыба купается!
   — То дельфины.
   — Как ж они живуть-то в такой соли?
   — Так они ж не пьют её, как мой олух в прошлом разу, с будуна. Устроил на две недели тошниловку, разморозь его небо.
   Старуха залюбовалась водной гладью:
   — А я-то думала, оно синее…
   — Оно разным бываить. От настроения зависит.
   Старуха глянула на Зинку, улыбнулась:
   — Твово?
   — Дельфинов! — Зинка рассмеялась. — Идём, Петровна! Кизилу уж царапнем! Кода ещё доведётся?! — она вдруг остановилась, задумалась.
   — Чево ты? — старуха прикоснулась к её руке.
   — А ведь никогда не доведётся… — Зинка грустно улыбнулась. — Так что… незачем на мысли налегати! Пошли!
   Старуха устремилась за Зинкой, на секунду обернулась, глянула ещё раз:
   — В жисть не забуду таку печальну красоту…
  

   — Это ж что ж? Их кто-то тянет сверху? — старик стоял задрав голову.
   — Чево тянет? — Кузьмич задрал голову. — А! Фуникулёру-то? Не! Тама колесо, они по кругу разворачиваются и обратно.
   — Что ж они пустые-то все? — старик проводил взглядом проползающую над головой очередную маленькую кабинку.
   — А чево там делать-то, наверху? Ветрища така, что глаза с рожи сдуваить! И ни одного ларька!
   Старик помолчал:
   — А ить оттуда ж, я так мыслю, и море видать?
   — Оттудова, Митрич, отпили мне те крылья, и ангелов приметить можно.
   — Я б глянул… — старик вздохнул.
   Кузьмич посмотрел вслед удаляющейся жёлтой кабины, почесал нос, прищурился:
   — Глянь-ка вон тудыть! — он ткнул пальцем в двухэтажный деревянный домик над самой крышей которого медленно проплывала кабинка фуникулёра:
   — С неё запрыгнуть можно. Но чтоб шустро, коли вдвоём.
   — Откель? — старик не уловил.
   — С крыши, Господи ть дай ему что-нить в башку-то!
   — А-а! — старик прикинул во лбу. — Ну, еже ли шустро… Тока, кто ж нас в дом-то пустить?
   — Да ни кто! Вишь, — окна заколочены. Пуста изба. Так что… — Кузьмич направился к дому. — Мы ж не грабить… Ну, еже ли, конечно там нет ничево.
   — Постой! — встрепенулся старик. — Так коли пустой, кто ж нам его откроить?!
   — Сверчка попросим, Митрич. Не пыли ты, в те то сени! Утомил!
   — Сверчки из пустых домов уходють. — тихо заметил старик, но спорить дальше не стал.
   Кузьмич подошёл к окну и легко оторвал две нижних доски:
   — Трухля! Ну-ка, подсоби, пехота! Присядь тута.
   Старик встал у стенки на колени. Кузьмич с него, чуть хрустнув костями, взобрался в окно и исчез внутри.
   Неожиданно слева от старика распахнулась входная дверь. На пороге стоял Кузьмич:
   — Проходь, сомнение!
   Через минуту оба старика показались на крыше.
   — Вникай, Митрич! — Кузьмич пристально следил за приближающейся кабинкой. — Тама дверца на крючке. Я открываю, запрыгиваю, ты, — за мной. Всё просто, как один плюс один! Усёк?
   Старик кивнул:
   — Два.
   — Чево два?
   — Один плюс один.
   — Да ты, Митрич — мозг! — без тени улыбки отметил Кузьмич и откинув крючёк с дверцы подъехавшей кабины, закинул туда бутыль с мелочью и попытался заскочить в неё сам, но нога соскочила с порожка и он больно ударился коленом. Старик обхватил ноги Кузьмича и быстро семеня рядом с проплывающей кабинкой, попробовал того подкинуть. Кузьмичу удалось ухватиться за небольшой поручень возле сиденья, подтянуться и лечь животом на пол. Но ноги с продолжали висеть. Крыша кончилась, и старик крепко вцепившись в Кузьмича, молча повис под накренившейся набок кабинкой.
   Почувствовав на своих ногах необычную тяжесть, Кузьмич засопел, покрепче ухватился за поручень и вдруг чётко осознал, что его штаны медленно, но настойчиво начинают сползать. Набрав побольше воздуха в лёгкие он, уткнувшись носом в пол, заорал:
    — Не виси, гирлянда еть!!! Влазь! В кабинку-то влазь!!!
   Старик молчал.
    — Ты подох, что ль?!!? Отпущай тады, кипарис те в ту-то! Я ж не крюк! Немеють пальцы-то!
   Старик скрипнул дёснами и чуть подтянулся.
   — За кабинку!!! — вены на лице Кузьмича готовы были разорваться. — За кабинку хватайся!  Мочи уж нет!!!
   Старик подтянулся ещё и ухватился за край кабины.

   — Мамочка, а дедушки катаются?
   Тётка подняла голову:
   — Да что ж сегодня происходит-то?!

   Старик поднатужился и заскользив сандалями по Кузьмичовским ногам, сумел наконец вкарабкаться  в кабину.
  
   — В психушку всех этих пенсионеров запереть надо и что б…
  
   Штаны окончательно сползли с Кузьмича и, пролетев несколько метров, тяжело упали на лицо мамаше, не дав ей договорить.
  
   Старик втянул Кузьмича внутрь и оба, тяжело дыша уселись друг напротив друга.
   — Ты… Тово…этово. — старик кивнул на ноги Кузьмича. — штаны…посеял.
   — Я посеял, — Кузьмич устало усмехнулся, — кто-нить пожнёть! … Главное ить что? Что мы здеся с тобою, а не тама, где штаны мои!
   Старик тяжело вздохнул:
   — Нда-а-а… Проскочила беда.
   Кузьмич выглянул из кабинки, посмотрел вниз:
   — Чево-то не так, Митрич…
   — Дык… На мне штаны, сам в семейках. Поди, пойми чево не так.
   — Да я не про то…
   Старик посмотрел по сторонам:
   — А… здеся, что ж всегда так?
   — Как, — так?
   — Ну… Что б на гору взобраться, надо вниз спуститься?
   — А, ну вот же шь что не так! Етить то качели, мы ж не в ту сторону сели!
   — Так, что жь нам? — старик опасливо глянул вниз. — Сходить что ль?
   — Сойди, чего уж! — Кузьмич кивнул на раскрытую дверцу кабины. — В больничке-то поди, бесплатно кормить будуть, как и в санатории!
   Они помолчали.
   — Дай. — Кузьмич протянул руку. — Осталося тама чё-нить?
   Старик снял с плеча мешок, раскрыл. Протянул бутыль Кузьмичу.
   Тот поднёс её ко рту и застыл:
   — Слыхал это?
   — Чево?
   — Вроде Зинка поёть!
   — Кто?
   — Ш!.. О! А вот щас с кем-то… С твоей! Не иначе! — он завертел головой по сторонам. — А, ну вон эти патефоны! У ларька нашего!
   Старик привстал и тоже увидел:
   — А мою-то, глянь шатаить чево-то…
   — Да обеих их колышить!
   — Во наклюкались!
   — Услыхал меня Никола. — Кузьмич перекрестился и пояснил. — Просил, что б не гнивилася при встрече. А теперича можно и покаяться. — он довольно улыбнулся. — Она щас не страшнее подсолнуха.
   Старик затосковал:
   — А моя, смотря каким боком пришвартуетси. Порой и приголубить может. А вот, еже ли переберёть, — то быват и за ухват хватается.
   Кабинка доехала до места высадки.
   — Тады надоть трусцой к ним. — Кузьмич сошёл с кабинки. — Покедова не перебрала.
   Старик сошёл следом и уже не так обречённо кивнул:
   — С Богом, тадыть!

   — Во саду ли в огороде, девица гуля-а-ала! Во саду ли… О! Ну-как, Петровна! Те очки без надобности, глянь! Это кто там на горизонте нарисовамшись?
   Старуха прикрыла один глаз:
   — Тю! ГлАзу не верю! Да нешто к нам Робинзон с Пятницей пожаловали?
   Старуха отвесила низкий поклон и чуть не упала, — старик успел её подхватить:
   — Ты чо, старая алканула-то так? Кака ишо пятница? Что ты мелешь?
   — Книжка така! Забыл? Сам же Ляське читал!
   — Это та что на обезьяну похожа?.. — Кузьмичу показалось, что голова чуть раскололась от мощной мощёчины.
   — Да усохнет язык твой поганый! — старуха протрезвела на глазах.
   Следующий удар твёрдым кулаком был нанесён сзади пришёлся прямо в темечко.
   — Ты куды штаны свои дел с моею сдачей, притырок?!
   Кузьмича качнуло, но он сумел удержаться на ногах. Обернулся:
   — Ты, Зин прежде чем оглоблями махать, спросила б, ради интересу, — чего в бутыли у меня?
   — Что в бутыли мне известно! У меня вон и у Петровны внутри то ж самое!
   — Эх ты, лопата! — Кузьмич поднял бутылку, потряс.
   Услышав, как звякнуло Зинка примолкла.
   — Плюсанул я сдачу твою, Зин! — Кузьмича прям распирало.
   -А ты, старый что с нашей пенсией сделал? Поди, одно вычитание?
   Старик засуетился и отцепив от ремня мешочек, протянул старухе:
   — Да на дорогу с Кузьмичём тока. Всево-то и ничево!
   Старуха взяла мешочек, убрала:
   — Как, не пойму, тебе в плешь-то пришло меня одну оставить?
   — Да чёрт попутал, старая! Право, я…
   — Знаю я, как тово чёрта зовуть! — встряла Зинка и недобро прищурившись уставилась на Кузьмича. — А ну-ка Люцифер Дмитрич признавайся, — в фонтане гроши плюсанул?!
   — Чево это ты?!
   — А тово! Что вертаешься щас до фонтану и ссыпешь обратно всё!
   — Да ты перепила, Зин, твою то в фонтан тот!
   — А тебе ведомо, что деньги те людями на счастье своё брошены?! А ты чужое, ирод прикарманимши! И гореть те в аду с этой бутылкой!
   Старик заметил, как на голове Кузьмича от происходившей в ней жестокой борьбы несколько раз приподнялись редкие волосы. А правый глаз вдруг резко ушёл вверх и скрылся.
   — Лады, Зин. Убедимши. Один чёрт враз себе бы всё забрала. Ничо не теряю Щас я … — он было развернулся, но старуха его придержала:
   — Погодь! Зин! Как же он в одних труселях по городу-то? Его ж и заберуть сразу! Да тот же лейтенантик наш!
   — Да вы чо, бабы! Половина городу в таких расхаживаеть!
   — То шорты. — отметила старуха.
   — Ну пущай шорты! Плевать!
   — В клубничку?! — Зинка вдруг задумалась. — Ох же шь етить! Как же мне отрезало-то?! Я ж взямши те! Ведь, как в воду глядела, — продаст что-нить за кизил!
   Зинка вытащила из своей сумки белые штаны:
   — Сноха ему на свадьбу купила. Так он ни разу в них не одемшись!
   — Убери срам! — Кузьмич отмахнулся. — Я в них, как творог!
   Зинка пожала плечами:
   — Как хочешь! Щас тя в милиции-то и приютят. И в плацкарту тя уж точно не путстят! Пожалуйста. Живи в трусах! Зато в Пицунде!
   Кузьмич застонал и натянул штаны.
   — Всё. Теперича ступай к фонтану. Нет. Стоять! — Зинка взяла сумку. — Нет надёжи на тя. Вместе пойдём! — она взяла Кузьмича за руку, повела за собой. — Догоняйте, Петровна!
  
   Старуха повернулась к старику, посмотрела, провела ладонью по щеке:
   — А с бородой-то что? Щипали, что ль?
   — Апосля, старая как-нить расскажу. — он улыбнулся, снял платок с головы старухи, погладил седые волосы. — Стосковалси я за тя… И до дому хочу. Тока… вот моря так и не повидал.
   — Да как же?! Ты чо, старый? — старуха взяла его под руку. — Вишь, за ларьком стена с плющом?
   — Ну.
   — За нею пляж. Пойдём, вона калитка тудыть.
   Они прошли немного, зашли в калитку. Старик ступил на песок и поднял голову…
   — Вишь, како оно? — старуха покрепче обняла руку старика. — Синие… А днём зелёное было…
   — От чево так? — старик не мог оторваться от обрушившийся на него картинки.
   — А то от настроения дельфинов зависить…
   Но старик её уже не слышал.
   Лишь тихий звук прибоя и какая-то сказочная музыка звучали в его голове…