Яблоневый сад

Все персонажи этой истории вымышлены, а переживания достоверны.

 

Аня смотрела на унылую серую улицу в окне, и на нее накатывала тоска. Три года без моря. Три года она пахала как проклятая, забывая поесть, пахала для того, чтобы в один прекрасный момент выдохнуть, послать к чертовой матери работу, надоевших коллег и через месяц оказаться в Сицилии. Обратный билет Аня покупать не планировала. Дорога домой умозрительно существовала, но сначала – дорога туда. На подольше… На целую жизнь. Со сном, отдыхом и морскими закатами. И там помолодеть лет на десять. Очнуться от летаргического сна, в котором пребывала последние годы. Нет, выглядела она отлично, и мало кто верил, что этой шустрой девочке пятьдесят два. Но она-то знала и чувствовала, что стареет. Именно стареет. И это было не про дряблую шею, а про состояние. В нем появлялся оттенок паники.

Все началось после пандемии и весны, проведенной на даче с родителями. Обоим под восемьдесят. Крепкие, красивые, несмотря на возраст. Но каждый день будто сдающие себя надвигающей неизбежности. Потухающие на глазах. Но это было едва уловимо. Папа уже давно медленно и тяжело ходил. Но на даче всегда бодрился и делал слишком много для своего возраста. И если обычно, устав, он как-то легко и весело садился на веранде выкурить сигарету, то теперь перед той же сигаретой появлялась напряженная пауза. Он медленно погружался в свое соломенное кресло и потом минуту, не отрываясь, смотрел в пол - как-то тяжело и сосредоточенно. Аня сама в эту минуту замирала. Ее будто перемыкало и проскакивала мысль: а вдруг так и не закурит… Вдруг больше не сможет сдвинуться с места?

С мамой было по-другому. Мама собиралась оставаться молодой вечно. И выглядела в свои семьдесят семь намного лучше, чем Пугачева. Носила обувь на огромной платформе, пеструю короткую стрижку. И даже за городом не переодевалась в дачное. Так и ходила первой модницей на деревне. Но руки… Только на даче Аня стала замечать, сколько на них выступило старческих пигментных пятен. А еще появилась дрожь. Мама делала вид, что не замечает, как трясутся кисти, но по лицу всегда пробегала еле заметная неловкость.

Аня видела все. И сильно из-за этого всего переживала. К тому, что люди стареют и умирают, жизнь ее не подготовила. И родители оберегали как могли. На похороны и кладбища не водили. А когда умерла любимая бабушка, Ани просто не оказалось в стране. Приехать не получилось. И прощалась с бабушкой она уже около свежей могилы. Она так и не увидела ее в гробу. «Уберегли» - говорила Аня.

Но от того, что она наблюдала теперь, на даче, уберечься не удавалось. И внутри стал зарождаться страх. За родителей, за себя, за то, что вот-вот начнется этот неукротимый процесс, который никакой инъекцией не остановить и можно только принять.

Смерть вдруг поселилась очень близко. Аня ощущала ее присутствие в воздухе, в теле, в том, что ее окружало. Но как, как с ней смириться? И такая разрывающая душу боль пробуждалась ночами, что хоть вой. Она и выла. Тихо, в подушку, боясь разбудить родственников.

Когда пандемия закончилась, и все переехали в Москву, стало полегче, но присутствие черной бездны не покидало. Тогда-то и родилась идея заработать денег и уехать туда, где все пропитано мудрой и грациозной красотой: в Италию. Пожить там полгода. Может, как-то успокоится душа и смирится, наконец, с неизбежным: с тем, что люди смертны.

Но тут заболела мама. Заболела серьезно. Но заметили вовремя. И был шанс все это остановить. Нет, не вылечить, просто притормозить процесс. Начались бесконечные химии, на которые маму возила Аня. Об Италии пришлось забыть. На время. Или навсегда.

Странно, но болезнь мамы Аня восприняла спокойнее, чем тремор ее рук. Может, уже была готова внутренне? А может, это просто привычка собираться в экстремальных ситуациях. Если это второе – то, значит, догонит ситуация, не спросясь, и заноет в сердце.

В тот день Аня ехала из больницы с каким-то новым ощущением внутри. Ей как будто стало все равно. Нет, ей было не безразлично, что произойдет с мамой, ей стало безразлично, что будет с нею.  Наверное, это усталость. Ведь три года без отпуска. И серость эта за окном. Психика должна хоть как-то защищаться.

Добравшись до дома, Аня рухнула спать. Проснулась от того, что кто-то скребся во входную дверь. Потом дверь скрипнула и открылась… Аня вросла в кровать. Дверь закрылась. Аня с огромным усилием встала, накинула халат и выглянула из-за двери в прихожую. Никого. Потом вдруг почувствовала, как кто-то ее сзади очень бережно обнял, накинув на плечи мягкое покрывало. Аня вскрикнула. Но негромко. На громко не было сил. А потом какая-то сила уложила ее на пол. Аня даже не поняла, как это произошло. Но сопротивляться возможности не было никакой. Аня лежала лицом к полу, не в состоянии двинуться. Конечности одеревенели… И тут она стала терять сознание. В какой-то момент отключилась и провалилась в ту самую бездну, которая ее преследовала уже несколько месяцев. Аня медленно погружалась в зловещую воронку, из которой назад дороги словно не было. И по ходу движения она видела, как разлагается ее рука. Сначала она посерела, потом стали отваливаться куски прямо с мясом. Из руки вылез большой червь и полез прямо на лицо… Аня попыталась крикнуть, но ничего не получилось, крик оказался сдавленный… К этому моменту червь обмотал ее шею и начал душить. Аня почувствовала, как вываливаются глаза, как всю ее охватывает паника. И тут прорезался голос. Она завопила каким-то очень странным, утробным голосом и вдруг поняла, что больше никуда не летит. Что она сидит на полу в спальне, а рядом – еще одна фигура. Она дотронулась до ее спины, фигура обернулась, и это оказалась мама. Вся в синяках, лохматая, с каким-то безумным взглядом.

- Мама… Выдавила Аня. - Ты, ты как тут?

- Я пришла тебе кое-что рассказать.

- Что, что, мама? – Аню душили слезы.

- Я пришла рассказать тебе, что такое старость. Видишь синяки на моем теле?

- Да, что это? -  еле сдерживалась Аня.

- Это следы от капельниц. На мне уже нет здорового места. Они всю меня искололи.

- Мама, ну что ты. Ну что ты? – Аня не знала, как реагировать.

- Анечка, старость – это синяки от капельницы. Но ты не бойся. Ты меня не бойся. Я пришла, чтобы тебя укрыть. Ты раскрылась во сне.

Сказав это, фигура пропала. Просто испарилась.

Аня с трудом встала и пошла в свою спальню, легла и моментально уснула.

Проснувшись утром, Аня первым делом посмотрела на пол. Там лежало одеяльце, которое она приняла за покрывало. Ее детское одеяльце, она помнила его по фотографиям. Неужели все это происходило на самом деле? На всякий случай убрала одеяло в шкаф, и закрыла створку на ключ.

Потом она позвонила маме. Мама долго не брала трубку. Кода взяла, как-то очень вяло сказала:

- Алё…

- Мам, привет. – Аня пыталась говорить спокойно.

- Да, Анечка, привет.

- Ты чего такая вялая?

- Да спала сегодня плохо. Кошмары снились. И ты снилась.

- Я? Как? Что я делала.

- Я тебя маленькой видела. Ты спала в кроватке, мне казалось, что тебе холодно и укрывала одеялом.

Аня еле держала себя в руках.

- А как ты сама? Капельницы делают?

- Все время. Вся в синяках. Надоело – невозможно.

На этом месте Аню стали душить слезы, она кое-как попрощалась и разрыдалась.

Что, что происходит? Аня сидела на кровати и не знала, что предпринять. Стиралась грань между сном и явью. А может, ее и не было никогда? Этой грани?

Оставшуюся часть дня Аня попыталась прожить своей привычной жизнью.

Сходила в магазин за продуктами, погладила белье. Кое-как поработала удаленно. К вечеру в теле появилась дрожь. Ане становилось страшно, очень страшно. К ночи стало совсем невыносимо: ее колотило как при ознобе. Аня выпила снотворное и уснула.

Проснулась от прикосновения. Открыла глаза и вновь увидела маму. Выглядела она значительно лучше, чем вчера. Мама причесалась и даже слегка подкрасилась. Но синяков было больше…

- Доченька, это я. Мне показалось, я вчера тебя напугала.

- Ну что-то, мама, - еле ответила Аня.

- Ты меня не бойся, я должна тебе помочь. Подготовить тебя должна.

- К чему?

- К уходу, доченька.

- Мама, - закричала Аня.

- Ты не бойся, - главное, - больно – пока страшно. А потом хорошо, очень хорошо.

На этих словах мама откуда-то достала то же самое одеяльце и накрыла Аню. Аня опять почувствовала онемение всех конечностей, она вся словно врастала в кровать, землю, бездну… Становилось дико страшно. Она чувствовала, как по лицу ее что-то ползет. Это что-то – видимо, змея или червяк - залезал ей под кожу и разъедал все изнутри. Аня чувствовала, как разлагается вся – от головы до пят. Но сил сопротивляться не было.

«Ты не бойся» - звучал в ушах голос мамы» - но Ане было не просто страшно, ей было как-то нестерпимо тяжело. Как будто она берет на себя смерть всего человечества, спасая его тем самым от чего-то более страшного.

----------

- Я это все переживал много раз – когда аяваску пил. И конечности немели, и руки разлагались. А потом будто что-то проходил – и все рассасывалось, распаковывалось. Наступал рай какой-то. И легкость сразу во всем теле.

Аня сидела в кафе со своим старым приятелем Вадимом , любителем приключений и трансперсональных переживаний. Он всю жизнь искал себя и чего только не принимал, пытаясь разведать, что там, по ту сторону жизни.

Про аяваску Аня слышала. Слышала, что это шаманская практика проживания смерти и очищения, которую проводят в Перу. Человек пьет отвар из лианы и уходит смотреть разные мультики про себя. Так казалось Ане. Но Вадим внес некоторые коррективы в знание Ани.

- Тут дело не в мультиках. Ты можешь их и не видеть. Я вообще почти все только телом, ощущениями воспринимал. А смысл в том, что в лиане этой есть ДМТ вещество, которое вырабатывается в шишковидной железе человека во время смерти. И те переживания, которые испытывает человек во время аяваски, – это реальные переживания смерти.

- Знаешь, похоже, что у меня последние два дня тоже это вещество вырабатывается. Если это не смерть, то что же? – задумчиво произнесла Аня.

- Не знаю, Ань, но похоже. Может, ты так близко к сердцу болезнь мамы восприняла, что просто вошла в это поле перехода? Черт его знает, как оно все работает? Но совет тут один: отдаться процессу, вернее, сдаться.

Засыпала Аня в эту ночь опять долго. И даже снотворное не помогало. В какой-то момент, когда стала чувствовать, что вот-вот отключится, услышала легкое всхлипывание. Присмотрелась -  у окна мама, только совсем седая, с длинными распущенными волосами, практически без зубов. Мама, какой она могла бы быть, если бы жила в глухой деревне…

- Мама, что с тобой?

- Доченька, - мама обернулась, - видишь, какая страшная я стала. Мне теперь не за чем прихорашиваться. На том свете все едины.

Ане становилось не по себе.

- Ты же на этом свете, мама! – закричала.

- Душой я там давно. Вот и тело догнало.

- Ну что за глупости ты говоришь, мама…

- Ты не бойся, не бойся. Ты просто прими.

- Что? Что принять?

- Это все. Меня такую. Некрасивую, старую. И ты такая будешь. Будешь, доченька…

Аня смотрела на маму и поражалась, насколько спокойно та произносила эти страшные слова. Наверное, так бывает, когда ты уже что-то знаешь, когда тебе открылась твоя другая ипостась. Та, в которой ты смотришь прямо в бездну под ногами и не отводишь взгляда.

А Аня отводила. Она сопротивлялась, она не хотела, боялась видеть родителей стареющими и больными. А мама таким образом ее оберегала. Готовила. Мама… Но мама ли это? Может, это ее, Анина больная фантазия, ее сон – и не более. Страх… Но даже если так. Что меняется? Страх показал Ане ту реальность, которая прежде была закрыта. Страх…

В этот момент мама подошла к Ане близко-близко, обняла ее, мягко положив на кровать, потом взяла детское одеяльце и начала душить. Аня пыталась сопротивляться, но – бесполезно. У мамы была какая-то нечеловеческая сила. Аня стала задыхаться. Было невыносимо без воздуха, Она пыталась глубоко и интенсивно дышать, но становилось еще хуже. В этот же момент она почувствовала дикую боль во всем теле. Похоже, она отключается. И тут же в голове Ане пронеслось: мне надо туда… Я должна умереть.

И она перестала бороться.

Через секунду вся чернота куда-то делась. Аня почувствовала невероятную легкость. Она была в каком-то прекрасном и благоухающем мире, она летела над ним и наслаждалась. Мир переливался разными красками и расщеплялся на части. И она словно расщеплялась на маленькие цветные стеклышки. Было очень хорошо. И очень весело. Она летела долго, очень долго. В какой-то момент под большой и раскидистой яблоней увидела папу с мамой. Они были молодые и качали белую коляску. В белой коляске была она, Аня. Она видела ее на фотографиях, эту коляску. А яблоневый сад был рядом с их домом. Где-то неподалеку сидела за столом бабушка, а рядом с бабушкой стояла тарелка с оладушками. Аня помахала бабушке рукой, а бабушка помахала ей. И тут же картинки с мамой и бабушкой рассеялись в дымке. Аня летела дальше. Она видела там, внизу, своих друзей двоих мужей, любовников… Она видела всю свою жизнь в лицах. Но всем им хотелось улыбаться. А они улыбались ей.

А потом вдруг все пропало. И воцарилалсь серая пустота. Как будто мир закончился. И она, Аня, теперь одна на белом свете. И так будет всегда. Стало очень холодно. Аня испытала дикое напряжение и знакомое желание бороться за себя. Но откуда-то из-за плеча она вдруг услышала мамин голос: «Доченька, прими… Прими все». И Аня расслабилась и отдала себя на растерзание ледяному ветру. И вдруг опять, как и в предыдущий раз, ветер утих, воцарилась тишина, но уже спокойная, мягкая, не пугающая. И вдруг вдалеке Аня увидела белую фигуру, которая бежала ей навстречу. Это была мама, но такого же возраста, как сама Аня. Мама подбежала и обняла Аню крепко-крепко. Аня стояла в объятиях мамы и чувствовала, как все тело ее словно растекается по маме. Она перерождалась в нее, становилась ее плотью и кровью… до тех пор, пока не растворилась в ее теле полностью.

И вновь стало очень легко. И вот нет уже ни мамы, ни Ани, вернее, обе они превратились в белое облако. Аня чувствовала, какой легкой и воздушной теперь стала. У нее больше не было мыслей, идей, желаний. Она просто передвигалась по небу.

В реальность Аню вернул телефонный звонок. Аня открыла глаза и еще секунд десять не понимала, что происходит, и где она. Телефон настойчиво звонил, и Аня на автопилоте сняла трубку. Звонила мама.

- Оля, ты можешь мне привезти зарядку для планшета? Моя перестала работать.

- Мама, мамочка… - Аня еще не совсем вернулась в этот мир, но маме была рада как никогда. – мама, что тебе сегодня снилось?

- Хм… Надо вспомнить. Мне снился наш яблоневый сад.

- Ну вот. Вот видишь?! – Аня смеялась от счастья.

- Что? Что я должна видеть? – не понимала мама.

- Видишь, - в смысле, видишь, как хорошо! И мне снился сад, - представляешь? И вы с папой в этом саду качаете меня в коляске.

У мамы потеплел голос.

- Правда? Удивительно.

- Мам, ты мне так помогла этой ночью… Ты даже представить не можешь.

- Как? Как я тебе могла помочь?

- Ты узнаешь. Ты когда-нибудь узнаешь. Не скоро… Потому что мы обе, мне кажется, сегодня ночью вылечились от одной дурацкой болезни. Ну, я – точно. А значит, помогу и тебе. Мне больше не страшно, понимаешь?

- А чего ты боялась?

- Всего, мам… Жить я боялась. Тебя боялась.

- Господи, доченька моя…

Через два месяца у мамы закончился курс химий, и Ани улетела на Сицилию. Для начала – месяца на два. Надолго родителей покидать не хотелось. С дочкой и так виделась редко, та уже несколько лет жила с мужем в Канаде. Аня много думала о случившемся в те три ночи. Она так и не нашла внятного объяснения: что же это было, но при этом совершенно четко знала: кто-то о ней позаботился. Мама ли на тонком плане, бабушка ли, ставшая для нее, Ани, ангелом… Неважно. А важно было то, что все произошедшее имело для Ани огромный, целительский смысл.

Вадим после ночей Аниного перерождения настойчиво звал ее на ритуал аяваски. Аня категорически отказалась. Все, что нужно было, происходило с Аней само, без какого-то доппинга. Аня теперь это знала точно.

Как-то раз весенним вечером Аня прогуливалась по улочкам Мессины, где жила уже месяц. Неожиданно для себя свернула на аллею с белыми деревьями. Когда пригляделась, поняла, что это яблони. У одной – большой и раскидистой - сидела очень пожилая пара и качала белую коляску. Аня встала как вкопанная… Она не могла оторваться об этой картины. Все детство пронеслось перед глазами. Вся жизнь. Она смотрела на пару и понимала, что скоро и она сама примет вахту и сядет под яблоню качать внучку или правнучку. И будет сидеть так до тех пор, пока не закроет глаза, и не взлети высоко-высоко. И там уже останется навсегда белым и легким облаком.