КРАСОТА СПАСЁТ...

1. Болото

— Порицаю! — пробасил Батюшка.

Гудок, свёрнутым вчетверо бешикташем, скоблил снятую с подпорок и аккуратно закреплённую в щетине пятку.

— А мне до шишки! Я, когда об этом услыхал, взял три фунта мочевины и неделю в баре «У Маркса» зависал! Я ведь про Златогречневого там впервые и услыхал.
Сижу себе, никого, кроме себя, не трогаю, жало в ковше полощу, и тут сверху кто-то, хрясь, на стол, прямо с копытами! Сразу видать — фрукт не из простых! И верно, кадык подвязан на столичный манер — восьмиугольником, гвоздичка в затылке, медная, блестит, а под самым носом — бурдюк, из кожи дикого жигуля... Одним словом, франт!

Я ему:
— Добрейшего психоза!

А он и глазом не повёл, даром, что тот каучуковый! Висит, зараза, и дышит на меня изо всех карманов. Я, хотя, и не в своей тарелке был (пробовал влезть, не уместился), но на такое поведение ответ имел. Распахнул плащик небрежно и без кашля, чистенько так, коленку фигой разлиновал. Видел бы ты его харю! Я, вот, так и не увидел.
Гудок помолчал, пожевал грудью и сплюнул в болото кусок печени.
— Как до Пропа доберёмся, ноги обязательно сменю. Надоели эти — низкооктановые, не могу уже!..
Он ещё помолчал, посмотрел сквозь бешикташ на заходящее солнце и продолжил.
— Так, харя, значит... А... ну, пожелтел этот, слегка (умею я иногда перцу подпустить!) и спрашивает, а не тот ли я самый Гудок, у которого трофейный зубодрищ, со Второй Междоутробной, во взведённом состоянии хранится? Я щёку прищурил и вопросом на вопрос: а что больше интересует, тот ли я Гудок или само орудие? Франт быстро скумекал, что на голой мякине меня не взять и в желтизну свою зеленцы подпустил, навроде извинения.
Нет, говорит, интерес его в другой плоскости торчит. Есть у него одно предложение, сложноподчинённое...
Итак. За Дальним Пропом, на пухлом придурОвище, в шестой день зимнего Лизоблюда, как только солнечные лучи позолотят верхушки выворотников, приходит время дреньканья Златогречневого Доброхера!
Кто хоть издали такое видал, тот уж одно это продать дороже дорогого может! Кто дотронулся до него — двойным запасом счастья, пожизненного, обеспечен! А уж если слышал, как Златогречневый горбушечных шмыр поёт!..

Но ему, франту этому, жёлто-зелёному, не любоваться на Доброхера приспичило, а, — тут Гудок огляделся, — малесюську его заполучить, в полное и безраздельное пользование!
А как гласит поговорка:
«Владеешь малесюськой, владеешь шмырой!»

— Так и сказал: «Ты, Гудок, добыв её правильно распорядиться всё равно не сумеешь, а у меня для этого все задатки! И до Пропа добраться без хорошего дрюнквеля у тебя не выйдет. Потому предлагаю альянс:
с меня — обеспечение, с тебя — результат, зубодрищ в помощь! А я в будущем местечко тебе пригрею и не где-нибудь, а в Собачьих Сливах! Хватит уже беспородным по свету мотаться».
На том и поладили. Пожали друг другу гривы и обмыли сделку двойным шампунем...

Гудок, закончив с одной пяткой, принялся прилаживать другую.
По болоту, словно голубые змейки, то тут, то там пробегали короткие молнии. Недра бухтели, выпуская фонтанчики тумана.
Что-то глухо звякнуло, словно оборвавшаяся струна и, сперва медленно, а потом всё быстрее и чаще пошёл дождь. Капли поднимались с пожухшей целлулоидной травы и раскручиваясь по невидимой спирали, улетали в небеса.
Пришлось прикручивать пятку обратно и срочно расстилать батюшкин сферический шарф, польза от которого только и была, что в дождь, да на таможенном толчке.
Так и уснули, вслушиваясь в шелест капель по сфере.

2. Проп

Нужиться в Пропе, это вам не олкажку раскорячить! Поэтому Батюшка бысельно мавил чечу, а Гудок люнявил свой трофейный зубодрищ.

Проп не болото, местами он почти гладкий. Только обманываться не стоит. Сунешься на этакую гладь без пыршА и бегай-лови потом себя за волосы! Хорошо, если сам устанешь и догонишься, а нет, бегать тебе по собственным следам, до болдинского заговенья! Ну, когда пырш имеется, другое дело. С ним любая гладь, что твой напильник. Но он был всего один. На особый случай.

Третий день они тут. Не единожды Батюшка в крик пускался, но то все ложные были тревоги. Потому, когда в шаббат, над их головами прописулило что-то максимально лобозадое, Гудок и орудия не вскинул, и носом не повёл. Через секунду, сделав кувырок в воздухе, оно вернулось с раскрытым для захвата рукожопом, неистово выбивая им десятичную дробь. Лишь Батюшка не растерялся. Выдавив гламурный книксен, он полностью перехвостился и атаковал из позиции полулёжа!..

Позже, рассматривая дымящуюся кучу, отрывая от неё самые смачные куски и обгладывая их, они нахваливали желехряста (а это был самый обыкновенный он), так, будто вкуснее ничего не пробовали.
— Коли в Пропе желехряст, доброхеру свежий блузь! — подмигнул Гудок. У Батюшки рот был набит хрустящим желе и он в ответ только вильнул хвостом.

На Проп опустилась предпоследняя заря, компаньоны валялись брюхом вверх, сыто мечтая о будущем:
— ... и чтобы без единого вентилятора!
— Да-а-а.
— Чтобы как конь, но только не в скамейке!
— Да-а-а.
— Чтобы снял, так уж снял, а всё, что справа — песок!
— Так не бывает!
— Бывает, Батюшка, бывает!
— Тогда да-а-а!
Желехрястовы останки тихонько курились смрадом, проп окончательно разглаживался, изредка падающие метеоры, шипя, матерились.
Гудок и Батюшка даже не заметили, как в пяти литрах от них вдруг повеяло добром. Когда они вскочили было ещё не поздно...
Златогречневый Доброхер казебошил по блузю словно репихтовый самопляс! То раздуваясь, то становясь сатиновым, он стремительно шваркал синегубым утешением, исполняя одну из самых прекрасных горбушечных шмыр и сиял в предвкушении придуровища!
Компаньоны так и застыли с расчихнутым цоком. Стрясодубить такого кудрявого гэ у них не хватило ни сил, ни желания! Какая уж тут малесюська?!

А доброхеровый след, оставленный на так и не изведавшей пырша глади пропа, уже умолкал, втягиваясь как сопля.

— Красота-то какастовая! — только и смог произнести Гудок, зачарованно ломая об колено ненужный теперь зубодрищ.
— Красота спасла шмыр! — громко подумал Батюшка и на подкосившихся глазах его навернулись и снова вывернулись.

КОНЕЦ