Посетитель

Работы не было совсем. Гребаный век цифровых технологий — угробил уже и цветное фото-искусство, что уж говорить о черно-белом ретро. Все катится коту под хвост, да и кот уже не тот — голые сфинксы, мейн-куны, кладущие кучи, которые одним совком не вынести. Страшное время!

Степан Ножницын глянул на настенные часы, с тоской вздохнул, перевернул табличку в режим «закрыто» и провернул ключ — пятница, время подбивать барыши. Вечер ничего хорошего не предвещал стареющему фотографу, повидавшему много чего такого, что могло удивить. А потому, его грустные глаза говорили о вселенской тоске. Все кричало о необходимости заглянуть в бар, напиться да забыться до понедельника, только вот касса говорила спокойно-привычным тоном — иди-ка, Степа, домой, завернись в тряпки и спи. Ты, Степа, мудак! Тебя никто не любит, ты старое никому не нужное чмо, ты... 

Степан снова вздохнул, раскладывая по местам пленки, реактивы и всякую свою фигню. Со стен на него смотрели любимые фотообразы, лучшие воспоминания, которые ему удались — такие красивые и родные. Они, и только они любили его всегда. Они признавали его талант, его художественный гений. Вот и все. Но в дверь нервно постучали...

Степан вышел в зал посетителей. По стеклянной двери барабанил человек, костяшки его пальцев подрагивали — он словно отбивал какую-то музыку. Вот же черт принес, подумал фотограф, подходя. Человек за стеклом был облачен в плащ, капюшон скрывал его лицо. Ножницын в очередной раз вздохнул, открывая дверь, развернулся и пошел к стойке. Посетитель вошел.

— Мы вообще-то закрываемся, что у вас? — Степан обращался к вошедшему спиной. — Вы фотографироваться?

— Мама сказала, у вас лучшее фото, — голос был таким, словно говорила лошадиная голова, если бы кому-то пришло на ум повесить подобный говорящий трофей себе на стену. Степан даже немного подпрыгнул. Он развернулся и, открыв варежку уставился на существо, снимающее с головы капюшон. — Мне нужно сфотографироваться, да... Вы же — да?

Едва успев ухватиться за столешницу, чтобы не выпасть в осадок, Степан созерцал пришельца. Это был человек. Но это был не просто человек. Это был очень уродливый человек. Шок пробежался разрядом от головы по позвоночнику, и дал пенделя — фотохудожник взвыл.

— Уаааыыааа... вы кто? — Человек спокойно подходил ближе. Его рот был огромным, и было совсем непонятно улыбался ли он, или был зол. От этой манипуляции рта, глаза сузились, а куцые пегие волосенки вздыбились.

— Я на фото, — всхлипнул голос пришельца, — на паспорт. Мама сказала, только у вас хорошее видение образа. Я маме доверяю. А у вас тут мило.

— Стоять! Не подходите ближе, — заорал Ножницын! — Стойте, стойте на месте! — он схватил со стола первое, что ему там попалось, и защищался.

— У меня вот и деньги, вы не подумайте. Вот, деньги, — посетитель достал из кармана плаща смятые купюры. — Тут две тысячи, этого же хватит?

— Блять, как так-то? Вы... вы где взялись?.. Вы зачем вообще? — волнение зашкаливало.

— Так я ж говорю, мама сказала... — шаг вперед.

— Стоять! Я это понял, про маму... — на слово «мама» существо тут же среагировало движением ушей и увеличением рта. Это все-таки была улыбка.

— Мама, — ласково вторил он. На подоконниках завяли фикусы.

Ножницын начал привыкать к дрожи всех своих конечностей и жестом пригласил посетителя в темную комнату для фотографирования. Его мысли заблокировались между собой, он просто совершал действия на автомате. Его мозг панически хотел поскорее все завершить. Человек зашел, присел на предложенное место. Степан навел на клиента свет, поправил фоновый зонт, установил объектив. Подошел, как на заклание, чтобы поправить голову, тут же закашлялся от близости. Голова пришлого была мягкой, пальцы провалились в районе виска, на какое-то время остались вмятины.

— Ааах, черт! Просто поверните немного голову.. Или что это у вас? Бог мой, я не могу... Вы кто? — его затошнило, как когда-то в автобусе в детстве. Он тогда облевал милую женщину, которая потом снилась ему всю жизнь. Неужели расплата?

— Меня зовут Фекстрафий.

— Что?! — Степан все-таки незаметно сблевнул.

— Правда, смешное имя? — существо округлило рот, издало звуковую утробную вибрацию. — Я маме тоже говорил, когда подрос. Тут это будет непривычно и странно. 

Ножницын глядел сквозь объектив, вглядывался в ракурс этого странного создания. На паспорт, думал он. Ему — на паспорт! Человек, понимая, что его начали снимать, по-видимому, сделал серьезное выражение лица. Над галстуком, из воротника выскочило что-то слизкое. Степан вскрикнул.

— Боже... — он пытался взять себя в руки. Очень пытался, но никак. — А вы могли бы немного повернуть голову, или что там у вас? Да.. вот так... еще. Еще! Еще...

— Да, это всего лишь голова. Но мне нужно фото лица, а я уже боком!

— Еще!

— Мне лицо, а тут уже загривок.

— Вот здесь я уже вижу лицо. Понимаете, я художник — я так вижу! Еще, вашу мать — немного, — уже чуть успокоившись. Вспышка!

***

Прощаясь, Ножницын принимал деньги. Фекстрафий, натягивая капюшон, опять, видимо, улыбался. Совал щупальцу для рукопожатия. Да, он конечно придет в понедельник за фото. Да-да, спасибо, все было превосходно. Да, конечно, и привет маме. Дзынкнул дверной колокольчик — он наконец ушел. Испарился, в уже наступившей темени. Степан Ножницын аккуратно положил на стол погибшую на излете птичку — она вылетела, но лететь по назначению отказалась, разбившись в полутьме о стену.

Карьера достигла апогея. Последние деньги будут истрачены сегодня на выпивку в ближайшем баре. Главное, побыстрее добраться туда, что внезапно стало проблематичным. С неба упала вода.