ЗАТМЕНИЕ

Сергей поймал мировой кайф. Денег хватило на две «машинки». Ширево, — продавец не наколол, — оказалось высшего класса, и потому Сергей блаженствовал, сидя на парковой скамейке под огромным кленом, надежно укрывавшим его от палящего зноя. Парня уже не пугало случившееся всего какой-то час назад. Страх и ужас от содеянного с лихвой перекрылись состоянием эйфории, которой он отдался весь без остатка. От вселенского ужаса его трясло до того момента, пока спасительная игла не вошла в вену. Теперь же казалось, что убить человека — это даже приятно. Приятно, как доза чистого, без туфты «порошка».

Сергей блаженствовал. Он лег навзничь, вытянулся вдоль скамейки, прикрыл веки. И тут же к нему подошла его бабушка, присела на краешек скамьи и нежно принялась гладить по голове, ласково приговаривая:
— Вот Сереженька хороший, не ложится на рогожу, а ложится на полок, чтоб злой шершень не сволок. Спи, Сереженька, не трусь, не укусит тебя гнусь...
И так явственно звучал бабушкин шелестящий голосок, такое уютное тепло исходило от ее сухонькой ладошки, ласкающей шевелюру внука, что Серей в порыве искренней благодарности и любви вскинул руку, собираясь в ответ погладить бабушкины редкие седые волосы. Рука наткнулась на пустоту и со стуком упала на спинку скамьи. Глюк!
Бабушку свою Веру Анатольевну Сергей любил больше всех на свете. В принципе ему еще с пеленок не приходилось особо выбирать, кого любить, поскольку бабушка была с ним постоянно, дни и ночи, а мама с папой создавали материальное благополучие для семьи, копя деньги то на машину, то на коттедж, ударно трудясь в условиях Крайнего Севера. Там они, видать, и заморозились душой по отношению к сыну, ибо, наезжая раз в год в отпуск, останавливались транзитом у бабушки, дарили ей и сыну какие-то вещи, гостинцы, а через пару-тройку дней укатывали на Юг греть кости. Сергея ни разу с собой на море не взяли, объясняя это тем, что ему вредна резкая перемена климата.
А бабушка выхаживала Сереженьку и после перенесенного в двухлетнем возрасте воспаления легких, и после ужасной скарлатины, которую он умудрился подцепить в детском саду, и когда вдруг во втором классе у него возник жуткий фурункулез, давший осложнение на слух, сердце и зрение. Бабушка Вера моталась с ним по больницам, устраивалась там сиделкой и уборщицей, чтобы быть всегда рядом с внуком. Разуверившись в официальной медицине, она принялась возить мальчонку по знахарям, святым источникам, монастырям, прикладывала его к исцеляющим мощам усопших с миром праведников и великомучеников. И победила Сереженькины болячки! Потом бабушка бегала на родительские собрания в школу, активно сотрудничала в родительском комитете, проверяла домашние задания, помогала внуку по русскому языку, литературе, химии, сама ночами штудировала названные, трудновоспринимаемые Сергеем предметы, и добилась, к слову, отменных успехов в данных науках сама.
Но институт Сергей не потянул, пошел после девятилетки в машиностроительный техникум и успешно в конце концов сдал госэкзамены, получил диплом. А тут и призыв в армию подоспел. Вера Анатольевна имела статус бывшей узницы фашистских концлагерей, где над ней проводили медицинские эксперименты, поэтому пользовалась всеми льготами инвалида Великой Отечественной войны. Она могла бы запросто добиться для внука отсрочки от призыва, но ни сама, ни Сергей даже в мыслях не держали, как сейчас выражаются, «закосить» от почетной конституционной обязанности гражданина и патриота, какими, без малейшего намека на подковырку, несомненно, являлись и внук, и его бабушка.
Из учебки младший сержант Сергей Юрков угодил аккурат в самое пекло чеченской бойни. И тут, в предгорьях юга Чечни, впервые попробовал «травку». Душевно пошла «травка», сняла стресс похлеще спирта, что выдавался артиллеристам на регламентные работы по обслуживанию приборов наведения и прочей пушечной автоматики. За первым «косяком» — второй, за вторым — третий, и пошло-поехало по накатанной поколениями и поколениями наркоманов дороге.
Темной сентябрьской ночью на батарею напали боевики. Сдавили со всех сторон, шквальным огнем загнав федералов в блиндаж и не давая высунуться наружу. Сергей, подсевший уже к тому времени на иглу, спас батарею от захвата, а расчет от неминуемой гибели. Спас, как это ни парадоксально прозвучит, благодаря именно тому факту, что стал наркоманом. Уколовшись буквально за считанные минуты до налета, к самому критическому мгновению схватки он пребывал в эйфорическом экстазе, а потому о страхе за собственную жизнь не могло быть и речи. Мозг отключился от защиты организма. Сергей схватил тяжелый ручной пулемет с коробчатым магазином, выскочил из блиндажа и принялся веером поливать огнем бандитов. Те просто не могли предположить, что вдруг из-под земли возникнет бешеный солдат, хохочущий и бьющий разрывными трассерами вкруговую. На миг бандиты растерялись, и этого мига хватило батарейному расчету, чтобы выбраться из блиндажа и ударить по боевикам всей имеющейся огневой мощью и гранатами — этой ручной «артиллерией». Сергуня, как иногда в порыве нежности называла его скупая на сюсюканья бабушка, был награжден за этот бой орденом Мужества.
   Подошел дембель. Старший сержант Сергей Юрков был доволен жизнью. Любые беды, присущие войне, обошли его стороной: ни одного ранения, ни единой царапины, даже насморка за два года службы не подхватил. Все беды обошли его стороной, если закрыть глаза на главную беду, но ее-то он как раз бедой и не считал. «Дури» в Чечне хватало, недостатка в ней он не испытывал, болезнью свою пагубную страсть ни в коей мере не считал. Попробуйте, к примеру, убедить алкоголика во вреде, который он причиняет своему организму, что он хронически болен и ему необходимо лечиться, так он вам такого Лазаря напоет — Цицероны отдыхают! Вот так и с Сергеем. Так, но только во сто крат страшнее и безысходней.
На дембель с собой Сергей увез почти килограмм чистейшего, стопроцентного «порошочка», конфискованного лично им в накрытом снарядом лесном лагере боевиков и припрятанного до поры в топливном баке артиллерийского тягача. Этого «добра», по прикидкам Сергея, ему должно было хватить на долгие годы.
Не хватило. После армии Сергей какое-то время трудился охранником в частном банке, потом владельцы, узнав о пагубном пристрастии своего секьюрити, «попросили» его больше на службу не выходить, выплатив, между прочим, не только заработанное, но и обеспечив единовременным выходным пособием в размере полугодового оклада. Короче, чтобы без обид.
Потом уже постоянного места работы Сергей не имел, поскольку не до работы и нормальной жизни ( предположительно — женитьбы, обзаведения семьей и пр.) ему стало. Образовался у него совершенно определенный круг друзей и подружек, которых он, человек от природы не жадный, щедро угощал ширевом из своего армейского запаса. Ну и, понятное дело, когда наркотик закончился, его самого угощать никто из этих «друзей» уже не собирался. Пришлось добывать дозу самому где придется и как придется.
На преступление Сергей решился от неизбывного отчаяния. Два дня просуществовал без дозы, если не считать горсти «колес», но это все ерунда, плешь — мертвому припарки! Страшнейшая ломка, безысходное бешенство, всепоглощающая жажда заставила его пойти на раздобытки.
Он понимал, что собирается на разбой, но ему было уже наплевать на закон, на свое собственное будущее. Где-то в глубине души, на самом донышке плескалась лишь жалость к бабушке Вере, а на себя самого жалости уже не осталось ни грамма. И он пошел!
Смутно, очень смутно помнится, как облюбовал подъезд какой-то «хрущобы». Все они одинаковые, эти условно жилые пятиэтажки, заветная мечта и предел желаний простых советских (нынче нищих российских) граждан.
Устроился под лестницей в абсолютно темном закутке перед дверью в техническое подполье. Нашел в куче мусора перед домом кусок ржавой трубы с обломанным увесистым краном на одном конце, принес с собой. Ждал довольно долго. Дрожали ноги, еле удерживая туловище, тряслись руки, липкий, какой-то аммиачно-вонючий пот разъедал лицо и все тело. Сергей чувствовал, что сходит с ума, и еще мгновение — и он завоет заполошным звериным воем и расшибет себе голову о бетонные ступеньки.
Когда наконец хлопнула входная дверь подъезда, Сергей уже не размышлял (нечем было размышлять). Ему было безразлично, кто войдет: мужчина, женщина, ребенок. Вроде женщина... Сергей выметнулся из закутка, изо всех оставшихся на данное мгновение сил опустил трубу на голову жертвы, подхватил из рук падающей без единого крика женщины хозяйственную сумку и выскочил на улицу. Кинулся к поросшему кустарником овражку, даже не пытаясь делать вид, что просто прогуливается или спешит по делам. Видел ли его кто-нибудь в этот отрезок времени, наплевать!
В сумке оказался кошелек с деньгами, половинка буханки житного хлеба, пакет кефира, граммов триста вареной колбасы и пластиковая подложка с герметично упакованными, любимыми Сергеем с раннего детства вафлями «Артек». Деньги он забрал, вафли тоже. Остальное выбросил вместе с сумкой. Вафли с кофейной нежной прослойкой, ароматные, хрустящие — пожалуй, единственное, что его желудок мог еще воспринимать без отторжения. Но сперва, конечно, требовалась доза. Доза!
Словив в парке мировой кайф и душевно отдохнув, Сергей начал вполне адекватно воспринимать реальность. Вечерело, легкий, едва ощутимый ветерок еле слышно шуршал листьями в верхушках деревьев; по стволу древнего, замшелого орешника напротив скамейки деловито сновала вверх-вниз пушистая белочка. Было хорошо, почти так же хорошо, как давным-давно, в день вручения диплома об окончании техникума. Именно здесь, в старом городском парке, он познакомился в тот вечер с красивой девушкой в белом платье-колокольчике. Она такая одна тогда была в парке среди примелькавшихся и надоевших до безобразия свиристелках в джинсах и кроссовках или на платформах-говнодавах, с вульгарно размалеванными губами и бровями, крашеных какими-то ядовитыми красками, наподобие пожарных машин. Да еще сплошь с обслюнявленными сигаретами в зубах. Где теперь эта девушка-сказка, как ее звали, что с ней нынче? Вот этого Сергей уже как раз и не помнил, хотя поначалу она писала ему добрые письма в армию. Почему прекратилось их знакомство, по его ли вине, по ее — он тоже не помнил.
Сергей поднялся со скамьи и направился к выходу из парка. Было так хорошо, что ему захотелось вдруг жареной с луком и морковкой картошечки. На свином сале! Непременно на кусках свиного сала с мясными прожилками. Бабушка Вера готовила это блюдо-мечту фантастически вкусно: уши отвалятся!
Сергей ускорил шаги, будто и впрямь потянуло откуда-то потрясающим ароматом бабушкиной картошечки. Вот сейчас он наконец-то налопается до отвала, ляжет в чистую постель и будет долго блаженствовать, слушая бабушкины сказки и прибаутки, как тогда, в далеком и счастливом детстве.
Свои ключи от квартиры Сергей оставлял дома, ибо не раз терял их в наркотическом забытьи. Он позвонил. Бабушка Вера откроет. Сейчас. Вот сейчас!

Ему открыли. В прихожую его впустил знакомый участковый милиционер. Еще двое в камуфляже мгновенно заломили ему руки за спину и защелкнули наручники. Затем втолкнули в кухню, где за столом сидел и что-то писал молодой мужчина в штатском. А на столе? На столе лежал тот самый обрезок трубы с обломанным водопроводным краном на одном ее конце. Кран был густо испачкан кровью и еще чем-то серым, маслянисто поблескивающим в свете настенного бра.
Штатский поднял голову, пронзительно глянул на Сергея:
— Бабушку-то за что?
Сергей осел на пол и потерял сознание. Настоящий ад для него разверзся потом, когда он пришел в себя. И жить ему отныне в этом аду вечно.
Пятиэтажные «хрущобы» так похожи одна на другую. Дворы перед этими домами тоже как близнецы. И здоровому-то человеку недолго обмишуриться...