Видеть

На стройке Мишаня всегда надевал каску, а тут не надел. Торопился в столовку, прораба не было, не стал возвращаться. Мише на голову упала арматура - десятка – и он стал видеть.

Прошло какое-то время. Мишаня пришел в себя, поправлялся заметно.  Находился он в местной психбольнице, вел себя прилично – его готовили под выписку. Потому что, он не был буйным – всегда улыбался людям, здоровался, даже когда прощался.

Он был самым обычным молодым человеком, с четко поставленной речью, но с одной маленькой особенностью – теперь он никогда не снимал каску. Это стало его условием к хорошему поведению – каска! Он так и сказал, или каска, или я буду все время орать. А еще, Мишаня повысил себя до прораба – каска была не оранжевой, а белой. Такую именно запросил он. Белоснежную и чистую, как у проверяющего из Новатэка.

Однажды, на очередной беседе в кабинете главврача - Игоря Терентьевича Филина,  выявилась у Мишани приобретённая способность. Видеть! Во время приема в кабинет ввалилась медсестра Лена – долговязая и нескладная. Тонкими паучьими пальцами она еле удерживала стопку личных дел, те поехали и свалились на пол. Вид у нее был зашуганный и несчастный. Она бросилась собирать, рядом оказался Мишаня. Улыбка сползла с его лица, он на четвереньках проворно просеменил к Леночке и, в упор глядя ей в глаза, отчеканил чужим, каким-то отстраненным голосом:

«Завтра. Ты. Встретишь. Свою. Судьбу»

Тело дрожало волнами электрических разрядов. Зрачки при этом закатились, на Лену пялились желтоватые бельма.

Уже через секунду, Мишаня спокойно сидел на стуле напротив доктора, улыбался и продолжал четко выговаривать то, что недосказал ранее:

-…это было уже в 8 классе. Да, я четко помню, я пришел домой: мама не любила эту кошку и отпустила ее. Мы жили на 9 этаже и кошка больше не пришла…

Леночка в ужасе приоткрыла рот, таращилась на доктора. Она так и оставалась на полу на коленях, машинально перебирая упавшие картонные папки с делами.

- Идите, Елена Ивановна – вы свободны, - спокойно сказал доктор. – Положите дела и идите. Идите! – уже более настойчиво, по-начальнически. Леночка ретировалась. Глаза ее были мокры, но она почему-то улыбалась.

- Почему вы так сказали, Михаил? – голос доктора был вкрадчивым, располагающим больше обычного.

- Здравствуйте. Так она никогда эту кошку не любила, Игорь Терентич… иной раз как схватит…

- Я про Лену, медсестру, - мягко перебил Филин. – Про Лену, ну? – он указал на закрытую входную дверь.

- Я видел… а вот собак любила мамка…

***

Елена не вышла на работу, появилась дня через два-три – расфуфыренная до неузнаваемости она впорхнула в клинику, на входе поцеловав опешившего охранника. Взбежала по лестнице на второй этаж в отдел кадров, уверенно прихлопнула тонкой ладонью к столу, заготовленный заранее лист с заявлением об увольнении. Ответила сама на еще не сформировавшиеся вопросы сотрудниц:

- Девочки, выхожу замуж! – вид у Лены был неузнаваемо счастливый. Ее неуклюжесть куда-то улетучилась, глаза сияли, волосы блестели. Внизу, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, возле новенького черного «лексуса» ее ожидал жгучий брюнет с букетом из 101 розы. Из его кармана торчали билеты на Мальдивы…

***

Игорь Терентьевич потерял сон и покой. Его помощница стремительно уволилась и упорхнула – счастливой и беспечной, попросив отпустить без отработки. Коротко сообщила, что случайно познакомилась с мужчиной, который полюбил ее с первого взгляда. И она его тут же, следом. На лицо был феномен, о котором никакой чертов гений психотерапии – никакой Фрейд - ни сном, ни духом. Главный позабросил всех своих подопечных, распределив их между младшими докторами. Дело Мишани закрепил за собой. Беседы продолжились.

***

- А дальше?

- Здравствуйте! Ой, дальше к маме стал захаживать отставной летчик – хромой и злой. Я как раз в 9 класс перешел, ага. Ходил-ходил он, да и остался – электрик хренов!

- Почему, электрик?

- Однажды подрядился щиток электрический починить. Щиток вылетел, знаете? Так вот, полез он на стул, пузом своим жирным трётся об известку, трётся… А я ему, давайте я сам – я умею. Пшол ты, щенок, кричит. И лезет с плосками не изолированными. Каааак шандарахнуло его – он в одну сторону, инструмент в другую. Вскочил, глаза бешенные, и давай палец себе указательный кусать…

- Палец? Зачем палец?

- Так он всегда, как злился, так и кусал – до крови! Черт рыжий… Это он так злился, когда я видел.

- А когда не видел?

- О, тогда он палец перематывал, шел в темную комнату и теребился там – в штанцах,  – Мишаня захихикал. - А потом, заметил меня однажды, и сказал – вот, смотри. И не злился уже…

- А потом?

- Я маме сказал, она прогнала его. Он злой был, собак не любил. Перед уходом с Жужика моего шкуру содрал. Я со школы прихожу, а она висит – гвоздями к сарайке прибитая. И морда улыбается. Жалко, мама любила пёсика. Потом он у меня на сидении моцика еще долго был. На память…

- Так, ладно, давай-ка о Леночке. Помнишь, ты обещал?

- Помню. Я видел…

***

Вот так, уговорами да хитростью, безрезультатно выведывал док по крупице о феномене Мишанином. Как выяснилось, системы не было никакой. Видел и все  – внезапно и непредсказуемо. Лена тогда вызвала в нем жалость, он проникся и захотел помочь – он просто знал, чего она желала больше всего на свете. Он видел.

Как ни старался Филин, не получалось. Лишь однажды, посреди всех этих разговоров о жизни, Мишаня обронил, что видел – не так давно. Тогда у Салкина выросли крылья и он вылетел в форточку. Это было нереально, если бы не факт пропажи больного Салкина накануне.

- Салкин бы умер. Поэтому я сделал. Я видел…

Несколько человек болтали о летавшем под потолком Салкине, подтвердили, что он пару раз стукался о стены и шкафчик, пока не приноровился летать плавно, а затем выпорхнул в зарешеченную форточку. Показания зафиксировали, но к делу приобщить не решились. Свидетели были еще те, хоть и с жаром рассказывали.

***

Второй месяц Игорь Терентьич, теряя самообладание пытался достигнуть результата. Он уже не мог терпеливо выслушивать нескончаемые истории из детства и отрочества пациента, пытался искусственно выводить того на эмоции. Мишаня только смеялся над неуместными сентенциями доктора, над попытками вывести на жалость – истории про собачек, детей и кошечек не канали. Тогда он пошел с козырей.

- А ты знаешь, Михаил, ведь твоя мама – шлюха. Та еще – блядь она была, понял, задрот!

Это подействовало. Мишаня уставился на доктора, не мигая, щеки его задрожали. Зрачки поползли вверх. Филин напрягся. Однако все тут же закончилось. Плечи Мишины расслабились, глаза вернулись и он спокойно уселся.

- Здрасьте… Врете вы все, док, я же это чувствую. Так это не работает. Я вижу, что не вижу, понимаете? – Мишаня рассмеялся, поправляя каску. А потом перестал смеяться и добавил, очень так серьезно:

- Но еще раз ты, прыщ вонючий, скажешь на мою маму слово плохое – я дам тебе по ебалу!

Доктор перетрухнул, заметно изменившись в лице, и машинально нажал на кнопку под столом. Вбежал красномордый санитар, как раз тот, с которым на днях Миша повздорил.

- Все нормально, Саша, все хо-ро-шо… - с расстановкой произнес Филин, - можешь идти.

- Точно? А то я этого…

- Иди, Саша, – док не заметил, что Мишаня снова изменился в лице и, дрожа сканировал санитара обратной стороной глаз.

- Игорь Терентьевич, это же он – он на полу навалил, я докладывал…

- Иди, Саша…

- …так вот, - как ни в чем не бывало продолжал подопечный, - я оказался прав - без защиты никак! – он бережно провел рукой по гладкой пластиковой поверхности каски. – Я тогда из 9-го в 10-й переходил, лето было, жара… Мама огород поливала, а я носился – туда-сюда, туда-сюда. А мама кричала – не бегай, не бегай! Она не любила суеты. А я бегал все равно. Вот она со злости, как саданет по мне металлическим набалдашником от шланга – да как попадет мне по концу самому – больно, как огнем! С тех пор у меня и нет конца – сплошная бесконечность…

***

Утро следующего дня началось с криков и паники – персонал и больные, измазанные в дерьме, носились по коридорам – с визгами, толкая друг друга. Все стены были исписаны пальцами домочадцев. Много о себе узнал персонал, извиваясь и скользя по сраному линолеуму. Что случилось - никто не понимал, но в центре холла дымилась развороченная свежайшая куча зеленого дерьма, объему которого позавидовал бы и слон. А то и мамонт. Игорь Терентьевич Филин, закрывая нос, пытался пробраться в кабинет. Он кричал:

- Саша, мать твою, наведи ж ты тут порядок в конце концов -  что за дурдом развели!

Мишаня, в свежем белье, в блестящей от регулярного натирания белой каске, красиво стоял у торцевого окна коридора возле декоративной пальмы. Он радушно излучал улыбку Гагарина.

У него было прекрасное настроение. Через час главврачу доложили, что при уборке, в куче дерьма обнаружены часы, ключи и очки, принадлежащие не вышедшему на работу санитару Соловьеву А.С.