Дядя Псих

Мы называли его просто — дядя Псих. Нет, он совсем не был буйным, вечно грустный, высоченный, худой очкарик, на вид лет двадцати пяти или сорока, этого нельзя было определить на первый взгляд, для нас просто — взрослый. Все вокруг говорили, что он сильно не в себе или попросту сумасшедший. Но он никого не обижал, не кричал, всегда пытался проскользнуть мимо вас, как тень — никем не замеченный. И это здорово у него получалось, только мы дети и обращали на него внимание, да еще его жена — Любка — широкая как баржа и безумно рыжая, горланистая любительница выпить, чумная по определению соседей — тетка. Она была его женой.

— Виииталик!!! — кричала она на весь двор, — Вынеси мусор...

Наверное, его звали Виталик, мы об этом не задумывались, для нас он просто — дядя — псих. Вот в заношенном синем плаще — с авоськой пустых бутылок он спешит к дальним гаражам за гастрономом № 3, вот катит велосипедное колесо с помощью кривой палки, вот в тенечке палисада спит на скамейке, а на нем пристроилась дворовая — общая — рыжущая кошка Нюра.

Дядя Псих нигде не работал и поэтому часто мелькал у нас перед глазами, тогда, когда мы были детьми. Мы никогда не дразнили его, лишь иногда смеялись в спину, от этого глупого детского смеха, он корчился, еще больше сутулился и старался быстрее пропасть из виду.

Когда пришли голодные девяностые дядя Псих с криком: Вы больше меня никогда не обманете!!! — выкинул из своего окна на третьем этаже старенький ламповый телевизор, чем только подтвердил общественное мнение о собственной невменяемости.

А потом случилась другая история. Все вокруг так стремительно менялось, дяде Психу отказали в пенсии по недееспособности. Просто в этой рыночной кутерьме кто-то списал в архив его больничную карту. А жену — Любку выгнали за пьянку с должности уборщицы в Школе № 54 для детей с ограниченными возможностями, ту, что рядом с нашим домом. И вот, однажды, наша соседка тетя Аня, неожиданно нагрянув с дачи, чтобы навестить родную квартирку, увидела следующую картину маслом:

Дядя псих висит, привязанный на веревке обмотанной вокруг его худосочной талии, прямо у ее балкона. В руках его банка огурцов и пакет гречи, покраденные из ее личных запасов. А сверху слышится отборный мат Любки, которая пытается затащить его обратно — домой, с законно утыренной добычей.

Возмущенная сей противоестественной для ее принципов социалистической морали картиной, тетя Аня выхватила из своей сумочки дачный секатор и одним точным движением: вжик — отпустила дядю — Психа в свободный полет, закончившийся закономерно — неудачным приземлением об асфальт. Дядя Псих сломал ногу и порезал голову о разбившуюся банку с солеными огурцами, но оказалось все к лучшему, в больнице дяде Психу восстановили, наконец-то, его утраченную невменяемость, и он снова начал получать пенсию, полный мизер, но это не давало ему и Любке умереть с голоду. А раскаявшаяся в своем антигуманном поступке тетя Аня ходила к дяде — Психу в больницу и кормила его вкусными домашними голубцами, по две штуки за раз, один он всегда оставлял своей жене. 

Однажды, на лестничной клетке, где жил дядя — Псих, появились бритоголовые люди в черных кожаных куртках. Дядя Псих и Любка — запили на пару недель, вечерами распевая советские походные песни, ни в коей мере не заботясь отсутствием гитары, и какого либо музыкального слуха. Конечно, мы соседи устали от этой вакханалии, и были рады, когда она прекратилась. Только дядя Псих и Любка пропали.... Кто-то говорил, что видел их в разрушенном доме за два квартала, они жили в одной из брошенных квартир, а когда этот дом снесли и построили новый, дяде Психу и его жене не нашлось места в этой новой жизни.

Уже давно из моего родного подъезда разъехалась в разные стороны света большая часть постоянных жильцов, завелись новые. Иногда кто-то из новых соседей спрашивает: почему я не здороваюсь с теми, из 23 квартиры? Я молчу, я не знаю, как они получили квартиру дяди — Психа, может быть — просто купили, но я никогда не скажу им: здравствуй...