ИЗДАТЕЛЬСТВО

Представьте себе писателя. Не парадный портрет в костюме, с бородой/лысиной/бакенбардами. Нет. Давайте увидим писателя таким, какой он и есть большую часть жизни – взлохмаченным, небритым, в семейных трусах под домашним, в непонятных пятнах, халатом.

Мы смотрим на писателя, а тот, как поэт-символист курицу, гипнотизирует взглядом монитор. Там письмо из издательства. Не крупного. Но издательства последней надежды. Остальные уже отказали.

Первые секунды писателя штормит надеждой. Заметили, оценили! Не могли не. Писатель открывает письмо и понимает, что самое последнее, самое презренное издательство отказало/не заинтересовалось/предложило писателю заплатить за издание.

И это - конец. Пять лет жизни, сто двадцать шесть запоев, тысячи прокрастинаций, когда хотелось тупо послать всю эту писанину, которая непонятно, кому нужна, с которой неизвестно, что делать. Всё было зря. 

Писателю предстоит возвращение в социум. Пять лет жизни потеряны. В самом начале этого периода он решил сосредоточиться на главном, ушёл/был уволен с работы, единственным источником дохода стали заработки жены/пенсия мамы/переводы от тёщи. В него, писателя, верили. Но в последнее время эта вера стала давать сбои. Жена/мама/тёща уже прямым текстом, без намёков, призывала писателя начать нормальную человеческую жизнь, вернуться на старую работу или найти новую. Не принимались во внимание разумные доводы о том, что с «Большой книги»/ «Нацбеста»/ Нобелевской премии по литературе они, наконец-то, смогут купить жене/дочке/тёще айфон/поехать на отдых/сделать ремонт.

Писатель решает пока не говорить жене/маме/тёще об окончательном позоре. Он на что-то надеется. Наверное, на то, что в сюжете мироздания для его истории предусмотрен внезапный сюжетный поворот/рояль в кустах. Но на самом деле писатель понимает всё. Все эти пять лет он в глубине души знал, что дорога, которой он шёл, ведёт в никуда. Так и за эти несколько часов/дней/месяцев, что он будет молчать, не произойдёт ничего – не передумают издательства, не напишется ничего нового, поскольку старое высосало все силы.

А жить ему предстоит отныне раскаявшимся неудачником, печальным альфонсом. Да, он хотя бы попытался, но убедился, что из болота выхода нет. Житейская трясина ждёт писателя.

Но, может быть, пусть подождёт? А писатель пока пойдёт побухает?

Насчёт алкоголя у писателя с женой/мамой/тёщей заключён негласный договор. Ему, как мало/ничего не зарабатывающему субъекту, предписано не пить/ можно выпить 100 грамм/полторашку пива по пятницам/субботам.

Писатель знает, куда жена/мама/тёща складывает деньги. Они - на книжной полке, в конвертике, внутри толстой книги «Графиня де Монсоро»/ «Братья Карамазовы»/ «Бесконечная шутка». Там на сегодняшний хранится 49/57/85 тысяч. Все сбережения.

Презирая себя, писатель крадёт из конвертика тысячу рублей.

***

Бухать писатель идёт в парк/кафе у метро/автобусной остановки. Он пьёт уже третью/четвёртую бутылку/кружку пива/стопку водки, а утешения нет, как нет. То, что произошло с писателем – это Ватерлоо без шансов подняться.

Мысли писателя – это кипяток адского котла. Алкоголь лишь делает температуру в этом котле почти выносимой.

И тут писателя хлопают по плечу. Уже свыкшийся с мыслью, что вся вселенная – против него, наш неудачник оборачивается в ожидании очередного чудовищного сюрприза.

За его спиной стоит крепкий дядька, ровесник. Под густыми усами/окладистой бородой/ сеткой шрамов угадываются черты, смутно знакомые с самого детства.

- Лёха/Вася/Ахмед! – восклицает писатель.

- А я смотрю – ты не ты, - говорит Лёха/Вася/Ахмед.

Они пьют вместе, вспоминают детский сад/школу/армию. Старого друга помотало – он воевал в горячих точках/мотал срок/калымил на Северах. Он рассказывает брутальные истории, угрюмо посмеивается.

Эти рассказы напоминают писателю Джека Лондона/Варлама Шаламова. Ведь люди сталкивались с таким голодом/холодом/насилием, что расскажи им писатель о своих невзгодах, они бы подняли его на смех. Но что бы они, эти люди, сделали на месте писателя? Смирились бы с прозябанием в неизвестности? В то время, как награды/путёвку в жизнь/тиражи получает бездарный шлак?

- Мне нужен ствол, - говорит писатель.

На вопрос «зачем» писатель придумывает историю о жене/маме/тёще, которая работает мастером маникюра/парикмахером для животных, на которую наехали непонятные быки и требуют дань за «крышу».

- Так, может, по ментам тех беспредельщиков пустить? – спрашивает Лёха/Вася/Ахмед.

- Жена самозанятость не оформляла. Больше головняка, братан. Я даже стрелять не планирую. Но надо этих уродов просто пугануть.

- Понял. Короче, братюня, я поспрашиваю. Только имей в виду, что это – дорого.

- У меня есть 48/56/84 тысяч/и, - говорит писатель.

- Хорошо, братан. На связи.

Ворваться в долбаное издательство, в любое из них. Выбить дверь с ноги. Первый выстрел – и башка секретарши в клочья. Обязательно надо пальнуть кому-нибудь в живот. А вот редакторов самотёка убивать изощрённо. И на закуску у нас – директор издательства. О, как он будет молить о пощаде! Валяться в ногах, ползать. Насладившись пресмыканиями мерзавца, писатель вышибет ему мозги.

А потом – и себе. И сделает свой роман бессмертным.

***

Вечером пьяный писатель получает нагоняй от жены/мамы/тёщи. Эта милая и терпеливая женщина беззлобно попрекает писателя:

- Рано праздновать начал.

Она многого не знает. Например, того, что её муж/сын/зять задумал прорыв в бессмертие.

Поспать у писателя получается очень мало. Среди ночи он выныривает из тяжёлого алкогольного забытья, идёт на кухню попить воды – ведь его мучает сушняк. Вода смывает сон.

Писатель курит на балконе. Предутренний холодок кажется ледяным дыханием бездны.

Прощальная записка будет выглядеть примерно так:

«Лена/Мама/Марья Степановна! Я вынужден был пойти на этот страшный и великий шаг. Книга, над которой я трудился последние годы, подверглась осмеянию. Но теперь смеяться буду я. Хотя и не из нашего мира. Я завещаю тебе/вам всемирную славу. Ты/вы её заслужила/и. Знай/те, что я тебя/вас люблю/очень уважаю. А твои/ваши 49/57/85 тысяч из шкафа я взял. Но, думаю, всемирная слава принесёт в разы больше. Так что мы в расчёте. Твой/Ваш любящий, но непризнанный писатель. Прощай/те!»

***

Утром звонит Лёха/Вася/Ахмед.

- Короче, по нашему делу. Поговорил вчера с одними людьми. Могут помочь.

«Значит, всё всерьёз», - необратимо осознаёт писатель.

- Ты не передумал? Как раз за ту сумму, что ты говорил, можно подобрать вариант.

- Хорошо, - Голос писателя почти не дрожит.

- Учти, люди серьёзные, опасные. Короче, я им твой номер дал.

Весь день писатель мечется, не знает, чем заняться. Время утекает. Ничего не сделано.

Телефонный звонок раздаётся ближе к вечеру. Номер абонента скрыт. «Не отвечать!» - в панике думает писатель. Но, конечно, отвечает.

- Это ты диски с оркестром волынщиков искал? – интересуется неизвестный голос.

- Что? – удивляется писатель.

- Из Волынской области. Ну? Дятел, бля…

- Я! – До писателя доходит.

- Ну, заебца. Через полчаса будь на рынке/автостоянке/остановке. Бабло не забудь.

Писатель, не дрогнув, берёт деньги из «Графини…»/ «Братьев…»/ «Шутки…» До рынка/ автостоянки/остановки топать прилично, минут пятнадцать. Лишь перейдя дорогу через очень тормозной светофор, писатель понимает, что забыл написать прощальную записку. Хотя какая записка? Он же не сегодня на дело пойдёт? Может, даже и через неделю.

***

На рынке/автостоянке/остановке писатель топчется уже десять/двадцать/тридцать минут. Мимо проходят самые разные типы, иные - криминального вида, но как понять, кто из них принадлежит к тем самым «опасным» людям?

Когда писатель уже смиряется с мыслью о том, чтобы пойти домой, оживает мобильный телефон. Это снова звонок с засекреченного номера. Писателю велят перейти дорогу и сесть в автобус/электричку/ зайти в метро. «Началось», понимает писатель. Он почти сжёг все мосты. Ему почти открылась волнующая дорога преступлений.

Через пять/шесть/семь станций/остановок – новый звонок.

- Выходи, поворачивай направо. Трубку не бросай.

У самого эскалатора/выхода указание сменяется на противоположное. Теперь надо идти в противоположную сторону. Писатель понимает, что за ним наверняка следят. А все эти странные телодвижения – возможно, помогают выявить другой «хвост» от мусоров/другой банды.

- Так, теперь направо. Прямо. Налево. Видишь, джип? Садись в него, на заднее сиденье.

Действительно, на шоссе, прямо перед писателем, мигает фарами джип. Задняя дверца авто открывается, словно сама по себе.

Писатель поворачивается, чтобы бежать. Чуть не сбивает с ног мужика с неприятной, предвещающей неприятности, рожей.

- Чо, вспомнил, что утюг не выключил? – Рот зловещего мужика кривится в недоброй ухмылке. – Давай, в машину.

На заднем сиденье пусто. На переднем сиденье - водитель, а рядом с ним – вообще жуткий тип. Писатель понимает, что не хочет рассматривать его лицо. Взгляд этого человека – пламя кошмаров. И всё-таки писатель замечает странной формы нос, явно сломанный в драке/на ринге. Обращает на себя внимание и борода – недлинная, ухоженная. Как серебряные жилы камень породу, бороду пронизывают седые пряди.

Зловещий провожатый садится рядом с писателем, протягивает писателю очки виртуальной реальности.

- Куда мы едем, тебе знать не надо, - объясняет зловещий. - Чтобы ты не подглядывал, мы тебе игруху включим.

Зловещий втискивает в ладонь писателя что-то пластмассовое, с кнопками. Джойстик.

Окружающая реальность рассыпается звёздами, и вот писатель оказывается на боксёрской арене. Опомниться некогда. Тут же на него налетает кто-то чёрный, огромный. Глаза фиксируют быстрое движение, и тут же всё вокруг оказывается залито красным.

Всю дорогу чернокожий гигант повергает писателя в нокауты. Самый позорный оказывается настолько живописным, что его крутят на повторе. И писатель видит себя, получившего под дых так сильно, что сила удара преодолевает гравитацию, и автор несостоявшегося романа века взлетает над канатами, рушится в зал, в публику. 

У писателя получается лишь невпопад размахивать руками. Несколько раз он подпрыгивает. Один раз даже совершенно чудесным образом совершает сальто, как молодой Олег Газманов.

- Приехали, - слышит писатель.

***

Это типовой посёлок не определяемого Подмосковья с шапблонными домиками и лесочком на горизонте.

Бородач направляется к одному из домиков. Писатель – следом. Они оказываются на кухне.

- Чайку бахнешь? – спрашивает бородач. – Нашего, зоновского чифиря? Не пробовал, поди?

- Да фраер это, Хоттабыч, - говорит зловещий, который зашёл следом.

«Хоттабыч?» - удивляется писатель.

- Это я вижу, - опасно усмехается бородач. – Тем не менее, перед нами – фраер, который хочет совершить самую серьёзную покупку в своей жизни.

Тот, кого называют Хоттабычем, берёт из шкафчика пачку индийского чая со слоником, потрошит её в большую металлическую кружку, следом - ещё одну пачку, заливает чай водой из-под крана. Затем извлекает из стола устрашающее на вид орудие пыток с кусками бритвенных лезвий, прикреплённых к проводу, который тут же втыкает в розетку, а лезвия опускает в воду. Очень быстро вода закипает.

- Чифирь готов, - объявляет бородач. – Подождём, пусть настоится.

Он садится за стол, смотрит на писателя.

- Ну, рассказывай, мил-человек, зачем тебе волынка понадобилась?

Писатель повторяет легенду о рэкетирах. Такие кислые лица он видел только однажды – когда зачитывал перед редколлегией толстого журнала синопсис.

- Фраерское фуфло, - выносит вердикт Хоттабыч.

Он разливает чифирь по чашечкам. Напиток чёрен, как нефть.

Писатель нервно отхлёбывает и содрогается от горечи. Это хуже любой микстуры. Эту горечь не вывести ничем.

Впрочем, на столе стоит сахарница, в ней кубики. Правда, странные, словно подмоченные. Судя по радужным отливам, сахар вымочили в бензине. Писатель бросает три/ четыре/пять кусочков – лишь бы избавиться от горечи. Бандиты обмениваются загадочными взглядами.

Жуткий напиток становится почти пригодным для питья, но возникает химический привкус.

- Ну, и кого ты мочкануть задумал? – спрашивает бородач.

Писатель вдруг замечает, что Хоттабыч испускает странное свечение по контуру тела. Сияет и зловещий напарник.

Писатель вдруг произносит правду. Наверное, так правильней.

- Издательство, - говорит он. – Эти козлы не взяли мою книгу, понимаете? Я её писал три/четыре года/пять лет. Кровью сердца! А они…

- А они, получается, заслуживают смерти? – Бородач заполняет сиянием всю кухню. – А то, что дети, жёны, котики у них – не думал? Что ты там написал? Как хоть называется?

- «ЖМ», - говорит писатель.

- Про тубзик, что ли? – спрашивает бородач.

- Ну, что вы! – нервно усмехается писатель. – Это значит «Жопа мира». Или «Живи, Маруся!». Или…

- Про жопу, значит, написал, - замогильно усмехается бородач. – Я бы читать такое не стал.

- Это образ! Символ!

- Жопа? – не понимает бородач. - То есть, ты людей приговорил, за то, что они не стали публиковать роман про жопу?

- Валим его, Хоттабыч? – спрашивает зловещий.

Бородач качает головой. В глазах его – кружение звёзд, пляс молний. Писатель думает о галлюциногенных свойствах чифиря - неужели они есть? А ещё писателю кажется, что его выворачивают наизнанку, что кто-то прямо сейчас хозяйничает у него в голове.

- Нет, - говорит Хоттабыч. – Мы договоримся на том, что деньги, которые ты приготовил за ствол, ты отдашь мне за исполнение желания.

- Я понимаю, - говорит писатель. - Меня грабят. Деваться мне некуда.

- Эх, лошок-фраерок, тебе же хорошо делают. Не надо будет никого убивать. Сделаю так, чтобы опубликовали твою жопу в лучшем издательстве страны.

Писатель начинает нервно, брызгая внезапными слезами, хихикать.

- Не веришь. Это всегда так. Деньги давай.

Писатель отдаёт 48/56/84 тысяч/и, а бандит выдёргивает волосок у себя из бороды и говорит, протягивая его писателю:

- Положи его в рот, запей чайком и проглоти.

- Если вы ограбили меня, то хотя бы не издевайтесь, - стонет писатель.

- Что ты? – отмахивается главарь. – Все добра тебе хотят.

- И как быстро это произойдёт? – спрашивает писатель.

- Завтра, завтра! – машет рукой бородач.

Что ж, вот что значит «испить чашу». Писатель глотает волосок, запивает чифиром. Химический привкус очень заметен. Но вкус унижения ещё гаже.

***

Обратно писатель снова едет в VR-очках. И опять ему крошит физиономию, швыряет через канаты черный гигант.

Писатель бредёт домой. Мир тёмен, а ближайший чахлый лесочек исторгает галюны. Вот проносится двухголовая собака, а вот ковыляет припозднившаяся бабка на восьми паучьих ногах.

Предстоит объяснение с женой/мамой/тёщей. А писатель даже массовым убийцей не станет. Обычным позорником, который облажался и проворовался.

Телефон звонит, пищит, вибрирует. Он превратился в живую и зловредную тварь. Писатель знает, кто его разыскивает. Сейчас состоится роковое объяснение, а за ним – финальное падение в ничтожество.

Жена/мама/тёща спрашивает, где носило писателя. А времени уже много. По контуру она искрит красными протуберанцами.

- С друзьями прокатился. В Подмосковье.

- Что?! У тебя есть друзья? Ты запил?

Она обнюхивает писателя, но от того ничем не пахнет.

- Я надеюсь, ты не живёшь тайной жизнью? Вот и друзья у тебя какие-то завелись. Может, и бабы, а? А скажи, ты водишь их домой?

- Да с чего ты взяла? – мямлит писатель.

- С того, что у меня пропали деньги. Это серьёзно. Давай вспомним, кто здесь был?

Вдруг жена/мама/тёща замечает, что у писателя – стеклянные глаза.

- Что у тебя с глазами? – спрашивает эта святая женщина. - Ты… ты стал наркоманом? Мало тебе твоего писательства? Господи, за что мне это всё?!

Снова пищит телефон. Заебал. Писатель достаёт трубку с намерением разбить и растоптать её.

Что-то пришло на почту. Писатель открывает письмо, готовясь встретить новый удар судьбы.

«Уважаемый автор! Ваш роман «ЖМ» произвёл на меня колоссальное впечатление. Я влюбилась в Ваш текст уже с заглавия. Вам кто-нибудь говорил, что Вы – гений? Хочу извиниться перед Вами за отказ, который Вы получили от наших редакторов. Вы ведь прислали рукопись самотёком? К сожалению, редакторы иногда ошибаются. Срочно приезжайте к нам в офис. Ваш роман надо издавать немедленно!

Искренне Ваша, Шубена Данилочкина, главный редактор «Издательства Шубены Данилочкиной».

Удивление перерастает в шок, тот задействует какие-то переключатели между синапсами нейронов. И писатель кричит:

- ААААА!!!

- Что?! – отшатывается жена/мама/тёща.

- Издательство Шубены Данилочкиной! Меня! Мой роман! Я гений! Вот!

Свершилось.

***

Утром писатель мчится по адресу, в Москва-сити. Самым нелепым образом наш гений блуждает среди небоскрёбов, пока случайный курьер не показывает ему нужное здание из стекла и бетона.

На проходной писатель набирает указанный в письме телефон, ощущая, как горло превращается в пересохшую пустыню.

- Слушаю Вас! – тут же отвечает Шубена Данилочкина.

- Кррргхмбрргр, - каркает писатель: – Это автор «ЖМ». Я уже здесь. Внизу, у стойки.

- Ой, как замечательно, - говорит Шубена. – Сейчас за Вами спустится девушка.

Она проговаривает это «за Вами» так, что ощущается большая буква.

Появляется ослепительно красивая блондинка, на фоне которой писатель выглядит пыльным бомжом. И вот они уже едут на лифте. Писатель мучается от желания что-то сказать. Но о чём ему, заскорузлому чудовищу, говорить с недоступной красавицей? Но девушка сама овладевает инициативой разговора.

- Что же вы такое написали? – спрашивает она. – Шубена Эллиновна уже второй день сама не своя.

- Обо всём, - сдавленно отвечает писатель.

Он чувствует себя самозванцем. Не место ему в этих роскошных лифтах.

- Я так хочу почитать Вашу книгу! Напишете мне автограф на экземпляре? Буду гордиться.

Девушка ведёт писателя мимо кулеров, столов, мониторов, упаковок книг. Останавливается у стеклянной двери:

- Вам сюда.

Великий миг: писатель входит в святая святых.

Там царит полумрак. Из кресла поднимается седоватая женщина в очках.

- Здравствуйте, гений! – сияет издательница. - Присаживайтесь! Не могу передать вам, насколько окрылил меня Ваш роман. Я читала и – знаете – снова поверила в литературу. Вы написали всё, как надо.

На столе у неё распечатка. В перевёрнутых буквах писатель узнаёт собственный роман.

- Вы, наверное, знаете, что всё, к чему я прикасаюсь, становится бестселлером.

Что-то не так, вдруг понимает писатель. Реальность в его глазах начинает выглядеть, как смонтированный Дэвидом Линчем галлюциноз. Шубена Данилочкина периодически пропадает, превращаясь в бело-серые горизонтальные помехи, которые затем вновь на какое-то время складываются в человеческую фигуру.

- Сейчас мы подпишем контракт, но сначала давайте обговорим кое-какие нюансы. Что сократить, что добавить. Вот, например, на странице 128 Вы пишете…

Она начинает листать рукопись.

С которой происходит странное. Рукопись вдруг темнеет. Только что листы были белыми, и вдруг бумага, словно побывала в огне, становится бурой и – что?! Вязкой? Да. Именно так. Это всё чифирь, чёртов напиток для опасных людей.

Писатель силится не обращать внимания на то, что сейчас на столе, перед Шубеной, лежит куча кала, а самая могущественная женщина российского книгоиздания запросто макает в эту вязкую кучу пальцы с изысканным маникюром.

- Прекрасный и очень образный момент секса с коровой. Мы немного углубим образ…

Писатель не слушает. Заворожённый он смотрит на руки Шубены. Сейчас она поднимает руку, за которой тянется вязкое.

Шубена поправляет очки, которые тут же буреют и обвисают на лице.

«Она всё превращает в дерьмо!» - паникует писатель.

Он вскакивает и замечает, что кресло под Шубеной – тоже имеет рыхлую фактуру и только каким-то чудом сохраняет форму.

- Дружочек, почему Вы так разволновались? – спрашивает эта женщина и – писатель фатально не успевает отдёрнуть руку – касается его ладони пальцами.

Писатель ощущает, как тело приобретает рыхлость, как расширяются поры, как всё, что составляло его суть словно засасывается неким невидимым пылесосом, чтобы (он это откуда-то знает) напитать некий Верховный Желудок. Писатель ещё успевает открыть рот.

И закричать.