Джеся

Впервые Михаил столкнулся с ней зимой, совершенно случайно. Холодным пасмурным днём остановился у хлебного киоска, чтобы купить батон к обеду, где и увидел Нэлю, приятельницу жены. Встав за ней в очередь, он легонько дотронулся перчаткой до её заснеженного плеча. Та обернулась и тот час же у неё из-за пазухи, из под отворота шубывынырнула хорошенькая собачья головка с острыми ушками и крупными чёрными глазами. Она показала белые зубки и стала яростно облаивать нарушителя неприкосновенности хозяйки.

Мишка даже вздрогнул от неожиданности:

      — Это ещё что за зверь?

       — Это – Джеся, – ласково сказала хозяйка «зверя», поглаживая рукой оскаленную мордочку. – Мы с ней всегда вместе ходим. Вот под шубой от мороза её прячу.

Нэлю, тёмноглазую, чёрноволосую брюнетку, с бледной кожей, обсыпанной серыми, расплывчатыми веснушками, от чего её лицо казалось не умытым, Мишка узнал сравнительно недавно. Полгода тому назад они с женой получили квартиру в новом микрорайоне. Дочери пришлось сменить школу, что для подростков в старших классах весьма болезненно. Однако Даша довольно быстро сблизилась с Мариной Гольшмит, дочерью Нэли.  Девчонки начали дружить, ходить друг к другу в гости. Затем на школьном собрании был избран попечительский совет, куда вошли обе мамы подружек. Всё это дало благоприятную почву для общения и уже через год Нэля и Люба стали добрыми приятельницами, как и их дочери. Маринка была белолицая, кареглазая, стройная девчонка, очень похожая на свою маму. Однажды, за чаем, когда она была у них в гостях, Мишка спросил её:

 — А Гольшмит, немецкая фамилия?

        — Нет, – гордо ответила Маринка, – еврейская.

Время шло, и Джеся стала появляться в Мишкиной квартире вместе со своей хозяйкой, когда женщины окончательно сдружились и решили заглядывать друг к другу в гости. Тут-то уж её рассмотрели во всех подробностях. Породы гладкошерстный карликовый терьер, она имела чёрный окрас с рыжими подпалинами на животе и груди. Ростом не больше молодой кошки, Джеся смело засеменила на своих стройных ножках по комнате, лишь только Нэля сняла её с рук на пол.

        — А она ещё вырастет? – спросила Люба.

       — Да куда же ей ещё расти, – засмеялась Нэля, – Она уже старая. Ты знаешь сколько ей лет? Скоро девять, а один «собачий» год равен семи нашим. Вот и перемножь.

       — А кутята у неё были? – поинтересовался Михаил.

      — Нет, – с сожалением вздохнула Нэля, – мне так этого хотелось, но она ни одного кобеля к себе не подпустила.

 Когда сели на кухне пить чай, Нэля поставила Джесю себе на колени, та положила голову на край стола, а хозяйка стала кормить её маленькими кусочками колбасы и сыра. Стоило только кому-либо из присутствующих за столом приблизить руку в сторону гостьи, как собака тут же осуждала это яростным лаем.

       — Защищает меня, – похвалилась Нэля. –Мы с ней везде вместе. Я её балую, вкусненьким кормлю. Она и спит со мной под одним одеялом, маленькая ведь – мёрзнет.

После ухода гостей Люба сказала: - Вот что значит евреи – и собака у них еврейская!

В последствии и Люба с Михаилом много раз бывали в квартире у семейства Гольшмит. Николай, гражданский муж Нэли и отчим Маринки, работал шофёром-дальнобойщиком, почти не бывал дома, а в свободное от работы время «отрывался по полной программе». Поэтому на вопрос: « Где Николай?», его супруга имела два ответа, либо: « В поездке», либо «Гудит!». Летом Николай гудел на даче, а зимой в гараже. Естественно, что при таком плотном графике времени на чаепития у него не оставалось. Иногда Нэля приглашала к себе Михаила с супругой для того, чтобы он помог ей сделать какую-либо мужскую работу: собрать новый шкаф, повесить полку, отремонтировать стол. При этом она говорила о Николае: « У него руки не из того места растут, он может держать только руль и стакан». Джеся остервенелым лаем встречала каждое появление Мишки в своей квартире. Она набрасывалась на него с такой искренней яростью, словно он был её заклятым врагом, будто она чуяла в нём прямую угрозу своей жизни.

—Нэлька, убери от меня эту старую деву, – кричал Михаил, – а то я её раздавлю ненароком!

— Колька, когда пьяный, гоняет Джеську, вот она у нас мужиков и не любит, –моправдывала хозяйка собаку.

 За столом Джеся всегда восседала на коленях у Нэли в роли главной персоны и сторожа. Всякий раз, как только Мишка протягивал руку, чтобы взять печенье или сахар, собака показывала ему свои перламутровые зубки.

       — Ну, погоди, – смеялся Михаил, –вот придёшь ты к нам в гости, и я тебе буду золотые протезы показывать.

Впрочем, дороги Мишкиного семейства не так уж часто и драматично пересекались с тропинкой Джеси, чтобы об этом можно было рассказать что-то интересное. Однако время, великий режиссер наших судеб, порою закручивает весьма сложные сценарии, суть которых, возможно, не понятна и ему самому.

Нэля, дама предпенсионного возраста, в то время уже не работала, а получала пособие по инвалидности. Несколько лет тому назад ей сделали операцию и она стояла на учёте у онколога. А теперь предстояла повторная операция.

— Пусть Джеся поживёт у вас, когда я буду лежать в больнице, – попросила она Любу. – Больше деть её некуда. Николай в поездках, у Маринки самая учёба пошла, да экзамены, некогда ей, а собаке постоянный присмотр нужен.

       —Ну давай попробуем как она себя поведёт, – согласилась сердобольная подруга.

  Пока у Нэли шли приготовления к госпитализации, Джесю стали приводить на день в чужую квартиру. Весь отведённый срок она ничего не пила и не ела, а дежурила возле входной двери, почти уткнувшись в неё носом. Люба брала её на руки, относила на кухню под окно, где стояли оставленные Нэлей чашки с едой и водой и был постелен коврик, однако она тут же возвращалась назад, на свой пост. Впрочем, всего этого Михаил не видел, поскольку находился у себя на работе. Но когда Нэля легла в больницу, для Джеси потянулись бесконечные сутки разлуки с хозяйкой, а по вечерам она стала встречаться с ненавистным ею мужчиной. Она и сама не знала, за что так не любит его, но внутреннее чутьё подсказывало ей, что это самый главный враг в её жизни.

— Вот мы и встретились, Джеся, – увидев её, улыбнулся Мишка. – Показать тебе зубы? Помнишь, как ты меня в лоскуты рвала? Что же теперь молчишь?

Она пригнула голову, сгорбилась и поджала хвост, от чего стала ещё меньше, смотрела на Михаила огромными, испуганными глазами.

— Ты меня не бойся, – сказал он, – я мужик справедливый, зря не обижу, не то что твой Николай.

 Когда он протянул к ней свою широкую, горячую ладонь, чтобы погладить её спину, она от страха почти легла на пол и перестала дышать, но не издала ни звука.

Однако с кормлением по-прежнему был непорядок. Первые дни она отказывалась от еды, только пила воду. Тогда Люба, устав угодничать перед ней, заявила ей строго:

       — Вот что подруга, у нас тут не Мадридский двор и ты не принцесса. Прыгать возле тебя на задних лапках я не собираюсь. Еда перед тобой – хочешь – ешь, а не хочешь не ешь. Сдохнешь – за хвост и на мусорку. Поняла?

Она поняла, что надо набраться терпения и дождаться хозяйку. Дело пошло. Только по ночам она вставала со своего коврика и обходила все комнаты шумно вдыхая воздух носом, толи надеясь вынюхать след хозяйки, толи привыкая к новым запахам. Люба вставала с постели, гладила и успокаивала собаку:

        — Ничего, Джеся, вернётся твоя Нэля, ты только жди.

И она ждала. Зато, когда через месяц Нэля появилась на пороге, восторгу Джеси не было предела. Она взвизгивала от радости, прыгала на задних лапах и крутила хвостиком, а как только оказалась на руках у хозяйки, с откровенным удовольствием облаяла Мишку.

      — Это за что же такая благодарность? – удивился он.

  Собака ничего не ответила, только показала зубы.

       — Как там твои дела? – стала расспрашивать подругу Люба, когда они уселись на диван.

       — Дела у прокурора, а у нас – делишки, – весело засмеялась Нэля. – Хирург сказал: «Будешь жить покуда не умрёшь». Соскучилась я по Джеси, - добавила она, прижимая к себе собаку и целуя её мордочку. Джеси в ответ с благодарностью вылизала её веснушки.

       — Она же для меня как талисман, – продолжила Нэля, поглаживая Джесю, – мы с ней не расстаёмся. Когда мне плохо, она полижет меня и становится легче. Её мне девчата на работе подарили, тогда я с первым мужем разошлась, с Маринкиным отцом. Сказали: « Чтоб в постели по ночам не тосковала». И правда – с нею как-то спокойнее, веселее, меньше думаешь про свои болячки. А когда мне первую операцию сделали, сказали, что рак, пошла я с Джесей к гадалке. Так, мол, и так говорю, скажи, сколько мне там ещё «дыбать» на этом свете осталось? У меня же дочь-малолетка… А она мне отвечает, успокаивает: «Не волнуйся, милая, поживёшь, ещё и внуков увидишь. Вперёд псина твоя помрёт, а уж ты после неё». Гадалка, глядя на Джесю, видимо, подумала, что это кутёнок, вот и пообещала. А она у нас на самом деле уже старушка, но маленькая собачка всю жизнь щенок. Я Джесе так и сказала: «Это тётенька не на меня гадала, а на тебя, поэтому не бойся, не помрёшь, пока я жива». Вот так и живём вместе.

 С тех пор Нэля не однократно пользовалась добротой подруги, при необходимости оставляя Джесю на её попечение. Время шло. Даша с Мариной закончили школу, устроились на работу. Марина вскоре вышла замуж, родила ребёнка, но дружба у них не прекращалась и она по-прежнему приходила в гости к Даше, теперь уже с мужем и сыном. У Нэли не ладилось со здоровьем.

— В Израиль уезжать надо, – заявила она как-то. – За границей медицина сильная, там мою болезнь давно лечат.

Потихоньку, постепенно она стала наводить справки и собирать документы. Дело это хлопотное и далеко не простое, однако Нэля справилась с поставленной задачей – выхлопотала себе двойное гражданство, продала дачу и гараж, а квартиру оставила. Вместе с ней в землю обетованную уезжала и Маринка с семьёй.

      — Мы же с ребёнком едем, – объясняла она. – У нас же полная семья, поэтому нам все льготы и пособия доступны.

Предлагала Нэля и Николаю оформить брак и ехать вместе с ней, но тот упёрся, вцепился мёртвой хваткой в свою баранку:

        — Лучше я дома голодным сдохну под забором, чем жить сытым на чужбине.

        — Ты думаешь он и в правду такой патриот? – смеялась Нэля, беседуя с Любой. – Знает, что там ему евреи пить не разрешат, да и не с кем!

Незадолго до отъезда она пришла к Любе с серьёзным разговором.

       — С Джесей у меня проблема – некуда деть.

       — А разве ты её с собой не берёшь? – удивилась Люба.

       — Да куда же её брать? Старая она, ей уже двенадцать лет! Привезу её туда, а она и подохнет. Справки, прививки и паспорт выхлопотать можно, но она же дорогу не выдержит. Собак везут отдельно, транспортным самолётом в клетках, по три дня не кормят…

       — Так оставь её Николаю, – посоветовал Михаил. – Один сторож в квартире - хорошо, а два – лучше.

       — Да ты что! – махнула рукой Нэля. – Он же пьяный убьёт её! А мне бы хотелось передать Джесю в надёжные, добрые руки, так что получается, что кроме вас больше и некому.

Люба согласилась, а муж был против и позже высказывал супруге:

      — Добрые руки, добрые руки! Брешет она всё, твоя Нэлька! Обузу лишнюю брать не хочет, вот и корчит из себя гуманистку!

Через неделю Джеся стала полноправным членом Мишкиной семьи. Вместе с собакой Нэля передала и все её принадлежности: посуду, постель, одежду, поводки…

       —Может я её ещё заберу, – сказала она напоследок, вытирая слёзы, но вголосе не чувствовалось энтузиазма.

  Вечером, вернувшись с работы, Мишка присел на корточки перед квартиранткой.

      — Ну что, Джеся, теперь мир? Кто старое помянет, тому глаз вон!

Она растерянно смотрела на него снизу вверх печальными глазами. Альтернативы не было. Бедняжка по прежнему панически боялась Михаила, но уже больше ни разу не повысила на него голос. В её судьбе произошли кардинальные перемены, сменились не только квартира и хозяева, другими стали запахи, звуки, отношение к ней. Все те понятия чести, верности, достоинства, всё то, что она постигла своим собачьим умом за долгую жизнь, потеряло основу. Она была не в силах осмыслить весь масштаб катастрофы, но чувствовала, что случившееся непоправимо. Весь день Джеся бродила по комнатам квартиры, осматривая потаённые уголки – не спрятались ли где прежние хозяева; или подолгу стояла у входной двери, чутко выслушивая шорохи – не раздадутся ли на лестнице знакомые шаги. Но комнаты были пусты, а за дверью громоздилась пугающая тишина. Тогда её охватывала паника и непередаваемая тоска. Закинув головку вверх и устремив взгляд в одну, видимую только ей точку на потолке, вытянувшись на своих тоненьких ножках, маленькая и беззащитная, она рыдала голосом обиженного ребёнка: «Ава-ва-ва-ва, ава-ва! Ава-ва-ва-ва!» Может быть, она звала прежнюю хозяйку, может быть, жаловалась своему Богу, или просто оплакивала свою бессмысленную жизнь, но в любом случае слушать это было невыносимо. Даша брала её на руки, успокаивала:

        — Не надо плакать, Нэля не бросила тебя, она ещё вернётся!

 А Мишка, устав слушать собачьи причитания, поговорил с ней серьёзно:

       — Вот что, Джеся, я смотрю ты шибко по евреям заскучала. Они тебя бросили, а ты им песни поёшь. Так вот, если ты мне ещё раз устроишь концерт – отправлю тебя в Израиль по воздуху, через балкон! Я понятно всё изложил?

Не известно как и что усвоила она из сказанного, но концерты прекратились.

 К осени Даша с Маринкой уже общались по интернету, наладив устойчивую связь. Далёкая заграничная подруга хвалилась, что они получили квартиру и все пособия, что ищут хорошую работу, что городок их стоит на берегу Мёртвого моря, и о том как там всё дёшево и доступно, и как прекрасна жизнь в краю, где вечная весна.

— Подожди, Даша, – обещала Маринка, – Вот обживёмся немного, пришлём тебе гостевую визу. Приедешь, посмотришь, как Люди живут.

       — Да где же я денег на поездку возьму? – Вздыхала Даша. – Заработки-то у нас сами знаете какие…

      — Ничего, дорогу мы тебе оплатим, – успокаивала Маринка.

Между тем пришла зима. Теперь, прежде чем вынести Джесю на улицу, на неё надевали специально пошитую шубу и шапку, оставленныеНэлей. Выглядела она в таком наряде смешно и неуклюже. Гуляла не долго и тихим поскуливанием просилась домой. По ночам она стала заходить в спальню к Даше, тихим уканием требуя, чтобы её взяли в постель. Если Даша крепко спала и не слышала, собака шла в спальню к старшим хозяевам и настойчиво повторяла свою просьбу. Люба подхватывала её рукой и прятала к себе под одеяло.

        — Мёрзнет она, – объяснила супруга сонному Мишке.

        — Э-э, нет, Джеся, – сказал Михаил, – так дело не пойдёт! Ты в кровати – третий лишний. Мы с тётей Любой под одеялом сами-то с трудом решаем жизненные проблемы, а тут ещё ты со своим уканьем в самый неподходящий момент.

 Вечером, по пути с работы, он зашёл в кондитерский киоск и спросил у продавщиц две коробки из-под печенья.

 Дома, ножом и ножницами, он раскроил картон и с помощью степлера и клея сделал маленький, аккуратный домик для Джеси. В него постелили перину и мягкую постилку. Конуру поставили в коридоре за шкаф. Таким образом, Джеся получила своё постоянное место. В начале её запихивали туда силой и закрывали выход, но постепенно она сама поняла и оценила достоинства своей квартиры. Здесь было уютно, тепло и тихо, она никому не мешала, и её никто не донимал. Когда ей надоедало общение, она уходила в свой уголок и, свернувшись калачиком, подолгу спала.

Нэля приехала летом одна. Прежде чем прийти в гости, позвонила.

       — Молодёжь трудится, – объяснила она, – Деньги зарабатывают. На будущий год поездку планируют.

 Явившись в квартиру и усевшись в кресло, предложенное Любой, она тут же спросила про Джесю.

        — Зови её, – предложила Люба.

Услышав своё имя, Джеся вылезла из уютного домика и засеменила в зал на знакомый голос. В её движениях не было прежнего ликования и радости, глаза выражали удивление и тревожный интерес. Она остановилась посреди комнаты, посматривая то на Любу, то на гостью, как бы сравнивая их.

       —Джеся, Джеся, – ласковым голосом позвала её бывшая хозяйка. – Иди ко мне, моя радость! Как я скучала по тебе.

Нэля подхватила собаку рукой и положила её себе на колени. Джеси не сопротивлялась, но и не выказывала ни какого восторга от этой долгожданной встречи.

        — Да ты не рада, что ли, Джеся? – обиделась Нэля. – Ну полижи меня, полечи, полечи.

Она стала гладить Джесю, что-то тихонько приговаривая, а та сидела у неё на коленях растерянная и подавленная. Трудно сказать, что именно происходило сейчас в пёсьей головке, но это маленькое существо явно пыталось осмыслить происходящее, втиснуть его в рамки своего понимания, сравнивая прошлое, уже почти забытое, с настоящим. Запах гостьи ей был не знаком, голос фальшивым и только рука, гладившая её, напоминала о чём-то хорошем, давнем, что ещё сохранилось в её старческой памяти. И тогда, как бы оправдываясь, она стала осторожно лизать розовым язычком руку бывшей хозяйки.

        — Расскажи как вы там живёте? – заторопила подругу Люба.

Нэля пустилась в длинные, красочные описания своей новой заграничной жизни. Трудно было отличить, что в её рассказе фантазия, а что реальность, в целом выходило всё очень уж хорошо.

       — Ну, а как там Николай? – прервал Нэлино хвастовство Михаил.

       — Гудит Николай! – с удовлетворением ответила она. – Я же дачу и гараж продала, так он теперь дома гудит. Я ему водку еврейскую в подарок привезла. А в квартире бардак! Видать и бабы там бывали. Я же Кольке разрешила баб-то приводить, только чтоб без всякой заразы.

        — Так что ж они к нему с медицинскими книжками приходили? – съязвил Мишка.

  Наболтавшись, гостья собралась уходить.

       — Дела у меня тут свои есть. У нас там медицина дорогая, так я хочу здесь бесплатно сдать анализы и пройти консультацию у онколога. А с Джесей мы ещё как-нибудь погуляем, - сказала она, снимая собачку с колен на пол.

       — Я думала, что она заберёт Джесю с собой на время своего отпуска, – удивлённо пробормотала Люба, закрыв за подругой двери.

— А вот и не угадала, – передразнил её супруг.

Нэля жила в городе два месяца, но так ни разу больше в гости и не зашла, только звонила по телефону.

Джеся ни как не отреагировала на визит своей бывшей хозяйки, ничего не изменилось в её поведении. Может быть, она была уже слишком старой для эмоций, а может, просто не хотела ни кому показывать свои переживания, переболев этим один раз. Каких либо особых хлопот новым хозяевам она не доставляла. Все заботы, по её уходу и содержанию, брали на себя Даша и Люба, но постепенно и главу семейства стали приобщать к этому.

       — Миша, – просила его Люба, – сходи, погуляй с Джеськой, а то у меня пироги.

       — Э-э-э, не! – крутил пальцем в воздухе супруг. – Это вам в добрые руки её передали, а у меня руки не добрые! Я когда до неё дотрагиваюсь, она дрожит вся, как в лихорадке.

        — Да хватит кочевряжиться, - уговаривала Люба, - собаке в туалет надо!

Мишка подхватывал Джесю себе в подмышку и выходил во двор. На улице он отпускал её на длинном поводке, заканчивавшемся двумя ремешками, опоясывавшими собаке грудь. Его интересовало: куда она поведёт его, станет ли искать дорогу к прежнему своему жилью. Джеся делала своё дело, подслеповато щурилась на незнакомый ей дом, нюхала чужие запахи и, потоптавшись по дорожке, просилась назад в квартиру. Собак она не любила и всякое их приближение к себе встречала лаем.

  На следующее лето, на целый месяц, вся Нэлина семья приехала на Родину. Больше всех их появлению была рада Даша. Когда они пришли в гости в полном составе, разговорам и расспросам двух школьных подруг не было конца. Муж Марины показывал целую кучу фотографий и демонстрировал записи на компьютере, Нэля была занята внуком, так что появление Джеси в общей сутолоке ни на кого не произвело особого впечатления. Нэля отметила, что собака заметно постарела, а Маринка попыталась подозвать её к себе.

—Джеська, Джеська, ты меня ещё помнишь? – и, видя в ответ безразличие, махнула рукой. – Нет, не помнит.

Джеся постояла, осматривая многочисленных гостей и молча ушла в свою конуру.

       — Ну как тебе, Марина, родные места в сравнении с землёй обетованной? – поинтересовался Михаил.

      — Да никакого сравнения, – зашипела Маринка, показывая своё дурное настроение. – Как вы тут живёте? Сроду больше не приеду сюда. Ваша Россия и близко с Израилем не стояла!

      — Почему же она наша? – удивился Михаил. – Она и твоя тоже. Ты здесь родилась, выросла, вышла замуж – это твоя родина.

      — Родина–уродина,  – хмыкнула Марина. – Собака и та не признала! А на таможне вообще – одни дебилы стоят. У вас тут все думают, что раз мы из заграницы приехали, то деньги у нас прямо из карманов сыплятся. Что у вас тут хорошего? Грязь, бардак и нищета! А у нас в Израиле кругом порядок, чистота, достаток. Мы почти на курорте живём, рядом Мёртвое море.

       — Вот именно, что мёртвое, - только и нашёл аргумент Михаил, – а у нас за домом Волга живая.

 Марина выполнила своё обещание и больше ни разу не появлялась в родном городе, но Нэля продолжала приезжать каждое лето на пару месяцев. Дружба между Дашей и Мариной постепенно затухла, а вместе с ней и надежда на гостевую визу.

Джеся потихоньку старела. У неё прогнулась спина, шерсть потускнела и приобрела серый оттенок, словно её посыпали пеплом. Она утратила свою былую резвость и любопытство, часто болела ушами.

       — Опять Джеське уши застудили, - сетовала Люба, - в пору хоть шапку с неё не снимать. Зайди, Миша, после работы в аптеку, купи капли.

  Мишка приносил капли, добродушно ругался:

— Как на пиво – денег у нас нет, а собаке на уши аж сто сорок рублей нашла. Обалдеть можно!

Лечить Джесю поручали тоже Мишке, поскольку она не любила этих процедур и всячески вырывалась. Он садился с нею за стол, зажимал её тело между ног и, придерживая голову рукой, добросовестно закапывал ей антибиотики в уши и в рот. Собака в его руках вся тряслась, как осиновый лист, а он при этом приговаривал:

       — Ну чего ты боишься, дурёха старая? Я же не травлю тебя, а лечу!

Джеся давно уже стала полноправным членом семьи и при длительных отлучках хозяев из дома, её везде брали с собой. Так она, городская жительница, несколько раз попала в деревню.

 Мишкина тёща, бойкая хохлушка, всю жизнь прожившая в бедности и потому приученная во всём к экономии и рациональности, откровенно удивлялась, увидев Джесбю.

— О-о, ну шоцезасобака, мэншэ кишки! На сонци вона парыцця, а у тени мэрзнэ. На кой чёрт вона вам нужна? Ото ж нэ зря евреи вам её отдалы! Завезить вы её куды-нибудь, та кынтэ.

Дворовый пёс, Верный, не скрывая откровенного интереса и любопытства, поскуливал, чуя самку, и до хрипа натягивал цепь, пытаясь дотянуться до городской гостьи. Много разных сук он перевидал на своём веку, обмочил все заборы в округе, но такую фифу не встречал ни разу. « Господи, - взвизгивал он к своему богу, - дай хоть разок попробовать деликатес, а то всё всухомятку, всё деревенские!». Когда случалось так, что Верный и Джеся оказывались слишком близко друг от друга, она остервенело облаивала его: «Да какое ты имеешь право поднять на меня, еврейскую собаку, свою ногу, дерёвня! И думать не смей, пакостник колхозный!». Джеся бродила по высокой траве, путалась в ней и уканьем выражала своё недовольство. Сельская жизнь ей не нравилась.

В один из своих очередных приездов, во время визита в Мишкину квартиру, Нэля даже забыла спросить о своей бывшей подопечной.

        — Что ж про Джеську не интересуешься? – задал ей вопрос Михаил. – Прежде вы с ней вместе ели, спали, к гадалке ходили, а теперь она тебе вроде как и не родная.

       — А разве она ещё жива? – удивилась Нэля.

       — А вот сейчас узнаем. Джеся, Джеся! – позвал Мишка.

Сонно пошатываясь на тонких ножках, Джеся вышла из своего домика, и процокав коготками по линолеуму, остановилась посреди зала перед диваном, на котором сидели люди.

        — Да моя ты красота! – всплеснула руками Нэля. – А я себе другую собаку завела, Цезарем назвали.

      — Что ж она тебя тоже лечит, руки лижет? – подковырнул гостью Мишка.

       —Какое там лижет, кусается зараза! – крикнула Нэля. – Злой, как хорёк!

        — На кой же чёрт ты его купила? – удивилась Люба.

      — Так ведь порода редкая, - оправдывалась подруга. – Знаешь, сколько он стоит? Двадцать пять тысяч на ваши деньги. Я без собаки не могу, а это молодой, долго проживёт.

Джеся, внимательно навострив уши, выслушала беседу, фыркнула и, покрутив головой, тихо удалилась в своё убежище.

 Когда закончилось чаепитие и гостью проводили, Люба, закрыв за подругой дверь, вздохнула с досадой:

      — Вот ведь Нэлька, еврейка жадная! Сколько в гостях бывает, а хоть бы раз конфетку или какуюпеченюшку к чаю принесла! Хвалится всегда: у нас то, у нас это, всего полно и всё задарма! Ну, взяла бы и привезла попробовать чего-нибудь, что мы не ели, есть же у них там что-то своё, фирменное, чего у нас не делают!

       — Ага, как же, держи карман шире, – засмеялся Мишка. – Евреи, они и в Израиле евреи! А вот она к нам ещё придёт, я ей и намекну…

       —Ты что! – замахала на него Люба руками. – Не вздумай позориться. Что мы себе сами пряников не купим?

       Мишка ходил на работу в первую смену и потому поднимался раньше всех в квартире. Вместо будильника он приспособился вставать по проводному радио, висевшему на кухне. Трансляция передач по нему ежедневно начиналась в шесть часов утра гимном России. Заслышав знакомую мелодию, он поднимался, шёл на кухню, включал свет, ставил чайник и только потом умывался и одевался. Джеся со временем тоже привыкла просыпаться под одну и ту же музыку. Увидев в кухне свет, она суетливо спешила туда, постукивая коготками по полу, и тыкалась мордочкой в свои чашки. Если же Джеся подходила к Мишке стихимуканьем, похожим на ворчание, и смотрела на него снизу вверх, значит надо было вести её в туалет. Он подхватывал её на руки, зимой запихивал под куртку, и выходил с ней на улицу. «Давай быстро! – требовал он, ставя собаку на землю. – А то мне ещё бриться надо». С работы Мишку Джеся никогда не встречала и по-прежнему боялась, дрожа всем телом, при каждом прикосновении его руки. Она потихоньку дряхлела. У неё стёрлись когти на лапах и начали выпадать зубы, которые находила Люба во время мытья полов.

На следующий год, когда приехавшая в родной город Нэля сидела у них за столом, Мишка повёл беседу с намёком:

       — Нэлька, а тебе не кажется, что ты должна мне банку пива израильского за собаку? Я её уже шесть лет кормлю.

      — Нет, не кажется, – спокойно ответила она. – Это ты, Мишуня, мне должен поллитровку за то, что я подарила тебе Джесю.

       —Ни хрена себе подароче