Ловицы зайцев.

(рассказ)

Александру Виноградову посвящается

            Стояли первые тёплые дни апреля. До дня рождения дедушки Ленина и такого долгожданного Первомая было рукой подать.

Две закадычные подружки - Света Смирнова и Наташа Нефёдова  -возвращались из своей деревенской  школы. Маленькая и худенькая Наташа  явно блёкла на фоне своей,  светловолосой и абсолютно слоноподобной ,сопартницы. Та казалась скорее её старшей сестрой, чем  школьной подругой.

Наташа и впрямь задержалась в школе дольше обычного. Онав собиралась уйти из неё сразу после восьмого класса, став, в конце концов,  буфетчицей или поваром, поскольку очень любила поесть пирожки с луком и варёными айцами, а также борщ с мясом.

Худенькая Наташа очень страдала от своей худобы. Её почти все сместные жители сначала принимали за городскую пигалицу. И это очень обижало девочку.. Да и груди у неё совсем не росли, делавшие её очень похожей на её единоутробного братца, правда без вего пока не совсем ещё детородного стручка.

Никанор сейчас жил с отцом. Родители Наташи  слишком быстро поняли, что сделали ошибку, сойдясь вместе, и теперь жили порознь, словно бы чем-то всерьёз обиженные игрушки. Отец забрал Никанора, оставив своей жене всегда такую слабую и всегда так нелепо хнычущую Наташу.

Несмотря на жару, девочки были довольно тепло одеты.  На Свете красовалась светло-голубая болоньевая куртка. Из-под  неё выглядывал коричневый подол школьного платья, а ноги Светки,  одетые в фиолетового цвета колготки , утопали в совершенно нелепых разрисованных ромашками резиновых сапогах.

Девочки сами не заметили, как свернули с главной деревенской улицы и спустились к реке. Всегда такая обжористая Светка сладостно лизала ярко-красного петушка на палочке , особенно противно высовывая свой толстый язык так гадко похожий на кусок «Докторской» колбасы.

Такую колбасу Наташа видела всего пару раз в жизни, зато часто видела, как взрослые люди режут свиней. Свиньи вопили  тогда почти человеческими голосами. Наташе всегда было жаль бедных животных . Она никогда не ела ни котлет, ни мяса. Даже на куриные бёдрышки смотрела с тоской.

Сейчас,  на маленьких полузатопленных островах что-то определенно  белело. Наташа пригляделась, и вдруг совершенно неожиданно для своей подруги и 

 

стала расстёгивать неповоротливые пуговицы на своём клетчатом демисезонном пальто.

Это пальто подарил ей отец, прислал в счёт алиментов. Наташа всегда считала себя совсем некрасивой, она была чересчур худой для деревенской девочки, и теперь торопливо снимая с себя вещь за вещью.

- Ты чего это,а? – вопросила. нелепо таращащаяся на неё, Светка. –Совсем сказилась?

- Наташа между тем лихо стянула с себя трусы и довольно зло заметила: «Там  же зайцы погибают – не видишь что ли!?»

Светке стало вдруг ужасно стыдно за свою упитанность и одетость. Она посмотрела на дорогую столичную куртку. Она ужасно хотела надеть в школу ещё и джинсы, но приходить в джинсах в школу не разрешали. Их классная руководительница,   Аврора Ивановна , когда-то словно бы в шутку сказала, что заставит Светку сидеть в таком случае перед всеми совершенно голой, как в бане или в каком-то странном институте, который располагался в Ленинграде и назывался Академия художеств.

Светка  глубоко вздохнула и тоже стала лихорадочно оголяться, не желая отстать от такой проворной и смелой Наташи.

Та, уже будучи босиком пританцовывала у кромки воды. Пританцовывала и оглядывала всё ещё холодную воду.

Она попыталась вбежать в неё по щиколотку и тотчас выскочила обратно.

- Ты что, дура... Вон лодка стоит.

И впрямь лодка была совсем рядом. Девочки бросились к ней и стали сталкивать  её в воду.

Они пыхтели и дружно толкались своими нагими и ослепительно розовыми телами. Наконец более смелой Наташе удалось стянуть лодку в воду.

- Я буду лодкой править, а ты зайцев хватай.

На дне лодки лежало единственное весло, больше похожее на лопату, которой в русскую печь ставят и вынимают из неё домашний хлеб. Наташа пробралась на нос лодки и стала осторожно выгребать на середину реки.

Светка со своими короткими волосами, стыдливо пыхтела, сидя на банке. Наташе показалось, что одень её к нелепый клетчатый комбинезон и в такую же клетчатую рубашку, м она станет похожей на Карлсона.

- Только бы  шмотки наши никто не упёр, а то придётся, как последним дурам в чём мать родила домой возвращаться.

Наташа удивилась – ей совсем не было холодно. Напротив, собствення нагота её даже  обрадовала. Ей стало надоедать скучное школьное платье. Она всё мечтала поскорее повзрослеть и не быть нахабой для собственной матери. Так в сердцах называла её бабушка.

 

Зайцы явно впали в какой-то спасительный транс. На ум Наташе то и дело приходили некрасовские строки о добром и смелом деде Мазае. Она посмотрела на Светку, та отважно хватала зайцев за уши, хватала и  тотчас тащила их в лодку.

Светке стало немного стыдно за свою голую ловлю. Её упитанное тело уже скучало и по болоньевой куртке, и по коричневому платью, и даже по баклажанового цвета колготкам и нелепым резиновым сапогам.

Голая, она была очень смешной. Съеденные за завтраком пирожки наверняка успели с успехом перевариться и почти были готовы вылезти из её природного отверстия тёмно-коричневой и весьма гадкой на цвет и запах колбаской.

Светка всегда стыдилась своих какашек. Те слишком напоминали ей какашки свиней. Да и она сама чем-то походила на вполне упитанную свинку, особенно сейчас, когда она была совершенно голой.

На зайцев она смотрела, как на свою вполне законную охотничью добычу. «Эти  вот на капор пойдут. А из этих можно целую шубу сшить!» – думала она, отбиваясь от мерзких заячьих ласк

- Придётся ещё один рейс делать, - слишком много их - утирая пот со лба, проговорила Наташка.

Она радостно почти по-детски улыбнулась, уже предвкушая похвалы учителей и даже небольшую заметку в районной детской газете.

«Как жаль, что я пионерский галстук сняла... Вот дура...», - мысленно обругала себя худенькая и абсолютно счастливая девочка.

 

...Бабка Наташи сидела за своей любимой швейной машинкой.

Она собиралась сшить внучке обнову к Первомаю. Хотя её дочь и развелась с мужем, в её личных проблемах девочка была совсем не виновата.

«Ей и так нелегко. С городских харчей, да на наши деревенские хлеба!»

Это всё было верно.

То, что её дочь стала грезить городом,  была виновата она сама, слишком принижала она деревню. Хаяла её за грязь и неустройство, за вечно пьяных и абсолютно неспособных к нормальной жизни мужиков.

«Нормальных-то ещё в самом начале тридцатых побывали. А потом война. Вот одно отребье и осталось!», - иногда в сердцах говорила она.

Отложив в сторону портновский сантиметр, она взглянула в окно. Возле их калитки болтался какой-то  очень невзрачный мужичонка, прижимающий к своей исхудавшей груди кучу какой-то, явно детской, одежды.

В мужичке она с неудовольствием узнала местного выпивоху Сидорыча. Тот явно вёл себя странно, хотя однажды пытался обменять на бутылку водки нижнее бельё неизвестной женщины.

«Вот неймётся ироду!», - прошипела Вера Прокофьевна и решительно направилась сначала в сени, а затем и во двор.

- Чего тебе надо?! – накинулась она на полупьяного мужичка.

- Всё.. нету твоей Наташи. Вот это одно и осталось. Небось, двойку  в школе получила, да как есть в воду и кинулась. А тебе старая карга последний привет оставила.

Вера Прокофьевна осеклась. Вещи, действительно, принадлежали её внучке Наташе. Она оглядела взлохмаченного и явно нетрезвого мужичка.

- А я сейчас в милицию тебе сдам, паршивец. Откуда мне знать, -  может быть, это ты её раздел, а затем или в хлеву запер или  и впрямь в воду спустил. Там тебе всё припомнят. И перемёты твои поганые, и...

- Да стой ты, стой. Нужна мне твоя мокрощёлка.  У меня до войны знаешь сколько баб было? Любая ноги на сто восемьдесят градусов разводила. Была даже одна агитаторша из Рублёвска. Так та влюбилась в меня, как кошка.

 

Вера  Прокофьевна бросилась к реке. Она побежала туда в халате и в галошах, дабы удостовериться в правдивости слов этого местного блядуна и выпивохи.

Накануне она и впрямь слишком уж застращала Наташу, пугая её поркой, если та вновь принесёт из школы двойку. Но девочка выслушала её слова довольно стойко. Она даже не стала просить прощения или умолять о чём-то а тихо и серьёзно легла в постель

Вера Прокофьевна немного взволновалась. Обычно на лето ей привозили Никанора. Этот мальчишка мало чем отличался от Наташи. Он мог бы  вполне сойти за девочку - такой же худенький и болезненный.

Он вобрал  в себя черты отца. А В Наташиной физиономии читались черты её матери – вечной неудачницы.

Она даже своего семейного гнезда не смогла толком свить. И теперь вполне могла лишиться своей дочери. А возможно – и сына.

 

Наташка с гордостью вела свой корабль  к берегу. Мысли о районной газете заменялись уже целым подвалом во всесоюзной «Пионерской правде»!.. Тогда её наверняка пошлют в Артек, а, возможно, её именем назовут родную школу.

Первой рассерженную Веру  Прокофьевну увидала Светка. Наташка пока витала в своих мечтах и совсем забыла думать о бабке. Но теперь она вдруг ясно ощутила свою наготу.

Сердитая бабка могла, вполне легко могла её выпороть по такому мелкому заду. Досталось бы, разумеется и такой скверной свиноподобной  Светке.   Они обе заслужили серьёзную трёпку.

- Ах, вы паскудницы малолетние! Ишь, чего придумали. Да сдались вам эти ироды косые. Хай, мёрли бы, коли их судьба такая. А всё школа эта проклятая. Забьют вам головы какой-нибудь  чушью. А вы и верите!

Светка со страху противно и гадко икнула. Ей вдруг стало разом зябко и стыдно. Теперь она и впрямь была кем-то вроде наказанной куклы. Бабка Наташи погрозила ей сломанной веткой и словно бы двух нашкодивших коз заставила наперегонки бежать в гору.

Подруги пронеслись  по деревне почти галопом. Они бежали по сухой дороге, бежали, отбивая босыми пятками крепкую, воистину пионерскую дробь.

 

На следующее утро их обеих отвезли в райцентр с воспалением лёгких. Обе  спасительницы метались в бреду и им мерещились спасённые ими,  вполне благодарные им за это  спасение зайцы...

2022.