Купец Рябов (из цикла «Знаменитые нижегородцы»)

Летом 1916 года на устах жителей Империи было два имени: нижегородского купца Прова Федотовича Рябова и Алексея Алексеевича Брусилова, главнокомандующего Юго-Западным фронтом. Газеты трубили о «появлении в тяжёлую годину истинных спасителей Отечества» и «новых Минине и Пожарском». Но, если генерал А. А. Брусилов после октябрьского переворота 1917 года благоразумно перешёл на сторону большевиков и, таким образом, оставил свою фамилию в учебниках истории, то имя бежавшего в Харбин Рябова было благополучно забыто новой властью. Исчезли все упоминания о борьбе губернских городов Кстова и Ардатова за переименование центральных улиц в Рябовские; о сборе средств на статую народного героя на Откосе; о поставленной в Мариинке опере «Волжский Купец».
 Как бы то ни было, но, мне кажется, что не дело забывать о знаменитом нижегородце и «Рябовской роте». Итак…

Пров Федотович Рябов поселился в Нижнем лет десять назад. Кой-какой капиталец у него уже имелся, но он до поры это искусно скрывал, прикидываясь мелким купчишкой, коих близ Ярмарки водилось великое множество. Начнёшь вспоминать, придёт на память не то лавчонка с баранками, не то прилавок с леденцами или, того проще, короб с мануфактуркой через плечо. Казалось, зарабатывает мужичок торговлишкой на плошку щей, а о большем и не мечтает. Невысокого полёта птица, споёт песенку, никто и не заметит.
Но, не так прост оказался Пров Федотович. Прошло время и, как-то сам собой, встал на Ярмарке павильон с тканями. Цены божеские, на любой карман рассчитаны, от благородных господ, до простой работницы. Приказчики, вежливые и улыбчивые, усики покручивают, мотыльками вдоль прилавка порхают. Чисто, уютно, светло, а над входом золотыми буквами выложено «Рябов и сыновья». И уже не плотвичкой шныряет наш Пров Федотович, а плывёт, знающим себе цену, окунем. А, дальше — больше! Оказалось, имеется у него в Сарове красильня, кирпичный заводик в Кстово, земелька под Ардатовым, кой-какие бумаги в пароходной компании.
Вступление России в Первую мировую пришлось аккурат к пятидесятилетию Прова Федотовича. К юбилею, который тот собирался справить с истинно купеческим размахом.
— Недурно складывается, — посмеивался Рябов, просматривая список приглашённых, — и меня почествуем, и во славу русского оружия чарочку поднимем.
Увы, разгром 2-й армии Генерала Самсонова при Танненберге поверг Нижний в уныние. В церквях служили панихиды по погибшим, горестно звонили колокола, плакали женщины, провожая мужей на фронт. Дамы надели траур, а увеселительные заведения города благоразумно сменили репертуар.
День своего рождения, изрядно выпивший Пров Федотович, провёл дома в одиночестве. Сидя в одном исподнем за столом, он наливал рюмку за рюмкой и медленно переполнялся злобой.
— Ну, колбасники! — сжимал кулаки именинник. — Думаете, я это так спущу? Да, вы, сукины дети, хотя бы понимаете, с кем связались? Считаете, стар купец Рябов? Ох, и пожалеете. Крест даю, пожалеете!

***

Утром, плотно позавтракав, Пров Федотович навестил своего давнего знакомца — купца первой гильдии Петра Дмитриевича Яргомского. Войдя в обитый красным деревом кабинет приятеля, и расцеловавшись с ним, Пров Федотович горячо заговорил о войне, о «австро-венгерском сапоге, топчущем галицийские поля», о «долге каждого нижегородца» и «невозможности оставаться в стороне».
— Эк тебя, Провушка, разобрало, — засмеялся, колыхая тучным чревом, Пётр Дмитриевич. — Меня прямо слеза прошибла! Качалов, ей богу, Качалов! Скажи уж честно, армейские подряды получить хочешь? Помогу. Как старому другу помогу, и комиссионные не попрошу.
— Подряды, дело хорошее, — заинтересовался было Пров Федотович, но тотчас решительно тряхнул головой. — Нет, брат, тут у меня другие счёты.
И, бранясь через слово, поведал об испорченном юбилее и данной себе клятве.
— Понимаю, — Пётр Дмитриевич нахмурил брови. — Такие вещи никому спускать нельзя, а уж немцам и подавно. Да, только, что тут поделаешь? Разве что пожертвования для фронта собрать? Давай и я приму участие, дело святое.
— Без денег, ясное дело, не обойтись, — опустился в кресло Пров Федотович. — Но, понимаешь, хотелось бы самому, — и он пошевелил пальцами, будто сжимая чьё-то горло.
— Да, — хмыкнул Пётр Дмитриевич, — вижу, задели тебя.
Он позвонил в колокольчик и распорядился подать чаю. Затем, достав лист бумаги, придвинул золочёный чернильный прибор.
— Давай, по-деловому подойдём…
Через полчаса Пётр Дмитриевич отложил ручку.
— Смотри, что получается, — потряс он исписанным листом. — Первое. Немцев ты хочешь наказать лично, а, главное, присутствовать при этом. Мало того, колбасник, сидящий в окопе, должен знать, что лиха хлебает не просто от российского воинства, а от обиженного им купца Рябова.
— Верно понимаешь.
— Второе, — невозмутимо продолжал Пётр Дмитриевич. — На фронт ты готов хоть сейчас, но не в армейском чине, а сам по себе. Вольным человеком, приказам не подчиняющимся.
— Правильно. Тут дело не государственное, а личное.
— И, третье, — подвёл итог Пётр Дмитриевич, — самое, на мой взгляд, важное. За деньгами не постоишь.
— Богом клянусь! — истово перекрестился Пров Фёдорович.
Пётр Дмитриевич встал, тяжело прошёлся по кабинету.
— Ничего на ум не приходит? — внимательно посмотрел он на приятеля.
Пров Фёдорович беспомощно развёл руками.
— А, по мне, так всё понятно. Прямая дорога тебе, дурень, в партизаны!
— Куда?
— В лес! Как деды наши в 12-м году. По кустам прятаться, да в шалашах, на старости лет, ночевать.
По-другому никак не выходит.
— Ну тебя, — расстроился Пров Фёдорович. — Какой из меня партизан?
Пётр Дмитриевич вздохнул.
— Не я к тебе за советом пришёл. Сам думай.
На том, в молчании попив чаю, и расстались.
Пров Фёдорович прямиком отправился в книжную лавку, где скупил имеющиеся в наличии карты Восточной Европы. На следующий день, нанёс визит старому приятелю, служившему в молодости в кавалерийском полку. Оттуда двинулся на Сормовский завод, где отобедал в компании инженеров.
Словно охотничий пёс, ищущий след, Пров Фёдорович рыскал по городу встречаясь со знакомыми офицерами, купцами, промышленниками. Подписался на издания, освещающие положение на фронтах. Говорил с ветеранами, помнящими былые походы, читал военные мемуары. Вёл долгие разговоры с казаками, охотниками и егерями. Даже съездил в Санкт-Петербург, где посетил Ижорский завод, уделив особое внимание дирижаблестроительному цеху.
Наш купец был уверен, что если посвятить всего себя неразрешимой загадке, то, рано или поздно, ответ будет найден.
Так оно и вышло.

***

Тёплым августовским вечером Пров Фёдорович берегом Волги возвращался домой из Кстова. Последнее время мучила бессонница, но сейчас, убаюканный покачиванием пролётки, безмятежно спал.
— Экие растяпы! — вырвал его из сна голос кучера, — Гляньте, Пров Фёдорович, самолётовскую «Княжну» на отмель посадили.
Рябов, подслеповато щурясь спросонья, пригляделся и увидел как-то наискосок стоящий на реке пароход «Великая княжна Татьяна Николаевна». На берегу напротив застрявшего судна собралось человек тридцать мужиков.
— Останови-ка, — велел он, и тяжело спустившись на дорогу, пошёл, разминая затёкшие ноги, к воде.
— Кстовские крючники, — указал кнутом кучер. — Сейчас с капитаном сторгуются и пароход, что твой зуб с мели сдернут.
Пров Фёдорович остановился, разглядывая деловито снующих мужиков.
— Здоровые ребятки, — задумчиво произнёс Рябов. — И работают слаженно, артельно. Слушай-ка, — обратился он к кучеру, — а, чем зимой промышляют?
— Кто чем, — хмыкнул тот. — Одни избы рубят, другие в город на заработки подаются.
— Поехали домой, — словно что-то решив для себя, зашагал к пролётке Пров Фёдорович.

***

Через несколько дней, в трактире на Рождественке, Рябов встретился со старостами крючников. Оказывая уважение, он прежде, чем приступить к делу, поздоровался с каждым за руку.
— Хочу предложить, — сразу взял быка за рога Пров Фёдорович, — Отчизне в трудные времена послужить. Согласны ли?
Огромные, заросшие волосами крючники молчали, исподлобья глядя на купца.
— Попросту говоря, — продолжал тот, — хочу ваше сообщество до весны ангажировать в помощь войску российскому.
— Дело хорошее, — загудели старосты. — Зима время голодное. Можем провиант, амуницию, али снаряды грузить.
— Таких молодцов, — рассмеялся Пров Фёдорович, — да в грузчики? Нет, господа. Я вам работу по силушке, да по норову подобрал. На театре, как армейские говорят, военных действий.
Повисло тягостное молчание.
— Не обессудь, Пров Фёдорович, — поднялся, наконец, один из старост. — Не по душе твоя просьба. Неохота головы под пули подставлять и в окопах мёрзнуть.
— Так я и не в солдаты зову.  На фронте не только из ружей палят, там для всех дело найдётся.
— Хитришь, кормилец, — покачал головой староста.
— Хитрю, не хитрю, там видно будет, — подмигнул Пров Фёдорович, — а, платить два рубля в день стану.
— Врёшь?!
— Старостам по пять, — продолжал купец. — За увечье, если не дай Бог случится, пятьдесят рублей. Оплачу дорогу и харч.
— Благодетель! — швырнул шапку на пол староста. — Записывай меня первым…
Назавтра Пров Фёдорович, нанеся визит губернатору, спешно отбыл в Петербург, где провёл без малого месяц.

***

Алексей Алексеевич Брусилов, командующий 8-й армией, находился в прескверном расположении духа. Заботясь о его ревматизме, денщик за ночь протопил печь так, что в доме было жарко, как в бане и генерала постоянно клонило в сон.
— Алексей Алексеевич, — в дверях появился адъютант. — Пакет из Ставки.
— Читайте, — Брусилов, морщась, выпил (уже третий за сегодня!) порошок от мигрени.
— Послание личное. От Великого Князя Бориса Владимировича, — адъютант положил на стол конверт. — Доставлено неким нижегородским купцом Рябовым.
— Дожили, — буркнул генерал. — Корреспонденцию из Ставки купчины возят.
И он, сломав сургучную печать, развернул письмо.
«Любезный Алексей Алексеевич… тяжёлые для Империи времена… столь важная для страны поддержка купечества… крайняя нужда… самые благие намерения… рассчитываю на тебя».
— Вздор какой-то, — потёр виски Брусилов. — И, где этот купец?
— В приёмной. Прикажете позвать?
— Нет уж, уволь. Великий Князь пишет, что сей Рябов прибудет с какой-то помощью. Что у него там? Фураж? Провиант?
— Никак нет! — в глазах адъютанта промелькнула усмешка. — С ним неполная сотня волжских крючников.
— Что-о-о? — побагровел генерал.
— Девяносто человек крючников. На телегах, — отрапортовал тот. И, доверительно добавил, — Здоровые все черти, хоть сейчас в гвардию.
— Вот незадача, — наморщил лоб Брусилов. — Ладно, ставь их на фортификационные работы. И слышать об этом больше ничего не желаю.
Но, не тут-то было!
Не для того прибыл на фронт Пров Фёдорович, что бы блиндажи строить и окопы рыть.
Прошла неделя, и начальник штаба, вернувшийся с передовой, со смехом доложил командующему о «рябовских молодцах».
— Рябов? — нахмурился, вспоминая, Брусилов.
— Купец, что из Нижнего с крючниками прибыл. Вы, Алексей Алексеевич, должны помнить.
— Да-да, был такой.
— Так вот, прошлой ночью эти сукины сыны подползли к австрийским заграждениям, привязали к вкопанным кольям верёвки, а потом все вместе навалились и вырвали к чертям триста метров «колючки», утащив к нашим позициям.
— Да, им тут игры, что ли? — рассвирепел Брусилов. — Ярмарка? Балаган? Немедленно ко мне этого купца!
— Виноват, Ваше Высокоблагородие, — замялся начальник штаба. — Но, считаю своим долгом сообщить, что сей странный демарш получил крайнее одобрение у нижних чинов и, необычно поднял боевой дух в окопах.
— Уверены? — с сомнением посмотрел на него Брусилов. — Что же, положусь на Ваше мнение…
Пров Фёдорович, тем временем, оговорив новый план с пластунами, готовился к следующей вылазке.
Перед самым рассветом несколько казаков, бесшумно сняв вражеских часовых, набросили верёвочные петли на три австрийские полевые пушки. Получив сигнал, крючники бесшумно выбрались из траншей и, ухнув так, что вздрогнула земля, потянули орудия к своим окопам. Не успел противник опомниться, как пушки оказались уже на нейтральной полосе. «Рябовцы» же, явно издеваясь, грянули «На речке, на речке»…
Пров Фёдорович был вызван в штаб армии, где получил личную благодарность от главнокомандующего и полный carte blanche на дальнейшие действия, которые не заставили себя ждать. За зиму 1914-15 года на Юго-Западном фронте «рябовцами» было уничтожено несколько десятков километров проволочных заграждений. Унесено с полсотни орудий. Уведён к российским позициям дирижабль с двумя офицерами и пулемётным расчётом. После же того, как крючники, пыхтя, приволокли вражеский танк, в «Ниве» была напечатана статья об отважных новгородцах, а австрийское командование назначило награду за голову Riaboff.
Апофеозом деятельности Прова Фёдоровича стало похищение в марте 1915 года бронепоезда «Panzer Zug» вместе с экипажем и полным боекомплектом.
В первых числах апреля генерал Брусилов, прощаясь с Рябовым, подарил ему саблю и принародно облобызал.
— Большая честь служить с Вами. Жаль расставаться.
— Не обессудь, Алексей Алексеевич, ледоход скоро, — вздохнул Рябов. И, обращаясь к уже сидящим на телегах крючникам, крикнул, — Вернёмся ещё, ребятушки?
— Знамо дело, — откликнулись те. — Как по осени Волга встанет, пусть ждут обратно.

***

P.S. Нашёл в Википедии https://en.wikipedia.org/wiki/Helen_Riaboff_Whiteley некую Хелен Рябофф Уайтли. Микробиолог из Вашингтонского университета. Родилась Хелен в 1921 году в русской семье в Харбине. А, вдруг, думаю, дочь Прова Фёдоровича?