На горшке сидел король (окончание)

ГЛАВА 3
(в которой появляются обстоятельства преодолимой силы)

Солнце высоко, в самом зените, и я, Антоний Блок, играю в шахматы со смертью. 

Лялька каждый раз зеленеет от этой цитаты. Болотные оттенки ей совсем не к лицу, но что поделать. Моя партия тоже будет не из легких.

Бергман снял последнюю сцену в «Седьмой печати» с одного дубля. Мне понадобилось меньше недели, чтобы разработать стратегию охмурения Вафли. Я продумала все до мелочей, начертила блок-схемы и даже расписала все реплики. Спонтанность, конечно, дает лучшие результаты, но и ее нужно запланировать. 

Ляльку мой план впечатлил.

— Круто, — пролистала она блокнот, — Но кажется, ты не учла один малюсенький пункт.

— Какой еще пункт? — я тоже пролистала блокнот, всё было на месте.

— Вафля должна влюбиться в Алекса, так?

— Так.

— А Алекс в Вафлю?

— Ну да.

— И потом они должны пожениться?

— Если ты имеешь в виду фату и тамаду с конкурсами, то необязательно. Я шлейф ее платья не понесу. Пусть просто живут вместе.

— Допустим, пусть. Почему тогда охмурять ее будешь ты?

Хорошо, что я не краснею. Кожа у меня матовая и гладкая, не бугрится прыщами, как у большинства наших одноклассниц, и не заливается румянцем, как у Ляльки по малейшему поводу.

— Напрасно вы боитесь проблем, — сказала я металлическим голосом, — Они помогают расставить все по местам.

— Ты опять?

— «Фотоувеличение», Микеланджело Антониони.

Моя сестра ненавидит, когда я сыплю незнакомыми киноцитатами, зато мирится с любыми моими идеями.

Мать у них был Новосельцев. Обо мне всегда заботилась Лялька. Она для меня всё: старшая сестра, лучший друг, соратник и защитник от Алексова гнева, если я захожу слишком далеко.

Алекс ей очень доверяет. Они вообще дружочки. Со мной он не так, если и смотрит на меня, то все равно взгляд скользит куда-то в сторону. Лялька говорит, что это потому что я слишком сильно похожа на Лару.

Ну да, сестра у меня умная, а я красивая.

Алекс всегда много работал, еще и учился параллельно, повышал квалификацию. Это сначала он только в школе был психологом, потом консультировать начал, а после того, как вытащил сына-суицидника вице-губернатора нашей области, обзавелся обширной клиентурой из разряда солидных господ. В гимназии правда все равно остался на четверть ставки — из уважения к учебному заведению, которое его приняло в сложные времена.

— Алекс уже столько лет один, он вырастет эгоистом, — еще раз озвучила я свои аргументы, — А Вафля клевая, нам всем вместе будет хорошо и весело.

Других не нашлось, да и как бы я объяснила про третью мою страсть, о которой вслух не говорят? 

Звездные войны — детские наивные игры. Пашечкин даже руки выкрутить нормально не мог, боялся сделать больно.

Теперь, когда появилась Наталья Владимировна, так легко озвучивающая свои намерения, я больше не хочу мечтать о выдуманном палаче с его нереальным пытками. Я хочу узнать, как это бывает по-настоящему, даже если, как она предупреждала, мне не понравится. 

Османскую империю я все-таки выучила. Пашечкин хорошо натаскал меня — от зубов отскакивало.

Во вторник историю отменили, вместо нее поставили двойную физику. На четверг тоже были вывешены изменения в расписании. 

— Наталья Владимировна заболела, — сообщили мне в учительской, — Ее долго не будет. 

В индустрии грузоперевозок — главное сохранять беспристрастность. И целеустремленность.

Есть некоторые плюсы в том, что твой родитель работает в школе. В столовой всегда дадут суп и котлету, а в секретариате не спросят, чего это ты там ошиваешься.

У нашей Людмилы Васильевны, секретаря по общим вопросам, доброе лицо, светлые кудельки во взбитой прическе и неизбывное сочувствие в глазах, когда она видит меня или Ляльку. Я каждый раз дергаюсь, что она достанет из ящика стола не пачку бланков или ведомости, а две конфеты в голубых обертках.

— Историчка заболела, — я смотрю в пол, чтобы избежать сочувственного взгляда, — А мне велели снести ей пирожки и горшочек маслица. Напишите, пожалуйста, адрес.

 

ГЛАВА 4
(в которой я начинаю действовать)

Вафля жила в районе старых общаг, на противоположном конце города. Сначала я заехала домой, чтобы поменять свое монашеское платье на более подходящий наряд, потом в Макдак.

Без ярко-алой помады я ее сначала не узнала. Шанелевский костюм сменился на фланелевую рубашку в клетку, джоггеры и шерстяные носки. Вид у Натальи Владимировны был сонный и трогательный.

— Алиса? — шепотом сказала она.

— Гамбургеры, — я показала бумажный пакет, — Краеугольный камень здорового питания. Можно войти?

Она молча кивнула и пропустила меня внутрь. 

— Что-то случилось? — голоса у нее совсем не было.

— Больных надо навещать. Мне сказали вас долго не будет. Вы ведь не умираете?

— Бронхит, — она показала, чтобы я шла на кухню.

— Самое верное средство: кровь и желчь большого чёрного пса.

— Бергман?

Я села за стол, она устроилась на широком подоконнике, застеленном в несколько раз сложенным пледом.

— Ты почему не в школе? И в таком виде.

Вид у меня был что надо: расшитая русалочьими пайетками юбка с черным кружевом по подолу от Задига с Вольтером и черная же баленсиаговская худи вида «украла у бомжа, когда он зазевался, и немного порвалось». Еще я сделала смоки айс и накрасила губы блеском с запахом малины.

— Чтобы вы спросили.

— Я спросила.

— Во-первых, это красиво.

— А с уроками, что? Ты сейчас должна быть, — она посмотрела на часы, — На физике.

— С уроками — педагогическая запущенность.

Вафля рассмеялась и тут же закашлялась. Хрипы в ее груди мне было слышно с моего места.

— Твой папа знает, что ты здесь?

— Нет, но вы можете ему позвонить. Он будет здесь быстрее, чем вы скажете «черничный пирог».

— Черничный пирог, — поймала подачу Вафля.

— Ну, может, не так быстро. И сначала надо позвонить.

Она достала из кармана телефон.

— Я вызову такси, а ты потом мне напишешь, что хорошо добралась до дома.

Нужно было срочно что-то сказать.

— У меня тоже была невеста Сара. Но она вышла замуж за моего брата Зигфрида, родила ему шесть детей и сейчас ей семьдесят пять.

— Дети в твоем возрасте, — Вафля зажала телефон между плечом и ухом, — Не должны цитировать Бергмана. И прогуливать физику.

— А то что? — я стерпела слово «дети».

Но ей уже ответил оператор.

— Это на такси, — в прихожей она сунула мне несколько купюр, — И за гамбургеры, краеугольный камень здорового питания.

— Я могу приехать в пятницу, а потом в понедельник.

Она не поняла.

— Педагогическая необходимость, — пояснила я.

— Увидимся в школе, — Наталья Владимировна открыла дверь, — Спасибо, что навестила, Алиса.

И в вашем мраке. И в том мраке, в котором мы все пребываем, — выстукивала я тяжелыми ботинками по ступеням, — Вы не отыщете никого, кто выслушал бы ваши стенания. И растрогался бы вашими страданиями. Утрите слезы. И отражайтесь в своей пустоте.

Я прождала Вафлю три с половиной недели. Ссорилась с Лялькой, пререкалась с учителями, осунулась и подурнела.

Она стояла в окружении девочек из параллельного класса. Эти курицы обступили ее, радостно кудахтая и задавая вопросы. Я прошла мимо, сделав вид, что мы не знакомы.

На следующей перемене мы столкнулись на лестнице.

— Как дела, Алиса? — спросила Вафля, остановившись, — Все хорошо?

Не дождавшись ответа, она подняла руку, чтобы погладить меня по волосам.

— Очень советую тебе, — я отстранилась, — Поинтересоваться аппликатурой Портнела.

— Вам, — уже без улыбки сказала она, — Даже если это цитата.

— Вааам, — протянула я тоненьким голосом, — Бееергман.

— Ты выучила Османскую империю? Буду спрашивать на этой неделе. 

— Сводите нас с Лялькой в кино? — целеустремленно ответила я.

 

ГЛАВА 5
(в которой мы приезжаем за город, и повествование заканчивается)

Мой сложно придуманный план был очень простым. Алекс по выходным часто работает на нашей зимней даче. Приемы он там не ведет, обычно пишет статьи или интерпретирует результаты тестирований. Мы едем с Вафлей в кино, по дороге выясняется, что нужно заскочить к нему, чтобы передать ключи, а дальше как пойдет.

Пошло все, как по маслу. Я же целеустремленная.

В такси мы с Лялькой ржали, как лошади: сами шутили, сами смеялись. Наталья Владимировна веселилась с нами, хотя было видно, что чувствовала она себя не в своей тарелке. До дачи добрались уже когда стемнело.

Двери в нашем поселке запирать не принято. Во-первых, там охрана, во-вторых все свои, из тех самых солидных господ. Дачу эту Алексу вице-губернатор подарил, после неприятностей с сыном.

В дом мы ввалились все втроем.

— Обязательно выпьем чаю, — сказала Лялька, первой проскочив в небольшую прихожую, ведущую прямо на кухню, — Мы очень...

Она замолчала так резко, что я сначала подумала, что с Алексом что-то случилось — инфаркт или на него напали, и он лежит с проломленной головой.

Сзади негромко ойкнула Вафля.

Голый по пояс Ра возился с кофе-машиной и подпевал играющей по радио песне. Со второго этажа по деревянной лестнице, размахивая в такт музыке обнаженными грудями спускалась загорелая блондинка, за ней шел Алекс.

Лялька рванула на улицу, я метнулась за ней.

Джип ехал очень медленно, как в слоумо, по крайней мере, мне так показалось. А потом вдруг это черно-белое кино стали показывать на ускоренной перемотке и дали звук. Визжали тормоза, кричала Вафля, но глухой стук ударившегося об капот тела все равно был громче.

Отлетевшая на снег Лялька зачем-то смотрела в небо и улыбалась только одной стороной рта. 

Все в моем плане пошло, как по маслу. По маслу, которое разлила Аннушка.

Мы остались вдвоем. В ватной тишине, в перетопленном доме — Ра не сразу сообразил, что нужно выключить бойлер.

Время разделилось на до и после, а мир на тут и где-то там.

Где-то там Алекс с Натальей Владимировной сидели под дверями реанимации, а тут сидели мы с Ра, онемевшие и обездвиженные, словно новости могли настичь нас только в этом месте.

— Оргия у вас тут была? — только спросила я в самом начале.

— Дискуссионный клуб, — коротко ответил он, давая понять, что обсуждения не будет.

Я долго не была в этом доме. В последнее время Алекс приезжал сюда один. В нашей с Лялькой спальне все осталось по-прежнему: письменный стол, два стула, две кровати, торшер. Ни игрушек, ни даже книг. В комоде я нашла старую пижаму с фиолетовыми ежевичками. Никак не могла вспомнить моя она или сестры. Решила, что Лялькина и натянула ее на себя. Рукава и штанины были слишком короткие, но мне было все равно.

Что толку описывать время, которое просто остановилось. Ра несколько раз готовил какую-то еду, но мы оба не могли к ней притронуться. Он пытался отправить меня спать, я отказалась. Мой телефон остался в Лялькиной куртке — зачем-то я сунула его ей в карман, когда мы ехали в такси.

Алекс сидел под дверями реанимации, я сидела на полу рядом с креслом Ра. Я ждала новостей. Мы оба ждали.

Так прошла ночь, потом день. К вечеру я сдалась, уснула прямо на полу. Ра отнес меня в кровать. Я хотела открыть глаза, хотела не засыпать больше, но не смогла. Мне снился густой серый туман, стылый, мокрый, а в нем электрические разряды. Слишком слабые, чтобы возникла искра между двумя проводами, как в машине, когда не может завестись мотор.

Следующим утром мы были на кухне, когда на телефон Ра пришло сообщение. Он читал его долго. Так долго, что ужас, который витал рядом, обрушился на меня весь разом. Я боялась до скуления, до боли в животе, что Ра сейчас молча встанет, подойдет и снова закроет мне лицо своей мягкой ладонью, чтобы страшная новость не проткнула глаза огромной кривой иглой.

Я не могла остаться без Ляльки. Не могла. Никак не могла. Я уже однажды осталась без Лары.

И что я скажу Пашечкину?

— Ляля проснулась, — услышала я голос Ра, — У нее серьезные травмы, но она выздоровеет. Сейчас нужно только время.

Я спала. В тумане снова и снова вспыхивали отсветы электрического разряда, но он был все еще недостаточно силен, чтобы я могла рассмотреть картину. Когда я проснулась, Ра сидел за письменным столом, будто караулил меня.

— Тебя нужно было наказать тогда, в первом классе, — он повернулся ко мне и начал говорить так жестко, как я еще никогда не слышала, — Для ремня ты была слишком мала, но отшлепать стоило. Ты ведь знала, что бегать по коридору нельзя. Алекс не соглашался со мной. Он считал, что тебе и так досталось: разбила лоб, зашивали иголкой, и еще долго было больно. Естественные последствия, так он это называл. Он очень ошибался. Естественные последствия — слишком тяжелая ноша для маленького ребенка.

Ра говорил, а туман в моей голове рассеивался, будто откуда-то подул холодный ветер. Два проводка со слабой искрой наконец замкнулись друг на друге.

Ветер правда был холодный, и я все время ныла. С первого дня, как мы приехали на отдых в санаторий: Лара, Лялька и я.

— Алиса — ребенок с повышенными потребностями, — виновата объясняла Лара мои истерики и капризы окружающим.

Может, у меня и были повышенные потребности, но тогда я просто хотела домой. Мне не нравилось в этом санатории все: наш номер, еда, люди, мрачные сосны и особенно этот ветер. Лара не выдержала и недели, собрала нас и мы поехали в город. Сначала на автобусе до станции, потом на электричке и на такси уже до дома. Алекс не встречал нас — Лара хотела сделать ему сюрприз.

— Ты была виновата, что упала и разбила себе лоб, — снова услышала я голос Ра.

Всего через день после нашего приезда Лара выпала из окна. Она всегда была чистюлей, но кто моет стекла в середине февраля, стоя босиком на карнизе семнадцатого этажа?

Мы вернулись слишком рано из-за моего нытья, слишком невовремя. Наверное, прямиком к заседанию дискуссионного клуба.

Все это время Алекс смотрел мимо меня вовсе не потому что я слишком похожа на Лару. Видимо, тоже считал свое отношение естественными последствиями.

— И с Ларой? — спросила я, ожидая что ответ раздавит меня, превратит в комок мокрой бумаги и смоет в канализацию, где меня будет заслуженно поджидать зубастое чудовище из «Оно», — Тогда я тоже была виновата?

— Нет, Алиса, — Ра поднялся из-за стола и встал возле кровати, — Это был несчастный случай, трагическая случайность. Но сейчас ты виновата в том, что произошло с Лялей. Она в тяжелом состоянии из-за твоих игр, из-за уверенности, что тебе позволено все.

Это не было похоже на Звездные войны, не было похоже на Матрицу, хотя Ра сейчас как никогда напоминал Нео. Я не была в плену, он не угрожал мне, не хотел пытать меня, не хотел вызнать пароль. Мне было некому говорить «на горшке сидит король».

— Тебя никто никогда не наказывал, — он смотрел сверху, — Но и никто никогда не прощал.

Ра вышел из комнаты. Не моргая, я смотрела в темный проем незакрытой двери.

Если закрыть глаза, и там, в глубине, за закрытыми глазами, еще раз закрыть глаза, тогда оживают даже камни.

— Вим Вендерс, «Небо над Берлином», — сказала я неслышащей меня Ляльке и заплакала.

Весь оставшийся день я провела в кровати. Ближе к ночи приехала Наталья Владимировна, чтобы сменить Ра.

— Алекс все еще больнице? — спросила я.

— Нет, он поехал домой. Отоспится и приедет за тобой.

— Я и сама могу.

— Ночь. Всем надо отдохнуть, — она присела ко мне, — И тебе, и ему. Хочешь рассказать мне про Османскую империю?

— Хочу.

Я накрылась с головой одеялом.

— Мои мама и папа в Стране Басков познакомились. Он по Биаррицу шел и круассан ел, а она карьеру потеряла и собиралась на себя руки наложить. Он ее в кафе отвел. Абсента попить.