Последний урок

 

Верочка Иволгина с какой-то одуряющей ненавистью посмотрела на сидящую за своим учительским столом Веру Павловну. Она отчего-то возненавидела эту пришлую старуху, которая внезапно явилась на замену красивой и модной Ольги Ивановны, которая неожиданно для всех учениц  10 «А» класса ушла в декретный отпуск.

Верочке не терпелось уйти домой. Дома её ожидали привычные записи Юры Шатунова и надоевшие нотации родителей. Они  к несчастью для своей  дочери, занимали высокие посты и постоянно напоминали ей о необходимости беречь репутацию.

Верочка с большим удовольствием грызла кончик шариковой ручки и смотрела то на нелепый и явно готовящийся к смерти столетник, то на портреты Карла Гаусса и Николая Лобачевского, исподтишка строя им глазки. Ей особенно нравилось бесить своим поведением эту такую нелепую тёзку.

Вера Павловна делала вид, что не замечает ухмылок ученицы. Ей отчего-то была противна эта размалёванная стервоза с явными задатками будущей проститутки. Верочка была постоянной звездой школьных дискотек, и тянула за собой в омут разврата свою примерную соседку по парте Сонечку. Родители Сони вращались в тех же кругах, что и родители Верочки.

Обе девушки устали изображать из себя особенно примерных школьниц. Им постоянно казалось, что они  давным-давно не школьницы, а вполне взрослые и самостоятельные актрисы ТЮЗа, и только ради грошовых зарплат притворяются школьницами.

Подходил к концу опостылевший им Год  Металлической Лошади. Обеим подругам не терпелось окунуться в веселье зимних каникулярных дней. Соне нравилось бывать в гостях у Верочки. Она даже решилась слегка завить свои золотистые волосы, стараясь ни в чём не отставать от такой взрослой и модной подруги.

Вера не скрывала, что уже полгода носит под своим школьным костюмом и комбинацией гипюровые трусы. Она была бы рада, если бы надоевшее ей школьное платье в один прекрасный миг распалось по швам. Ей нравилось быть нагой и прекрасной. Их десятый класс пару раз побывал на спектакле, где над сценой на половой щётке пролетала абсолютно голая женщина. Верочка была бы рада совершить такой же смелый полёт. И не одна, а вместе с такой пугливой, но одновременно очень верной Сонечкой.

Вера Павловна плохо запомнила имена этих двух проказливых развратниц. Кажется, смущенную блондинку звали Софьей. А вот эту брюнетку с волосами походили больше на уши гигантского пуделя, она охотно бы отшлёпала мухобойкой.

Эта девушка была совсем не похожа на ту милую благонравную Верочку Иволгину с всегда отменно отглаженным, пионерским галстуком. Она теперь была похожа скорее на ведьму с нелепой, почти хулиганской маской. Эта маска была явно намалёвана впопыхах, словно бы абсолютно бездарный театральный грим.

Веру Павловну замутило от презрения к этим двум человеческим особям. Они были попросту ей противны, как две ядовитых гусеницы, вовсе не собирающихся становиться красивыми бабочками.

Она неожиданно встала и решительно направилась к волнующей её парте.

Девушки с каким-то вызовом посмотрели ей прямо в лицо. Более робкая Соня не выдержала первой, она торопливо опустила глаза долу и даже вполне робко шмыгнула носом. А вот эта самая Верочка смотрела на неё с настоящей звериной злостью.

- Контрольную работу будете писать после уроков, - отрезала учительница и, повернувшись, словно бы по команде «кругом», как-то по-солдатски  зашагала к нелепому бордовому столу с гладкой и скучной столешницей.

Верочка и Соня были рады полентяйничать. Им в голову даже не приходила мысль, что эта старая дура может задержать их в школе. В конце концов, на скучный и мерзкий Рублёвск уже наползала густая декабрьская ночь. Она в этот день была бы самой длинной и скучной в году.

Остальные ученики невозмутимо решали все те неравенства и прочие хитрые примеры. Им не было никакого дела до Сони и Веры. Эти подружки варились в собственном соку и ни с кем особенно не дружили.

Верочка чрезвычайно гордилась своими сетчатыми колготками. Она надевала их и сейчас в декабре, стараясь выглядеть на все сто. Сонечка старалась ни в чём не отставать от своей подруги, и теперь отчаянно стеснялась быть только школьницей, пускай даже и самого старшего класса.

Сонечке не терпелось оказаться в следующем 1991 году. Её родители собирались встретить этот год со всем великолепием допущенных к ни всем доступному дефициту людей. Она собиралась пригласить в гости и Веру, и вместе с ней отважно выпить шампанского. Она больше всего боялась получить двойку по ненавистной ей алгебре. Страх пульсировал в её юном теле, она, то краснела, то бледнела, то кокетливо поправляла выбившуюся прядь.

По гулким коридорам школы пронёсся нервирующий гул зуммера. Соня и Вера намеревались дружно сбежать, но что-то удержало их на этих мерзких словно бы клеем намазанных стульях.

Другие ученики, молча, проходили мимо них и невозмутимо клали свои тетради на край учительского стола. Кипа из тетрадей росла, а Соня и Вера лишь испуганно переглядывались, словно бы угодившие в один капкан на двоих антилопы.

Сердце Сони трусливо забилось. Девушка не сводила глаз с решительно настроенной старухи. Та закрыла дверь за самым последним учеником, это был очкастый вундеркинд и заядлый шахматист Пашка.

В классе стало разом пусто и страшно.

Вера Павловна была явно рада растерянности своей размалёванной тёзки. Ей вдруг захотелось увидеть её совершенно голой, словно бы какую-нибудь наиболее скверную магазинную куклу. Она мысленно уже оголила их, и теперь была готова прокричать свой самый желанный и скверный приказ. Его она запомнила с того самого страшного дня

Какой-то  глупый страх был написан на лицах обеих развратниц. Они слишком изменились за какие-то годы, и вполне были взрослы для того, чтобы показать ей свои взрослеющие тела. Память Вере Павловне тотчас показала такую же строгую женщину в тёмном мундире. Она хорошо помнила, как сама стягивала с вмиг озябшего тела своё неказистое платьице, с испугом поглядывая на свою подружку по классу. Они обе походили на двух курочек подростков.

В тот год всё сдвинулось со своего места, словно бы во время землетрясения или урагана. Верочка и подумать не могла, что будет стоять нагишом не перед таким добрым  педиатром Яковом Шмидтом, а перед каким-то злобным человеком, который смотрел на неё, словно бы она и впрямь была только ощипанной и абсолютно не живой курицей.

 

- А ну, раздевайтесь живо! – донеслось для обеих пленниц.

Вере показалось, что она ослышалась. Но более смирная и послушная Сонечка уже потянулась к застёжке на своём парадном фартуке.

Вере не хотелось оставлять Соню в такой скверной беде. Она и впрямь устала носить на себе смущающий её школьный костюм и была бы рада вот так с каким-то особым вызовом оголиться. До конца школьной каторги оставалось совсем немного – каких-то шесть месяцев.

Вера Павловна отвернулась к окну. В её висках застучала кровь, а голова была готова закружиться, как глобус. Она никогда раньше так не волновалась

Она слышала какой-то мерзкий шорох. Так копошились голодные крысы в бабкином подвале. Она повернулась на звук и  теперь  победоносно смотрела на неожиданно робкую и совершенно голую Веру.

Ей вдруг захотелось, чтобы они оказались  там, в разоренном школьном классе. Оказались бы  там, и заменили собой тех испуганных девушек

Она тогда была готова разреветься от страха или пустить солёную и от того наиболее стыдную струю. Ей стало жаль себя, жаль свою подругу Соню с её золотистыми волосами прирожденной Принцессы или сказочной Снегурочки.

До войны Соня была такой красивой. Верочка завидовала ей, завидовала её светлым волосам и голубым глазкам. Ей казалось, что Соня  - особенная. Но она теперь была такой, же голой и пугливой, как и сама Вера, которая едва сдерживалась, чтобы совершенно мерзко не напрудить тут лужи.

Окружающие её люди негромко переговаривались по-немецки. Вера тщетно напрягала память, но никак не могла перевести всех слов. Её уши вмиг стали по-настоящему малиновыми.

- Beide sind gut geeignet! Morgen Mittag[1], - проговорил этот страшный человек в тёмных очках.

Верочка затрепетала. Она не знала, что случится завтра  в полдень. Но отчего-то ясно представила себя и Соню на целой горе из хвороста. Она хорошо знала, что в Германии женщин обычно сжигали на кострах или топили в воде.

 

Вера и Соня наперегонки решали примеры из контрольной работы. Ощущение какого-то стыдливого холода подгоняла обеих девушек. Им до сих пор не верилось, что всё происходит наяву. Что  они и впрямь сидят в пустом классе совершенно нагими, словно бы в предбаннике известного в городе плавательного бассейна.

Соня стеснялась ходить в это оздоравляющее учреждение в одиночку. Она нуждалась в более  решительной и отважной провожатой. Вера с её замашками маленькой разбойницы вполне годилась на эту роль.

Сонечка была бы отличной жертвой. Она была мила и красива, как витринная кукла. И окружающие её люди смотрели на неё с каким-то невообразимо приторным сладострастием. Вера сама частенько ловила на себе такие раздевающие взгляды. Её словно бы нарочно пытались превратить в удобную игрушку, у которой всё тело оцепенело от какого-то наиболее скверного паралича. В такие минуты она тотчас  представляла своих родителей, ни мать, ни отца не простили бы ей столь быстрой и решительной потери девственности.

Она сейчас была вполне уверена в том, что мать вот-вот окажется на пороге класса. Она не давала ей никакой свободы, одновременно одаривая самыми смелыми шмотками. Эти шмотки  и сделали из некогда скромной девочки настоящую путану.

Вера даже слегка стеснялась своего девства. Ей хотелось поскорее расстаться с ним, точно так же, как и с опостылевшей школьной формой. Вот и теперь, трусливо постукивая одной коленкой о другую, она покорно кивала своими внушительными почти третьего размера грудями.

У Сони бюст был не столь внушительным. Она завидовала грудям подруги, её смелости. Её красивое личико наполнилось стыдливой краснотой, словно бы гранёный магазинный стакан томатным соком. Соне было то стыдно, то весело; и она собиралась отложить ручку в сторону и сделать то, что время от времени проделывала в ванне, желая испытать пьянящее  и душу,  и тело минутное одурение.

Она отчаянно стеснялась этих мимолётных желаний. Словно бы её к этому   безумству толкала какая-то опасная абсолютно невидимая подруга. Соня собиралась испытать эти ощущение с кем-то ещё. Мысль о том, что она резко повзрослела за этот год, год её такого рокового шестнадцатилетия напугала её.

Её родители явно намекали ей, что она теперь лишняя в их дружной семье. Соня видела, что её мать совсем не любит своего мужа, а отец давным-давно разочаровался в той, кого он так нелепо и поспешно назвал своей женой.

Теперь она совсем не скучала по своему школьному платью. Они с Верой наконец стали по-настоящему взрослыми. Им вдруг захотелось, обеим сразу, забрать свои документы из школы, уйти отсюда прочь от нелепых мальчиков и таких же кукольно красивых, но абсолютно глупых соклассниц.

 

Контрольная была наконец написана. И девушки наконец-то обратили своё внимание на  не то спящую, не то потерявшую сознание учительницу

- Вера, а тебе не кажется, что она коньки отбросила? – слегка трусливо спросила  Соня.

Она не сводила своих испуганных голубых глаз с неподвижной фигуры учительницы. Та или спала, или была и впрямь мертва.

Вере не приходилось раньше видеть мёртвых людей. Она постаралась унять биение сердца и, с трудом оторвав свои повлажневшие ягодицы от сидения стула, покачиваясь, направиться к этой старухе.

Она коснулась её неподвижной руки и попыталась нащупать пульс. Старуха сидела откинувшись на спинку стула и почти не дышала. Она вообще казалась какой-то скверной куклой, словно бы только притворялась учительницей, а сама была мерзкой и страшной пушкинской графиней.

Вера боязливо передёрнула плечиками. Ей на ум пришла прима их оперного театра. Та также сидела в кресле и умело притворялась мёртвой. Вера потрясла учительницу за морщинистую длань, и та неожиданно распахнула сначала правый, а затем  и левый глаз.

Вера испуганно попятилась.

- Иволгина, а почему это ты голая, можно спросить? – почти просипела её тёзка, оглядывая и так смущенную девушку.

Вера поспешила подпереть свои груди руками. Её ноги противно задрожали, норовя вызвать нечто более стыдное, чем обычные слёзы.

- Так это вы... нам сказали. Вот мы... – залепетала она, ещё более густо краснея.

Её тщательно нашкутуренное лицо было вполне готово расплыться в наиболее скверной гримасе.

- Так идите и одевайтесь.  Кулешова, тебя это тоже касается.

Соня первой подскочила к куче снятой по нелепому приказу одежде, вытянула из этой кучи свои трусы и принялась с каким-то азартом становиться прежней абсолютно послушной и даже стыдливой школьницей.

Вера охотно присоединилась к своей подруге. Её школьный костюм был схож с униформой стюардессы, не хватало только милой и даже в чём-то кокетливой пилотки.

Вера Павловна старалась поверить в своё пробуждение. Она была уверена, что умерла, умерла по-настоящему. Она хотела увидеть свою довоенную подругу, хотела запустить время  вспять.

Вера и Соня вновь нависали над ней, словно бы отчего-то внезапно ожившие персонажи плаката.

- Ключ возьмите,  - проговорила она, с трудом, словно бы ворочая во рту горячую картофелину.

Соня схватила ключ и поспешила к двери. Она остановилась перед нею, неумело всовывая  его в замочную скважину.

- Вера Павловна, может вам скорую помощь  вызвать? – спросила Вера. – Не бойтесь, мы ничего никому не скажем.

- Идите, милые, идите... Пра-азднуйте Новый Год! Пусть этот 1991 год станет для вас счаст...

Старушка хотела явно ещё что-то сказать, но её голова покачнулась и с большим грохотом опустилась на столешницу.

А по коридорам школы внезапно и очень громко прогремел, опостылевший всем троим, звон электрического звонка

-

 

 

[1]  Обе годны. Завтра в полдень (нем)