Подсолнух

— Это чевой-то?
— Где? — старуха недовольно посмотрела на деда.
— Да вот, лежит. — старик ткнул корявым пальцем в стол.
— Вот тя вошь-то съедает. Да тут овощи лежат! Ты про что?
— Да вот же! Урюк, что ли? 
— Тю! Урюк! Курагу Зинка принесла.
— Кака Зинка?
— Ну тя, олух! ... Кака Зинка. Така, что в соседней избе 70 лет живёт.
— А! Зинка, что ль? Она мне сегодня на перроне семян продала.
— Чего?
— Да что ж ты чевойкаешься-то? У тя ж слух, как у филина!
— Та не глухая поди. — старуха глянула в зеркало. — И не старая. Я, спрашиваю, ты откедова деньги взял? Филин.
— Брешешь, старая! Не было такого вопросу!
— А ты не юли! Где гроши взял, спрашиваю?
— Да каки там гроши..?! Тьфу! Семена купил. Вот! — он протянул кулёк.
— Вот же, послал Господь! Какие семена ещё? Зинка же, поди с четверть века семками торгует!
— Ну, дак а я о чём толкую! Посажу семку! Будет на подоконнике расти, да глаз радовать!
— Чей?
— Чево?
— Глаз
— Мой и твой! Вот же, — ступня!
— Так. — старуха уставилась на кулёк. — Ты что же, старый? — она недобро перевела взгляд на старика. — Подсолнухи собрался растить?
— Во, дошло-то то до корыта! Я уж с час о чём толкую!
Старуха молча подошла к окну и растворила настежь створки:
— Ну-ка, подь сюда. Глянь, чево там?
Старик суетливо подошёл, выглянул:
— Чево?
— Того! — взорвалась старуха. — У нас весь огород в этих желтушных сорняках! А ты удумал ишо в хате эту дрянь приютить?!
Старик кивнул в окно и обижено засопел:
— Так то ж сорняк. Они ж дикие. 
— Ди-ки-е? — старуха подбоченилась. — Вон о как!? А твои семки в кульке, ты думаешь, — Зинка сама родила, что ль?
— Скажешь тоже! — старик усмехнулся и почесал плешь. — Зинка сказала, что у неё редкий вид. Как там? ... — старик закатил глаза и покопался в остатках мыслей. — А, во! Вспомнил. У-ни-каль-ные.
— Вот уж кто здесь уникальный, так это ты, олух старый. Сколько она содрала с пня трухлявого?
— С какого пня? — не понял старик.
— С того, что стоит предо мной.
— А! С пня-то... 50 целковых.
— Тю! Вот, дурень! Лучше б чекушку купил!
— Так что ж?! — старик оживился. — Можно и чекушку! Я бы сбегамши!
— Сиди уж. — отрезала старуха. — Расти свой подсолнух. Сбегамши он... От окошка до печки с час ходит, а тут он сбегамши...
Старик наклонился и потрогал ноготь:
— Ладно. Горшок дашь?
— Так, в посуднике возьми! Нешто не знаешь, где горшки?
Старик тяжело вздохнул, поднялся с лавки:
— Так память-то седая уж. Угонишься за ней рази?
— Как за чекушкой, — так он сбегамши... — усмехнулась старуха. — А за памятью... Эх, могила. Навозу-то присыпь к земле, прежде, чем сажать!
— А? — старик оглянулся. — Да? Навозу, да. Можно.

СПУСТЯ МЕСЯЦ

— Вот ведь каков, а! — старуха недовольно поморщилась. — Скоро совсем ума-разума лишиться со своим подсолнухом.
— Чево? — старик бережно смазывал ваткой лепестки невысокого подсолнуха. 
— Ничево. — старуха громыхнула ухватом. — Ты ж не слышишь меня!
— Да слышу я тебя. — старик любовно потрогал стебель. — Надо бы пересадить тебя. Вона, как вырос! Не ужаться корневищам-то, наверное.
— Тьфу ты, Господи не приведи агронома-то! — старуха зло сплюнула. 
— А ты не ругайся, а поди подивись, красота кака.
— Сгори ты в аду с красотой своей, ирод.
— Красота не горит... — задумчиво проговорил старик. — Красота в секунду сгорает. Мгновение.

Вечером, когда старик уже лёг, старуха тихо прокралась к подоконнику. 
Подсолнух, освещённый луной, робко вытянулся в горшке и искоса наблюдал за старухой. 
Она какое-то время рассматривала его.
— А вот здесь не вытер. — она взяла ватку, смочила водой и аккуратно протёрла нижний лепесток. — Ох, Ромео плешивый.
Старуха усмехнулась и пошла к кровати.