Н. Гоголь «Мёртвые души»

Надо, наверное, начать как-то поэтично, чтобы высказать моё восхищение (не побоюсь этого слова) великой поэмой «Мёртвые души». Но, как сказал бы В. В. Набоков о подобном пассаже, это было бы слишком пошло. Поэтому постараюсь не пошлить мой отзыв. Так что скажу лишь то, что мне больше всего понравилось в книге и что больше всего навевало на какие-либо мысли.

Итак, первое, конечно же, что меня заставило задуматься, это сами мёртвые души. Тут, кстати, забавная игра слов. Душами раньше называли крестьян, и подушную подать между прочим, в которую не входили дворяне и лица духовного сословия, государственные крестьяне платили больше, чем крепостные. Так что у нас тут души как объект физический, так и метафорический, то есть духовный. И вот этот духовный образ я и взяла для поиска ответа на вопросы, которые заставили меня задуматься при чтении. С точки зрения церкви души бессмертны. А Гоголь посмел сказать, что они мертвы! В 1842 году историк и член цензурного комитета Д. П. Голохвастов писал, что он этого не позволит, «душа бывает бессмертна; мертвой души не может быть; автор вооружается против бессмертья». Я во время чтения тоже думала об этом. Гоголь же был верующим человеком, страшно верующим, мёртвая душа – это кощунство. Но после, когда началась глава с Собакевичем, я увидела, как мне кажется, то что хотел сказать автор.

У меня будет, возможно, странное сравнение, но какое уж пришло в голову. Возьмём сериал «Ходячие мертвецы». Это ведь тоже своего рода метафора. Это сериал вовсе не о зомби, а о людях, которые и являются этими ходячими мертвецами. Кто-то умрёт вскоре, а кто-то уже мёртв, духовно (фанаты могут вспомнить сразу Губернатора или Нигана, которого сценаристы просто испоганили со временем). Вот и у Гоголя та же история. На самом деле все герои поэмы мертвы, духовно. Все эти Коробочки, Маниловы, Плюшкины – это застывшие характеры человека во времени. Всегда были такие люди, они есть и сейчас, они и будут проявляться в будущем. Но не они пупы Земли! Не им надо подражать. Не пред ними преклоняться! Их нужно разоблачать и высмеивать, показывая всю гниль человеческой души.

И это был второй момент, зацепивший меня. Те, кто читают мой блог, видели уже мой длинный монолог о том, почему я Плюшкин. Но ведь не я одна им являюсь. Вы все тоже, в большей или меньшей степени. Все мы больны им. Но ведь не только Плюшкин сидит в нас. В каждом есть частичка и Манилова-инфантила, и Ноздрева-хвастуна-плута, и Собакевича-правдоруба и прочая, и прочая. Но самое главное, в каждом из нас есть Чичиков. Даже Гоголь говорит об этом:

«Вы посмеетесь даже от души над Чичиковым, может быть, даже похвалите автора, скажете: «Однако ж кое-что он ловко подметил, должен быть веселого нрава человек!» И после таких слов с удвоившеюся гордостию обратитесь к себе, самодовольная улыбка покажется на лице вашем, и вы прибавите: «А ведь должно согласиться, престранные и пресмешные бывают люди в некоторых провинциях, да и подлецы притом немалые!» А кто из вас, полный христианского смиренья, не гласно, а в тишине, один, в минуты уединенных бесед с самим собой, углубит вовнутрь собственной души сей тяжелый запрос: «А нет ли и во мне какой-нибудь части Чичикова?» Да, как бы не так! А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное званию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков! Чичиков! Чичиков!»».

Правда же, сколько в нас заложено плутовства, корысти, жажды наживы, двуличности, лукавости, одним словом – дьявольщины. Чичиков – это дьявол во плоти, который подписывает контракт с мёртвыми, неинтересными ему душами, получая взамен живые. Да-да, вы не ослышались. Живые! Вспомните, как преображается текст, когда Гоголь начинает рассказывать читателю о купленных душах. Каждый крестьянин получает свою историю.

«Когда взглянул он потом на эти листики, на мужиков, которые, точно, были когда-то мужиками, работали, пахали, пьянствовали, извозничали, обманывали бар, а может быть, и просто были хорошими мужиками, то какое-то странное, непонятное ему самому чувство овладело им. Каждая из записочек как будто имела какой-то особенный характер, и чрез то как будто бы самые мужики получали свой собственный характер. Мужики, принадлежавшие Коробочке, все почти были с придатками и прозвищами. Записка Плюшкина отличалась краткостию в слоге: часто были выставлены только начальные слова имен и отчеств и потом две точки. Реестр Собакевича поражал необыкновенною полнотою и обстоятельностью, ни одно из качеств мужика не было пропущено; об одном было сказано: «хороший столяр», к другому приписано: «дело смыслит и хмельного не берет». Означено было также обстоятельно, кто отец, и кто мать, и какого оба были поведения; у одного только какого-то Федотова было написано: «отец неизвестно кто, а родился от дворовой девки Капитолины, но хорошего нрава и не вор». Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы. Смотря долго на имена их, он умилился духом и, вздохнувши, произнес: «Батюшки мои, сколько вас здесь напичкано! что вы, сердечные мои, поделывали на веку своем? как перебивались?»».

Вот оно бессмертие души, гимн которой звучит в поэме, легендарной и исторической!

И, кстати, третий момент в том, что я после перечитывания «Мёртвых душ» поняла, почему мы проходим это произведение в школе. Да, многое ребёнку непонятно и скучно, откровенно говоря, но самое главное школьник ухватить и запомнить может, как того же Плюшкина, например, который будет преследовать его по жизни и насмехаться над ним, говоря, смотри, а ты-то потихоньку становишься мной. А со временем до уже повзрослевшего человека дойдут и остальные смыслы, ну или он останется Маниловым, заложившим закладку в «Мёртвых душах» «на четырнадцатой странице, которую он постоянно читал уже два года», тут уж, как повезёт.

В заключении хочется сказать о «Мёртвых душах» словами самого Гоголя: «очень кудряво написано!».