О бабах и женщи нах

Раз и навсегда я убедился что они не те, еще тогда, в детском саду. Дело даже не в том, что у нее  не оказалось  той штуки, что была   у меня, не в одежде, не в манерах, речи – я просто понял  это всем телом сразу  и наверное,  открыл свою Америку. Передо мной была Иная. Она  могла говорить, играть, улыбаться, от  нее исходило сияние, - но было  ли это существо  человеком?  Рядом с ней  не покидало  ощущение  раздвоения, обеспокоенности. Тревоги.  И невыразимого томления, когда  точно знаешь, что за болью таится сладость, но добыть ее нелегко. Уже тогда своей маленькой детской шкурой я чуял, что за сладость придется  платить.

Глядя на нее, я силился и никак не мог понять, кто передо мной, - друг или враг.

Но уже  четко осознал, чему хочу посвятить свое будущее.

Я  понял, что обречен.

Мне захотелось изучать этот вид. Стать  исследователем.

Изучение противоположного пола по мере взросления оказалось не столь   увлекательным  и имело переменный успех. Случалось  всякое, как в любой научной работе победы  чередовались с провалами. Бывали  дни  когда хладнокровие и самообладание  покидали, я поддавался эмоциям и тогда  полная картина  представала совсем иная.  

Я видел  войну.

Находясь в окопах по линии фронта, мы непрерывно изучаем друг друга в прицел, от самого начала, всю жизнь. Я понимал, что и они изучают меня, следят в бинокль, сверяют по картам место моей дислокации, проводят разведку боем, планируют нападение и захват моих территорий. Они непрерывно  атакуют по всем флангам, чтобы измотать, обескровить противника – меня! - их тактика время от времени  меняется, совершенствуется.  Например, при всяком удобном случае  они применяют технику вербовки, работы в тылу, - пароли, явки, квартиры - партизанского  движения,  диверсий, подрывной деятельности. Используют  шпионские методы – отравление присущим только им ядом, болевые приемы, запрещенные Женевской конвенцией, похищение, членовредительство, вредительство члена, химические атаки – одним  словом,  более чем.

По-взрослому.

Возникало перемирие. Будучи хитрее нас,  true людей, они выбрасывали белый флаг,  шли на близкий контакт, и, застав врасплох, брали в плен, чтобы цинично  насиловать в вызывающе грубой форме, обменивались с нами жидкостями, забирали  трофеи,  снова укрывались в окопах и  тут же начинали  обстрел.

Это повторялось во все времена, повторяется и сейчас. Они всегда  обманывают, но это уже давно входит в  порядок вещей.

Ничто не учит нас.

Бывало, война прекращалась сама,  и тогда кислород перекрывала   другая проблема. Как в любой  деятельности здесь  есть  опасность  профзаболевания. Она в вирусе, который распространяет  вид. Маски, средства контрацепции, презервативы, мази и кремы, индивидуальная защита, антидоты – бесполезны. Источник поражения – их глаза, голос, тело, запах, неуловимые  флюиды, их движения, первобытная магия их нежности, которая безжалостно давит и плющит  к земле. Щупальца невидимого спрута, который и есть их суть, настолько тонки и коварны, что проникают между клеток, противостоять им невозможно.

Болезнь настигала меня  не раз. Симптомы ее необычны и тяжки,  проявляются в странной реакции пораженного организма и мозга на присутствие заразившей особы. Ломота в теле, головокружение, удушье, потливость, спермотоксикоз, бешеное сердцебиение, галлюцинации, психическая нестабильность  – далеко не полный перечень. Болезнь чревата многими побочными эффектами различной степени, на разных уровнях бытия.

 Антител нет, защиты нет,  лечения тоже нет. Только время, расстояние, медитация.

 Попытки обеззараживания полости рта и горла алкоголем перед контактом и после приносили обратный эффект и лишь усиливали поражение. С алкоголем вирус, минуя мозг,  проникал  в сердце  моментально.

Я  пропадал. Я стоял одной ногой даже не в могиле, а в полном небытии, в ледяном космосе безответной любви, телом оставаясь здесь, вынужденный притворяться живым, играть роль. Меня варили заживо в котле и чтобы не сойти с ума, приходилось чертить в пространстве огненный круг и выпадать в другую реальность. А там оказывалось, что спасение сомнительно – я  с головой нырял  в другой котел. Принимал ванны из красного шампанского, мочился на ноги пассажиров в маршрутках, был бит по eballу, искал спасения  во внешней боли, чтобы заглушить внутреннюю, жадно кликал смерть, -  все было тщетно. Иногда казалось, что Аннушка не зря разлила масло и стоит только прильнуть шеей к рельсу в нужное время, как придет благословенное облегчение – но даже рельсы путали след и шли вникуда прочь, оставляя меня ни с чем.

За сладость надо платить.

Но все исцеляет  цикличность на этой Земле, все раны затягиваются. Я выкарабкивался и продолжал путь.

На заре первых антропологических  изысканий  мне довелось практиковать  на фабрике, в цеху, до отказа набитом женщинами. Окунуться в океан летучих гормонов, в бассейн эстрогенов  было шоком для молодого организма, познавшего до этого лишь драматурбизм   мастурбации. Их было где-то двести с небольшим.  И это только в одном цеху.Трудно переоценить тот опыт. Молодость, помноженная на упорство, здоровую наглость и смазливое личико – все это дало  огромный материал для работы, результаты которой я  переосмысливаю и классифицирую до сих пор. Воздух, которым я дышал  среди них, проник в мои молекулы и кровь, навсегда преобразил  и сделал тем, кто я есть, без преувеличения.

Цех, набитый потными, работающими женщинами. Закрытые окна, серьезные лица, гул механизмов. Этот густой, концентрированный  запах  помню и сейчас. Он не был приятным, но пулей бил в голову, дурманил, изменял сознание, ход мысли, мысли  наливались тяжелым  медом, стекали вниз,  вниз. Именно в этом  и  яд. Если когда-нибудь стану писателем, я обязательно  опишу, как входил туда, словно Иосиф Бродский в клетку, чувствовал себя перепуганным кобелем, брошенным на съедение стае текущих сук, меня ели глазами девчонки всех возрастов, хотели коснуться, травили,  травили, травили , жадно рвали носами мой запах – все хотели дать мне свою ДНК, взять мою, взять у меня, чтобы взял я, дать мне еще,  снова дать, потом  чтобы я, и еще сверху,  и в обе руки.

Без  хвастовства скажу, - приходилось  жертвовать, отдавать науке свое тело, ставить опыты: я сплетался  с ними хвостами на чердаках, в подвалах, в подсобках, в лесо-посадках за фабрикой, порой нас разливали водой случайные прохожие,  улюлюкали,  швыряли в нас камнями, гонялись с палками, актив собирал  комс-собрания, администрация ставила  на вид, делала  ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ.

Нас били по щекам, стыдя и завидуя, сажали на цепь.  

Я  был главным героем  в фельетонах стен-газет, где меня изображали монстром с огромной морковкой, в расчете на то, что  хоть это отпугнет  стаю озверевшего молодняка, чумного  от моего обаяния и шарма. Это помогало мало и удручающе сказывалось  на производственных показателях. План горел, лишали премии, тринадцатой зарплаты. Я нес убытки. Даже не выйти в курилку, -  банально на давали докурить.

Но ради дела продолжал изучение, контакт. Вступал в рукопашную, срастался  телами. К некоторым прирастал надолго и отторжение было  страшным  – до сих пор на погоду  ноют старые раны,  увечья. Шрамы, добытые  в боях. Мой, отравленный женскими феромонами мозг давал сбои и тогда я видел будущее – апокалипсис,  развалины фабрики, бронзовый  барельеф на уцелевшей стене, мой античный профиль и строгая  надпись под ним: «Ipse nos omnes eruditionis habes». Без дат, без уточнений. Ни имен, ни фамилий. Как величайшему завоевателю, которого все  обязаны знать в лицо. Как памятник от благодарных сук  своему другу, отцу, благодетелю – Павлову.

Но в преддверии собачьих свадеб, которые символизирует перевернутый  торчком  знак бесконечности, стоит,наконец,   признать, что я так и не закончил диссертацию. В какой-то момент изысканий мне казалось что разгадка близка. Бабы рождаются бабами, а женщины женщинами. Так думал я долгое время. Так думал я до первой болезни. Но со временем понял, что суть мне  не уловить, кишка тонка. Опыт показывал, что они обладают способностью к трансформации, перерождению. Как и настоящие мужчины в мгновение ока становятся ненастоящими, стоит только жареному петуху клюнуть в задницу, - так и бабы могут становится женщинами по необходимости, на долгое и короткое время, если будет надо, а женщины могут легко превращаться в ТГП. А потом опять в женщин.

И дело тут не в величине гилауроновых губ, сисек и толщине пяток на гребаных гриндерсах, а  все в том же вирусе, который они так же легко подхватывают от нас, мужчин. Он их меняет, он дает им жизнь, он их губит, окрыляет. Он их трансформирует.

Женщины  живут ради того, чтобы поймать этот вирус.

Когда я увидел побочный эффект своей болезни, я понял что проиграл битву и  покорно сложил  оружие.

Это был маленький карапуз - моя дочь,  и она  без всякой борьбы навсегда взяла меня в плен.