Бог Сиома или Скрипка Страдивари

(Все совпадения случайны и бессмысленны)

 

Часть 1.

В 90-х годах в больницах чего только не происходило. И много про кого вспомнить можно.

Вот у нас, например, в клинике, как раз годах в 90-х работал хирург, по фамилии Семин. Константин Сергеевич. Прислали откуда-то из области на замену увольнявшимся пенсионерам.

Лет ему было меньше тридцати, ростом под два метра, тощий, и носище просто невозможный — здоровенный и висит, как у тапира. Когда Семин по коридору вышагивал, то все казалось, что вот-вот нос вниз потянет и он споткнется. Больше в его внешности ничего примечательного не было, да и не требовалось — нос все перевешивал.

Медики, конечно, народ на язык ехидный, так что клиника в полном составе приготовилась позубоскалить в свое удовольствие. Но после первой же операции все, от санитарки до зав. отделением, про насмешки вмиг забыли и преисполнились глубочайшего почтения, потому что оперировал Семин, как бог. А может быть, даже лучше. Так что никаких обидных прозвищ не возникло, а только «Сема». Или еще «Станиславский» — это обычно завклиникой выражался, если в адрес Семы какие-то претензии возникали от больных или от вышестоящего руководства. И такое было, тоже расскажу.

Главное, не в том дело, что техника у него была отточенная, или объемное видение тканей, или блестящее знание анатомии, или аккуратность, или тщательность. Это все при хороших наставниках и старании можно освоить. А вот талант — или есть, или нет. У Семина талант был исключительный, один на сто тысяч хирургов, или даже на миллион.

Скоро в операционную в его дни стало набиваться толпа студентов и ординаторов. Но смысла в этом большого не было, потому что выходят они потом в коридор и спрашивают друг друга — как, как это он делает-то?! Выглядело все, будто ткани сами насаживались ему на иглу, а шовный материал затягивался в узлы без усилия пальцев. Как будто края раны вообще не сшивались, а сами собой соединялись, а швы он так, для порядка добавил. Кровопотери словно и нет, салфетки слегка розовые в тазу валяются.

И время. Семин укладывался в невообразимо короткий срок и выходил из операционной раньше всех остальных хирургов, хотя совершенно не спешил. Не было в его руках ни лихости, ни скорости. И никакого этакого героизма — чтобы суровый взгляд, знаете, чтобы очки вспотели, отрывистые команды медсестре «Зажим!», «Тампон!» — ничего подобного. Хотя на операциях разное случалось, как у всех, но как-то без суеты и напряга выправлял. Раза два только попросил Льва Ефимыча встать на помощь, так и сказал — я не справляюсь.  

А с сестрами он вообще разговаривал нараспев и просительно, вроде «А мне тампончик, а я сейчас шовчик уже начну».

С больными общаться умел, но не любил ужасно. И ему это почти не требовалось. Если зав. отделением, или наш доцент Ефимыч, или другие ординаторы перед операциями по полчаса больных успокаивали, рассказывали, что и как, то Сема тратил не больше десяти минут. То есть больше было не нужно. Был в нем какой-то, извините за ненаучное слово, магнетизм. Больные переставали бояться, сами успокаивали родственников, и заявляли — да я знаю, что все будет хорошо, заканчивайте паниковать.

В общем, скоро про Сему пошла молва по городу. Все к нему хотели, понятно. В облздраве уж и ручки потирали — ждали, что вот-вот заведующий клиникой Костю из отделения выдавит.  Ишь, талантливый нашелся. Но наш любимый МихВах — Михаил Вахтангович Георгадзе, — дяденька умный был, хорошо понимал, что короля делает свита, а руководителя — подчиненные. Раз Семин создает отделению славу — так и прекрасно. Было обыкновенное хирургическое отделение, а станет, глядишь, чем-то и поинтереснее. На бездарях-то далеко не уедешь, а МихВах уехать очень даже хотел, но не в одиночку, а всей командой.

Тем более, что Сема снискал уважение всей команде — и не только у местных начальников, но и у криминальных элементов.

Дело вот как было.

Кому-то из братков надо было желчный пузырь удалять, из-за камней. Операция плановая, но те заранее в больницу приехали, все разведали. Не церемонились особо в общении, разумеется. Мы башляем, вы лечите, ясно? А когда Сему из-за его носа разглядели, то и вовсе изумились — этот, что ли, ваш супердоктор? Доходяга какой-то…  Ладно, лишь бы дело знал. А если чего не так — все отделение головой и ответит. 

В общем, привезли, отдельная палата, белые простыни, день назначили, операцию провели. И вдруг оказывается, что хотя все прошло хорошо и гладко, но оперировал не Семин. Конечно, к заведующему в кабинет нагрянула бритоголовая проверка.

А МихВах врать и не собирался, но понимал, что правду тоже говорить надо с умом, то есть разным людям по-разному. И сказал так:

— А вы представьте, что к концерту готовят особую скрипку. Страдивари там, например. Лучшие мастера ее осматривают, проверяю, чтобы дерево цело, лак не треснул. Потом самый лучший настройщик с ней работает, настаивает несколько дней. Вот она готова, завтра концерт. На нее аж не дышат. И перед самым концертом кто-нибудь эту скрипку возьмет да и брякнет на пол. Чтобы звон пошел. Как думаете, можно на ней после этого играть?

— А причем здесь…

— Да потому что для нас каждая операция — особенная! Каждый пациент — особенный! И врач к нему подходит не как к мясу, а как к драгоценности, понимаете это? И врач настраивается на операцию, понимаете? Как инструмент, как та же скрипка Страдивари. Семин, чтобы вы понимали, накануне отключает телефон. С утра не ест, только чай пьет, нам его мать рассказывала. Утром выходит их квартиры и прямо сюда на такси, только замечания по ходу операции, и все. Сестры его уже по взгляду понимают, а он оперирует только с одними и теми же. А ваш человек вчера возьми да и скажи — чтобы, мол, все классно было, а не то вам всем не жить.

Ну и все.  Доктора, так сказать,  брякнули об пол. Он просто не мог оперировать, потому что уже не контролировал результат. Ничего удивительного. Со скрипкой Страдивари разве можно так обращаться?

Бритоголовые граждане слово «драгоценность» понимали по-своему, конечно, но сам подход им понравился. И про Страдивари они где-то слышали. К тому же резон в словах МихВаха все же был. Так что обошлось и персонал больше не запугивали. Сестра-хозяйка как-то раз сама слышала в вестибюле напутствие — «ты там с докторами поаккуратнее, а то они типа Старди-Варди, понял?».

Тем более, что конца бандитским войнам тогда еще видно не было, и раненых в приемное привозили каждую неделю, так что и Сема, и Ефимыч, и сам МихВах без дела ни одного дня не сидели.

 

Часть 2.

Мало-помалу Сема из практикующего хирурга превратился в научного сотрудника. Материала у него набрано было столько, что при желании защититься могло все отделение.   

Но МихВах как-то на планерке гордо и чтобы все слышали заявил:

— Между прочим, лично я на свою кандидатскую наоперировал сам. И настоятельно рекомендую тот же путь молодой смене. Надеюсь, меня правильно поняли.

Хорошо озвученный пример руководства — страшная сила, знаете ли.

Разумеется, чем больше росла слава отделения и лично Константина, тем больше всему коллективу становилось интереснее, чем же все это закончится.  Конечно, решительно все, и врачи, и облздрав, и потенциальные пациенты — все понимали уникальность его таланта.

С другой стороны — можно подумать, до него уникальных врачей не гробили или не травили. История мировой медицины на такие примеры щедра до невероятности. Например, какой-нибудь мафиози пошлет к нему киллеров, чтобы конкурента некому было спасать. Или Семин каким-то образом повредит руку на гнойной операции — поди разбери потом, сам или с чьей-то помощью, вот вам и заражение крови, и ампутация, в лучшем случае. Или при искусной травле сопьется по традиции, поскольку новому главврачу такие строптивые гении были не нужны. Тем более для молодежи дурной пример — начальство не слушаться и свое мнение про все иметь.

Но ничего такого не случилось. Родное здравоохранение с его невнятным руководством и точно Семина в конце концов достали до самых печенок. Только он не спился, а брезгливо свой носище скривил, да и укатил прямо за границу, куда его давно звали в качестве руководителя и главы кафедры оперативной хирургии в какую-то крутейшую европейскую клинику. Кафедра теперь там так и называется –Syeminskaya. Выпустил учеников, — не очень, правда, много, потому в ученики себе брал людей с большим разбором, и если считал кандидатуру неподходящей, то ничего сделать было нельзя. Ни деньги, ни связи не помогали.

Говорят, какой-то принц одной из тех стран, где текут нефтяные реки в каменноугольных берегах,  своего отпрыска хотел пристроить, но получил отказ и пообещал Семина скормить своим верблюдам.

Однако верблюды остались при прежнем рационе, а принцев батюшка, по слухам опять же, у сына резонно поинтересовался,  — а кто будет всю их семью оперировать, если вдруг сложный случай. Коновалы поколения пепси, что ли? Или ждать еще сто лет, пока равный гений народится? Так никаких врачей не напасешься, и никакого здоровья не хватит. Так что лучше учи наследника цены на нефть регулировать, а не в кишках копаться.

Принцу с отцом ссориться было некстати, так что он решил не возражать и даже клинике целый японский рентгеновсий кабинет подарил, новехонький — вот мол, я великодушный, не то что какие-то там другие принцы. Другие бы точно верблюдов порадовали.
Ну в клинике не будь дураки, на дверь кабинета метр на метр вывеску из бронзы — мол, дар такого-то и такого-то высочества, премного благодарны. Угладилось, одним словом.

Потом Семину в Европах стало тесно, поехал в Америку. Но там пробыл недолго — скучно стало.

И укатил наш доктор куда-то в амазонскую сельву, аборигенов лечить. Больше про него мы ничего достоверно не знаем. Доходили слухи, что в каком-то племени его то ли верховным шаманом, то главврачом назначили, что в тех краях почти одно и тоже. Предлагали вождем, но отказался — хлопотно очень.
А местные власти зафиксировали локальный, но заметный прирост населения в трех соседствующих племенах. Так-то они повоевывали регулярно, — естественным образом регулировали демографию, так сказать. Послали эмиссаров выяснять — те доложили, что в тех краях не только войны почти прекратились, но и заболеваемость с младенческой смертностью резко снизились. Дело серьезное, потому что такими темпами скоро придется решать вопрос с остальными племенными границами, в том смысле, что журналисты могут разнюхать, наябедничать в ООН и потребовать прирезки новых территорий коренным народам ввиду значительного прироста населения.

Власти поморщились и начали уже было прикидывать, как бы этот прирост цивилизованно и по-тихому обрубить, а войны на историческое место вернуть, чтобы устои не разваливать. Но тут в одном регионе случилось невиданное наводнение, в другом — неурожай, и народу погибло много. Высшее местное руководство прямо с облегчением вздохнуло, да и гуманитарная помощь в большом объеме понадобилась, а уж помогатели за нее свою мзду получили, и с кем надо, поделились, так что острота вопроса поутихла.

 

Часть 3

И только через много лет получили мы весточку — один из наших ординаторов ездил в Бразилию, в турпоездку, и привез сувенир — на шнурке полированная кость, а на ней мужской профиль с огромным носом — хоть примитивно вырезано, но не узнать невозможно.

Ординатор был молодой и лично Сему не знал, не застал уже.  Просто когда-то что-то краем уха слышал, и заинтересовался. Подошедший тоже русский турист посмотрел и хмыкнул:

 — Это что за тапир тут у тебя на кулончике?

Торговец на секунду даже перестал профессионально улыбаться, и глаза утопил куда-то за смуглые пухлые щеки, чтобы взглядом не обнаружить случайно, что он о покупателях думает.

Потом ровным голосом сказал:

— Это не тапир. Это Сиома, белый лекарь. На самом деле он бог, но не хочет об этом говорить. Мы не настаиваем. Пусть будет так, как он сам хочет.

Тот турист, который Сему обозвал тапиром, процедил что-то вроде «Ну ясно, тут что ни санитар, то бог», и отошел.

А наш стал расспрашивать, хотя уже почти не сомневался, что напал на Семин след.

— И что, этот Сиома, хороший врач?

— Он не хороший врач. Он великий бог. Его вся сельва слушается. Если он лечит, и ему нужна тишина, то на четыре племени в округе тишина будет. Ни один младенец не заплачет, ни одна ложка не звякнет. Даже ни одна свинья не хрюкнет.

— И кого же он лечит?

 — Он всех лечит. Кто придет и попросит — всех лечит. Никому не отказывает. И детей тоже, и женщин, и охотников, и воинов — всех. И так умеет лечить, как больше никто здесь не может.

— А еще — продолжал торговец, — наши шаманы говорили, что у Сиомы четыре руки — две как у всех людей, а еще две невидимые. Поэтому он так ловко и быстро все делает.

Потом сделал паузу, словно прикидывая, рассказать или нет. Видя, что любопытный турист слушает внимательно и не посмеивается, решился:

 — Однажды Сиоме привезли человека, очень храброго охотника, которому не повезло — ягуар ему обе руки оторвал, и ногу по колено. И руки, и ногу! От таких ран сразу умирают. Но Сиома его собрал, одну руку пришил, и она приросла. И все раны залечил. Этот охотник и сейчас живой. Охотиться, конечно, уже не может, но не страшно, его в племени кормят. Так никто больше не смог бы. Только он. Я тебя не обманываю. Это все правда. Если этот талисман купишь, то тебе никакие болезни не страшны. И Сиома тебя будет охранять.

Ординатор насчет охраны здоровья не обольщался, конечно, но подвесочку купил. Вернувшись, принес ее в отделение и всю эту историю рассказал.
Кто Семина лично знал и его операции помнил, тот нисколько не удивился. Вот только про четыре-то руки мы сами не додумались, обидно. А еще просвещенные люди,  с высшим образованием. Ясно же, во второй паре рук все дело было.

Молодежь, конечно, похихикала, но с них что взять. Ну, а мы за коллегу порадовались. И сувенир этот повесили в ординаторской. Пусть нам тоже помогает. По старой памяти.