Брага

Март и апрель с мрачными рожами варят свой мет. Свое толокно из мокрого снега и грязи. Отворотное зелье, которое хорошо заливать в щебечущие желтые рты — вот вам ваше «мыживы-живымы». И даже пень. Нна, пень, жри. Смотри, теперь ты березка, это такой приход.

В марте под снегом кислая слякоть —  земля просыпается и пахнет дрожжами и брагой.

Значит, пора уходить.

Дорога, в общем, хороша тем, что она клубок, который катится и разматывается. И ты в дороге хорош тем, что катишься и разматываешься — становишься все меньше и меньше, все легче и легче. Доходишь до своего «за тридевять земель», до восьмого, изнывающего со скуки, холодного мартовского моря, сидишь на берегу, смотришь на него всем, что от тебя осталось, нюхаешь его. И жуешь большую сдобную булку с повидлой.

Но он все равно догоняет. Самый тревожный месяц. Самый непростой. Забирающий и дающий. Чёртов биполярник Апрель — всадник без головы. В одном кармане у него снулое, как рыба на льду, солнце, в другом — горсть зерна. Выбирай сам, что станешь сеять — драконьи зубы или жито.

Живая вода начинает журчать мелким бисером, будит к жизни всё вокруг. Мёртвая превращается в тёмное плотное желе и тянет на дно всё, что ожило слишком рано.

Апрель — это испытание, он не выносит суетливой паники. Никакой глупой возни, только безумная, бессмысленная твоя радость и горькое твое, неизбывное, горе. Плечом к плечу в совершенном одиночестве. Бояться — глупо, смотреть — страшно. «Старый снег тащит в ад первый нежный цветок, берёзе ударяет в голову сок».

Сидишь на пороге, как человек, который долго-долго болел и не мог встать, а потом встал, держась за стену, доковылял на слабых ногах до двери и открыл ее. А там слишком много. Столько, что почти ничего нет. Тепло и холодно, солнце и мрак, пахнет травой и снегом, детством и старостью, жизнью и смертью, парным молоком и каленым железом.

И ты просто садишься на ступени, куришь и слышишь, как в пустое ржавое ведро из-под краски падают капли талой воды.