Непоколебимый каток

(Дмитрий Захаров, «Комитет охраны мостов», АСТ, Редакция Елены Шубиной, М., 2022)

 

Аннотация нового романа Дмитрия Захарова пугает: «Сибирь напряглась и замерла: медийное дело о суде над студентами, якобы планировавшими взорвать мост через Енисей, распрямляется как плотно сжатая пружина — медленно и неизбежно. В кого ударит ее заостренный конец, еще неизвестно, но равнодушных внутри и вокруг этой истории нет: силовики, журналисты, объединившиеся родители привлеченных к суду молодых людей и просто сторонние наблюдатели так или иначе сталкиваются с силой, которую не объяснить, не понять. С силой древней, мрачной, непоколебимой, как каток без тормоза и водителя, — культом Зимнего Прокурора, адепты которого пожирают людей, нарушающих некий Порядок, установленный таинственным Кыш-Кысем.

Автор социально-политических антиутопий Дмитрий Захаров, по его словам, написал роман о Сибири, ярости и надежде. Действия происходят в Красноярске, Новосибирске, Томске».

Да, вот больше всего пугают происходящие действия, они же, очевидно, движения, они же активности; ну и, конечно, вызывает вопросы непоколебимый, то есть неподвижный каток. Если он неподвижный (потому что «древний»), то зачем он и какова его роль в установлении культа Зимнего Прокурора, адепты которого пожирают людей? Слишком много вопросов, скажете вы. А мы ведь еще и спрашивать не начинали.

Дмитрий Захаров, работавший журналистом в красноярском бюро «Коммерсанта», затем – пресс-секретарем эксцентричного мэра Железногорска Геннадия Баховцева, какое-то время назад перебрался в Москву, сперва редактором отдела культуры в том же «Коммерсанте», потом устроился в институт пчеловодства, работающий на мэрию. О мэрском периоде своей биографии Дмитрий написал в романе «Средняя Эдда». Роман, можно сказать, еще до выхода стал культовым – читали немногие, но все, кто читал, в полном восторге. Описание офисного пиар-планктона в романе напоминает «Немцев» Терехова – правда, как бледная и мятая копия. Немаловажное отличие: у Терехова «никого не жалко», включая мятущегося главного героя, и в то же время жалко всех; у Захарова есть хорошие, даже прекрасные люди, которые постоянно мечутся между стремлением жить не по лжи и желанием зарабатывать явно незаслуженные деньги, и есть всякая мразь и нечисть. А с нечистью разговор короткий:

«Или тебя лучше на ветви?

…

Не хочешь на ветвях? Да ну ладно тебе. Некоторые из ваших повисают гораздо лучше любой гимнастки. Или не любой? Всё забываем о прайвеси. Прости, роднулька.

Ты тоже будешь. Обещаем. У тебя для этого все данные, дорогуша».

Прямо холодок по спине. Вот это вот «роднулька», «дорогуша». Свистящим шепотом.

Короче, в чем суть – судя по аннотации, некий Хиропрактик изображает на своих безумно гениальных граффити ключевые фигуры из окружения Самого, в результате чего какие-то из этих фигур снимаются с доски волей несчастного случая. Что за фигуры, не до конца ясно, четко названы разве что «основатель Госгвардии» (читай Росгвардии) генерал Медунов и «утонувший пресс-секретарь патриарха». При всем уважении к пресс-секретарям, так себе ключевая фигура. Хотя, возможно, в Железногорске было иначе.

А главный герой по фамилии не то Борисов, не то Тарасов, но, как и автор, Дмитрий Сергеевич, по долгу службы в институте пчеловодства этого Хиропрактика ищет – и не  может никак отыскать! Параллельно с этим развивается сатирическая линия с выборами в Госдуму полумертвого старика, держащегося исключительно на наркотиках. Символизм понятен.

Чем дальше, тем больше в романе флэшбеков, которые как бы призваны пролить свет на темное прошлое либерально настроенного главгероя, вынужденно работающего клоуном у пидарасов, но считающего себя как минимум Штирлицем. В этом славном прошлом герой со своей женой, с которой у них была совершенно безумная любовь, творили всякое. И вот тут начинаются вопросы.

«Как-то сам собой в Красноярске стал кончаться воздух. В телевизоре придумали говорить «режим черного неба» – это когда над всем городом вставала ровная серая пелена сладковатого смога.

Больше всех коптил небо алюминиевый завод, хотя старые угольные котельные, завод медпрепаратов и шинный тоже добавляли свою горсть золы в легкие. Требовалась модернизация, фильтры, очистка, – в общем, деньги. Но денег не было, деньги ушли на Кипр.

Власти сначала отрицали, потом сажали протестных активистов. Когда люди начали массово закупать сканеры загрязнения – попробовали их запретить. Но было уже поздно. Онлайн-карты миллионника покрылись сетью красных трещин – связанных показаний приборов. Гидрохлорид превышен в 12 раз, формальдегид – в 4 раза, ацетальдегид – в 36, сероводород – в 17».

Ощущение, как будто Алексея Тарасова почитал из «Новой газеты». И откуда такая точность в цифрах, это закупленные на Али-экспрессе сканеры дают замеры по формальдегиду и другим веществам, требующим для обнаружения определенных реактивов? И эти превышения – они за день, за год, повсеместно, где-то в определенных районах? Ох уж эта исследовательская журналистика. Но дальше.

«встречаемся на пресс-конференции алюминиевого босса.

Мы с промышленным пулом уже сговорились рвать этого гада столько времени, сколько нам дадут. Я даже изобрел какой-то страшно уничижительный вопрос…

Так и не задал. Минут через десять после начала Настя ворвалась в зал и пошла на президиум с таким видом, будто станет стрелять по нему в упор.

Кабаны-секьюрити, хрюкнув от ужаса, запоздало ломанулись наперехват.

– Наш город – не твоя шлюха, – наклонившись к алюминиевому гиганту, просто сказала Настя, – и мы тебе это покажем, козлина!

Телекамеры взяли ее на прицел.

– Прекратите оскорбления, – взвизгнул модератор. – Вы вообще кто?!

Настя сорвала с себя кофту, оставшись в одной грязной майке.

– Это не черная футболка, – объявила она, – а белая. Она всего день повисела в Индустриальном – в двух километрах от твоего завода, и вуаля!

Металлургический папа что-то говорил, но слышно не было.

Настю попытался схватить охранник, и я залепил ему по уху.

Прежде, чем меня вырубили, успел услышать, как в зале аплодируют».

Некстати напомнило – на днях в одном магазине пробивал покупки на кассе самообслуживания, ко мне подошел консультант и сказал, что плавленый сырок у меня не прошел, надо его еще раз отсканировать – «и вуаля!» Так и сказал.

«Первый марш черных футболок собрал около тысячи человек. В городе ржавого пояса любое коллективное подпрыгивание видится изменой.

На вторые «футболки» вышло больше двадцати тысяч. ОМОН подвозили из Кемерово: боялись, что местные не смогут лупить своих. Это была бесконечная колонна, море разноцветных шапок. Футболки надевали поверх пуховиков, вешали на палки, как знамя, раздавали в толке бесплатно – кто-то напечатал тираж.

У нас опять были федеральные и иностранные СМИ (я сам дал штук пять интервью). Приезжал журналист Кашин, правозащитники…»

И другие удивительные подробности из маня-мирка.

Вот ведь что странно – «Комсомольская правда» в тексте «Комиссарская», вместо Росгвардии – Госгвардия, вместо пресс-секретаря КрАЗа Сергея Попова – Сережа Гусаров, вместо Коновалова – Овечкин, и только Красноярск описывается как Красноярск, не какой-то вымышленный город. Не какие-то вымышленные события.

Тем удивительнее, наверное, для кого-то прозвучит, что ничего этого не было, не сажали «протестных активистов», не врывалась на пресс-конференцию алюминиевого гиганта (Дерипаски, что ли?) ничья жена и не произносила фраз чисто из американского боевика. И футболку черную никакая Настя не демонстрировала алюминиевому гиганту (разве что Настя Рыбка, хе-хе) по той простой причине, что вредные вещества, выбрасываемые КрАЗом – отнюдь не зола. Они, эти вещества, бесцветны и даже запаха не имеют.

И никого не вырубали на пресс-конференции. И марша «черных футболок» тоже не было. И ОМОН из Кемерово не приезжал колонной в разноцветных шапках. И повесить футболку на палку как знамя – ну никак не получится. Попробуйте, проверьте. И Кашин не приезжал…

А что было? Было несколько экологических митингов, самый крупный из которых собрал тысячи полторы участников, считая прессу и местных «пчеловодов», что как бы намекает на значимость проблемы для красноярцев. Был вольнолюбивый дизайнер Игорь Шпехт, придумавший эмблему для Красноярска в виде черного креста. Вот он имел отношение и к этим митингам, и к замерам воздуха, а Дмитрий Сергеевич к ним никакого ровно отношения не имел. Он в это время уже в Москве жил и благополучно работал в «Коммерсанте». Соответственно, никто не гробил ему карьеру за протестный активизм и не грозил «серо-голубым БТРом без пулемета» (умилительная подробность; а мог бы быть и с пулеметом!)

Дальше – больше:

«Собрались безо всяких заявок прямо в Индустриальном – в районе, где каждый второй кончился от легочных или онкологии, прямо под заводской трубой».

Не все в Москве и за границей знают, что в Красноярске существует такой обычай: почуяв неминуемую кончину, легочные и онкобольные (а также больные раком легких, удачно совместившие два в одном) сползаются под заводскую трубу (к слову, на КрАЗе не одна труба). Так вот, знайте теперь. Там пол-района мертвых под трубой лежит, статистика не даст соврать.

Далее одна из активисток, как и было заранее обговорено, то ли до смерти, то ли не до смерти ранит отважную Настю довольно экзотическим способом: «нож… бьет Настю по ребрам». Может, под ребра все-таки? Проверочное: «Сэмэн, засунь ей под ребро, смотри не обломай перо…» В общем, непонятно как, но

«Настя лежит на снегу в черной луже, прижав руки к груди.

Я думаю: надо запомнить, очень важно это запомнить.

– Черт, какая ты обалденно красивая, – говорю я ей.

– Уйди, дурак, дай помереть нормально, – отзывается Настя.

– Ты очень клевая, когда мертвая».

Катарсис. Театр закрывается. Все рыдают. Художника по реквизиту насилуют в кулисах за соевый соус, разлитый по снегу вместо кетчупа.

И вот хочется понять – Дмитрий, ну вы же сами были чиновником, вы, собственно, и сейчас чиновник; к чему эти байки? Разве недостаточно рассказать правду, как бы горька она ни была?

Но правда, увы, не так хорошо продается.

Вот почему читать анонс «Комитета охраны мостов» было страшновато. Если уж в «Средней Эдде», действие которой происходит преимущественно в Москве, столько развесистой клюквы о Красноярске, то что же нас ждет в романе про Сибирь? Кроме хорошо разыгранной блатной истерики?

Как написал бы типичный выпускник школы культурной журналистики, автор какой-нибудь «Афиши» или «Медузы», роман Захарова «чрезвычайно сложно устроен (и непонятно, что с этим делать)». Кто-то из рецензентов похвалил «Комитет» за верно переданный дух десятых. Однако же с хронологией там сплошные загадки – очевидная отсылка к делу канских подростков, «собиравшихся взорвать мост в Майнкрафте», датирует происходящее как минимум 2020-м годом, упоминание «губернаторского телеграма» и вовсе переносит нас опасно близко, поскольку красноярский губернатор аккаунт в Телеграме завел в 2022-м. Тут же упоминается, что губернатор «из Новосиба», а у нас не так много было губернаторов из Новосибирска – так вот, Виктор Александрович Толоконский стал губернатором в 2014-м, а сообщил, что «уходит и даже уезжает», в 2017-м. Какая-то путаница. В то же время вторая сюжетная линия, о финансовой афере с «Северным воздушным мостом» (в романе – «Полярный мост»), отправляет нас в самое начало 2000-х, кабы не раньше – впервые идею кроссполярных перелетов предложил губернатор Зубов в 1997 году, соответствующее АО было зарегистрировано в Железногорске при Лебеде в 2002-м году, а к 2004-му, когда уже и Лебедя на посту губернатора сменил Хлопонин, от идеи отказались по разным причинам, в том числе и потому, что из 60 миллионов (в тексте «двух триллионов»; инфляция, бессердечная ты сука!), выделенных на реализацию проекта, 52 куда-то испарились. Да Дмитрий и сам в курсе, он много об этом писал на страницах «Коммерсанта»; правда, тогда у него не было громких разоблачений по поводу состава акционеров из чьих-то высокопоставленных родственников. Но то ведь журналистика, а это литература, понимать надо.

Мы как бы все понимаем, на самом деле, но одного понять не можем – куда девались те самые десятые, которые автор столь достоверно запечатлел? Воспетый автором портал «Улица Ленина», он же «Проспект Мира», «три года назад ещё паблик во «Вконтакте», а теперь портал на 250 тысяч «уников» в день», внезапно «замечают» «после материала об отравлении школьников на губернаторском балу. Серый Дом рекомендовал проходить мимо, но «Улица» отвязалась: репортаж с комбината питания вице-губернаторского сына, интервью с родителями пострадавших, стримы из инфекционки».

Просто для справки – отравление студентов (не школьников) на губернаторском балу имело место в 2007 году, писали об этом абсолютно все СМИ, правда, вот стримов не делали – в 2007-м они еще не были так популярны. А самое пикантное, что «Проспекта Мира» тогда еще в проекте не было, паблик в ВК появился только в 2011 году, а будущий сосоздатель портала на «250 тысяч уников в день» (на самом деле 500 в месяц, но кому какое дело) еще писал тоскливые стишки типа:

«И на работе пустота
Уж не пишу я репортажи.
А лишь строчу сплошную лажу
в день пять заметок как с куста.
И замредактора не дали,
Зарплата стала с гулькин нос
И подлый новичок унес
Мои заслуженны регалии».

Ну это так, к слову. Читаем дальше!

«По-настоящему рвануло – с «Красфлайтом». Весёлые братья-пилоты закопали деньги авиакомпании в ООО с уставным фондом десять тысяч рублей и в несколько других похожих секретиков. «Улица» нарисовала схему владения этим садом расходящихся троп. С участием #первоговицегубернатораКК, #замглавыросимуществаРФ и #министратранспортаРФ.

Трафик взлетел. С Никитой начали здороваться соседские алкоголики. А через два месяца пассажиров «Красфлайта» пришлось развозить всем остальным самолётошным — авиация большого края распалась на атомы».

Речь идет о банкротстве авиакомпании «Крас Эйр» в 2008 году, опять-таки состоявшемся задолго до появления «портала». Опять-таки расследований по этому поводу было опубликовано много, но ни в одном речи не шло об участии охэштегованных чиновников – то есть автор, похоже, опять незаметно приврал. С другой стороны, надо же как-то делать своего героя крутым.

Есть, кстати, версия, что «веселые братья-пилоты», создавшие одну из самых успешных авиакомпаний в стране, не угодили своей самостоятельностью одному #Чемезову, за что и поплатились. Но об этом писать как-то немного ссыкотно, наверное. Даже в жанре «актуального романа».

Короче говоря, с правдоподобием разобрались. Вот есть такая Анна Наринская, именитая журналистка, дочь Наймана и Рейна. В марте прошлого года написала такой пост в Фейсбуке:

«В начале девяностых я работала продюсером на телевидении БиБиСи и мы снимали сюжет про конверсию

.На военном заводе в Красноярске уже много месяцев не платили зарплату. То есть мужики ракеты там клепали, а зарплату им не платили. И вот по соглашению о конверсии там стали производить стиральные машины «Вятка» (практически из ракетных частей - UPD тут меня исправляют и пишут, что «Бирюса») и зарплату стали платить. Прямо таки 200 долларов в месяц – богатство для того времени и места. В домах сотрудников завода появилась еда, их дети вылезли из обносков ид итп.
При этом на заводе не было почти ни одного довольного человека. Мы взяли десятки интервью и все говорили «Да, мы не получали зарплаты и жили впроголодь – за то мы делали что то мощное! То чего все боялись. Наша ракета она огого скока народу могла убить. А сейчас! Что нам с того, что у детей новые ботинки. Это что ж мы сейчас – стиралки скручиваем? Это что ж мы в бабьи услужники поддались?! Стыдно отцам в глаза глядеть»

Все, все вот это вот говорили».

Завод, делающий ракеты в Красноярске, называется Красмаш. Он их и делал, и делает, и ещё долго будет делать. Там не только баллистические ракеты, кстати, там и космическая техника, и ещё очень много всего. А детали вам знать необязательно.

А холодильники Бирюса (холодильник, стиралка - какая разница!) начали делать на Красмаше ещё с начала шестидесятых годов. После перестройки выделили в отдельное предприятие.

Стиральные машины Красноярский завод «Бирюса» начал выпускать пару лет назад. До этого стиральных машин в Красноярске не делали.

Соответственно, пассаж про бабьих прислужников это бабьи сплетни от преподавательницы ВШЭ (ну кто бы сомневался вообще). Все эти интервью с голодающими рабочими тупо придуманы. Хотя действительно в девяностых на многих предприятиях зарплату не выдавали месяцами. Вот был, например, такой Красноярский завод телевизоров, выпускавший не только и не столько телевизоры, сколько средства связи особого назначения. В 1991-м завод впал в ничтожество, рассыпался на отдельные предприятия и вскоре перестал существовать совсем. И конверсия не помогла. Теперь на его месте торговый комплекс «Свободный».

Да, и что касается стиральных машин «Вятка». Они выпускаются (кто бы мог подумать) в Вятке, примерно с конца пятидесятых. Никаких ракет там сроду не было. Так что вряд ли Наринская перепутала города. Она просто чешет все подряд. Журналист, блин. БиБиСи.

Так вот, роман Захарова «Комитет охраны мостов» с точки зрения достоверности и актуальности (и что там еще было в рецензиях, «капсула времени», ага) - это дистиллированная Наринская. То есть бесстыжий пропагандистский гон. Соответственно, все авторские, полу-авторские и четверть-авторские сетования на то, что журналистика все, журналистика кончилась, где подача, где фактчекинг, где мнения сторон – это в пользу бедных. Хотя трудно ожидать правдоподобия от автора, у которого в «Средней Эдде» авария на Саяно-Шушенской ГЭС способна смыть с лица земли Красноярск (до которого пятьсот километров).

Вот, казалось бы, совсем недавно вместе смеялись над упоротыми москвичами, которые тогда приехали «освещать» трагедию СШГЭС и выглядывали из окон модного красноярского кафе в попытках разглядеть собственно ГЭС; но проходит время, человек обзаводится новыми друзьями, нужными связями, актуальной повесточкой – и вот уже и он сам совсем москвич, совсем наринский, только маленький пока, потому что болел много в детстве. Ну да ничего, Редакция Елены Шубиной свое дело знает.

Кстати, никто никогда не задумывался, почему эта мутная лоббистская контора называется «редакцией»? Кого они там редактируют? Давайте навскидку по стилю пройдемся:

«Юный Лёша Серёгин приехал сюда в это же время года – послелетие, предосень, в тот же густой тёмный кисель, который здесь заместо воздуха».

Прекрасное сочетание манерных (Захаров вообще весьма манерен) «послелетия» и «предосени» и просторечного «заместо» (ну, автор же из Сибири, посконный. Манерный, но посконный).

Дальше лирический герой продолжает нагнетать:

«трамваи ему нравились своей неспешной неотвратимостью хода – но около вокзала подходящих для них рельсов он не заметил».

Не все знают, что у трамваев бывает и чужая неспешная неотвратимость (а непоколебимость – это у катков, не путайте), а также что не любые рельсы им подходят, так что трамваи еще повыбирают, трамваи – они капризные, ведь что такое, в сущности, трамвай, как не послепоезд и предтроллейбус...

Вы можете подумать, что я придираюсь, что неудачные обороты можно и у Толстого найти, а уж без плеоназмов и вовсе роман не напишешь (это правда; не напишешь, особенно когда писать не о чем). Но увы, текст весь из таких оборотов и состоит. А то и похуже.

«— Ты из-за этого «Комитета» совсем отцепился от паровоза, — сообщил Андрей, разглядывая хмурую физиономию Никиты, — и куда-то чух-чух, чух-чух. Ты думаешь, Таня тебя всё время будет отмазывать? Или думаешь, я буду бегать по кабинетам — вертеть ласковой жопкой?

— Да ничего я не думаю, — поморщился Никита. Образ Андреевой вёрткой задницы проявился у него в голове слишком ярко.

РЕКЛАМА

— Слушай, вернись в мозолистые руки товарищей, — посоветовал Андрей». 

ШТО, блин. Верните ласковую жопку в мозолистые руки товарищей.

«Он привык, что рассовывание по карманам – стыдноватое упражнение, что-то навроде расчёсывания волос в носу».

Опять это «навроде». Хрен с ним, с расчесыванием, мало ли у кого как волосы растут. Да и гиперболы никто не отменял. Но «навроде». «И подлый новичок унес мои заслуженны регали», как писал прототип одного из главных героев.

«Она тусила за столом каких-то незнакомых быдломальчиков, раскладываясь на плече одного из них».

«Квадратный, неприязненно уставившись на Лену с Никитой, двинулся прямо к ним. Никита на автомате вылетел ему наперерез».

Как можно вылететь наперерез тому, кто и так прямо к тебе направляется? Наперерез – ну это же, типа, сбоку? Оно же по смыслу понятно?

«Никто же не думает, будто в самом деле существуют Шумиха, Юрга-1 или Кувандык. Это просто случайный набор звуков, нечто вроде тпру-у-у. Выйдите ради шутки на поименованных станциях — сами увидите, что там голая степь, и только ветер шевелит трубой парового отопления».

Как уроженец города Шумиха, вынужден возразить. Но ветер, шевелящий (!) трубой (!!!) парового отопления – это мощный образ. Это даже сильнее флага из футболки на палке.

«Кондиционер на время стоянки затих, превратив вагон в смертельную газовую камеру».

Во-первых, наверное, все-таки не кондиционер превратил вагон; а во-вторых, бывают и не смертельные газовые камеры, Наринская подтвердит!

Кстати, по тексту это два соседа по купе превратили вагон (причем весь) в газовую камеру – во-первых, давно не мылись, а во-вторых, что-то свое киргизское ели.

«Киргизы — Серёгин для себя назвал их киргизами — по-русски не понимали совсем. В ответ на его предложение съебаться из купе нахуй вместе со своей ебаниной они принялись что-то успокаивающе курлыкать, протягивать ложку и кусок батона, заливисто смеяться».

«Серёгин, сдерживая рвотные позывы, позорно бежал в коридор, а отдышавшись, бросился к проводнице с вопросом, какого, собственно, хуя. Проводница только хмуро ответила, что сама видала этих оленеводов в сам догадайся где, но документы у них в порядке, не подкопаешься».

Киргизы-оленеводы? Оригинально.

«Киргизы сожрали свой комбикорм и улезли спать на верхние полки».

Животные, ага.

Там еще есть чудесный «плотненький, обшитый приличным костюмчиком, а сверху сдавленный приличным пальтишком азер, кучерявый, с заносчивой улыбкой превосходства на лице».

А кроме киргизов (да писал бы уж сразу «чурок») и «азеров», в тексте фигурируют: «спикер ЗС со своей шушерой», «заслуженные союзные говноеды», «душная публика», «пидоры» (это вообще любимое ругательство лирического героя, альтер эго Захарова), «незнакомое молодое мудачьё с претензией», «какая-то блядь с надутыми волшебницей химией губками», «чеченский пидорас».

«Так и жил человек», да.

Помимо старого журналиста Серегина и молодого журналиста Никиты, в романе есть еще третий главный герой по имени Аслан. Это самая мистическая и загадочная личность. «С виду вроде фраер, но не фраер точно».

«обходя стороной кусок апокалиптического трупа промзоны, Аслан фантазировал, что из её смерти вот-вот прорастёт новое производство. Может быть, автобусов — а то старые «Маны» уж очень сильно коптят. Или каких-нибудь компьютерных штуковин. А может, и вовсе стратегических бомбардировщиков.

Всё имело смысл, но зачем в этом городе был Аслан? Он долгое время не знал. А пока не догадался, перебирал самое разное: носил невкусную пиццу, стоял за прилавком на Центральном рынке рядом с крикливой тувинкой Альбиной, строил совершенно невозможные дома под античный шик, возил китайского торговца.

Потом он наконец сообразил. Он — небесный механик. И словно бы в издёвку будущее подкинуло его в автосервис на улице Шахтёров».

Этот фрагмент сам по себе прекрасен: тут тебе и мифология как у Джойса, и апокалиптический труп (это что вообще?), и вот это гейское «строил совершенно невозможные дома под античный шик». Так и видишь Аслана из автосервиса на улице Шахтеров, говорящего слегка грассируя: «соверше-енно невозможный дом! Такой ужас, такая кичуха…»

(К слову, Захаров из тех авторов, у которых промзона это как бы метафора страны в целом, ее, так сказать, прошлого, настоящего и будущего, поэтому «действия развиваются», хоть в Красноярске, хоть в Новосибирске, хоть в Томске, но обязательно в промзонах. Автор и в Геленджике промзону найдет. А также зомбей, апокалипсис и хтонь).

Сочинив Аслану вымученную, но очень литературную историю про то, как ему обещали выручить сына, а потом кинули, автор потом просто забрасывает его в угол как надоевшего кукольного медведя. До финала.

Отмечу, что лирические альтер эго Захарова, все как один, четкие и резкие, словно пацанские паблики Вконтакте, любого с порога на х... шлют и в пидарасы записывают, офицеров ФСБ треплют по щеке, прокурорских размазывают по стенке, а предателей бьют коленом в подбородок и вообще ведут себя непринужденно; какой контраст с автором; ну, то такое. Если понимать, что перед нами никакой не актуальный роман, а чисто комикс, то многое прощаешь – и хронологическую путаницу, и стремление неумело ругаться матом, и крутые сюжетные повороты, когда герою проламывают башку арматурой, потом несколько часов пытают, прижигают разные места, выбивают зубы, а он через пару дней встречается со старой любовницей «весь в пластырях», а еще через пару страниц запросто так, в одиночку, берет в заложники нехорошего человека, провокатора, и везет его на машине из Томска в Красноярск, попутно тоже пытая, потому что почему бы и нет. Не хватает только вот этих, знаете, графических символов, типа облачко такое, и в нем большие буквы: «БАХ! ТРАХ! ТВОЮ МАТЬ!»

В отличие от комиксов, где все картонные, к себе герой Захарова относится с обезоруживающей нежностью:

«Потом была ебанатская (как делают только литературные мальчики) попытка пьянства навылет, ещё на пару месяцев, в финале которой он обнаружил себя натурально под забором. Затем в стационаре — с воспалением лёгких. Затем — снова в общаге.

В общем, Новосиб — город юношеской, почти детской влюблённости». 

«Второй раз они встречались через полтора года после первого. Его переклинило, а она сказала: ну, может быть… попробуем. Он решил, что это знак. Всё можно пересобрать, перерисовать, пересложить. Мотался за ней хвостом. Ездил за ней в Москву, к её огромному удивлению. Выкладывался на свои 200, а может, 300 процентов. Совершенно рехнулся. Из всего выпал».

Ну хоть не поездом ездил-то?..

«Серёгин поморщился. У него было вшитое в голову внутреннее правило: «укры», «колорады», «либерасты», «путиноиды» и прочий словарь боксёров по переписке был директивным указанием на окончание разговора. Любого. С любым. По любому поводу».

Согласимся. Хорошо характеризует героя. Хорошо в смысле «правильно». «Пидоры», «азеры», «шушера», «говноеды», «бляди» и «мудачье» это словарь совсем другого вида спорта. Ментального карманного бильярда с удушением.

Кстати насчет удушения. Что в «Средней Эдде», что в «Комитете охраны мостов» сперва настораживает, потом утомляет, а затем и откровенно раздражает нагромождение сцен Василия, то есть, простите, насилия. Все эти сцены до одури однообразны, все они как бы кровавы и беспредельны, и везде чувствуется примесь легкого самолюбования своим мучением (да чего уж там «легкого»!) Вот, например:

«Ему виделось большое жаркое солнце, которое росло на горизонте, постепенно заслоняя всё оранжевое небо. Оно наползало слева, угрожающе шевеля протуберанцами, словно бы перекочевавшими из детской книжки – условными, какими-то даже тряпичными. Ещё Серёгин видел свою руку и кусок спины, которые находились внутри красно-белого оленьего свитера. Серёгин как будто поднимал руку, и от этого усилия уже становилось жарко. А свитер тем временем впивался в спину, распада