Незаконный отпуск осужденного Сироткина, или чужеродная кровь (окончание)

— Хрусталь.

С грустью констатировал я и выплеснул воду вместе с этим, красивым, но тем ни менее никчемным кристаллом.
Друзья за моей спиной, впали в какой-то ступор.

Тот, который с ножом — доставал один кристалл за другим из своего кармана, царапал его лезвием, и уже с ярко белой полоской на грани, передавал его товарищу. А тот, в свою очередь, аккуратно протерев царапинку обслюнявленным пальцем, кидал хрусталь себе под ноги.

Видит Бог, мне их было даже жалко, я имею в виду, конечно, этих моих погрустневших охранников.
— Ну, все ребята, пора...

Начал было я, и тут случилось непредвиденное.

Ближний ко мне охранник, неожиданно выхватил пистолет, и с криком:

— А, твою мать, это только хрусталь!

Начал палить по стенам подземелья.

Откуда у него взялся пистолет я так и не понял, но первая моя мысль была о том, что полковник, не так уж и прост каким казался и все-таки, наверное, мне доверял не полностью, раз вооружил охрану. Вторая же моя мысль была....

Нет, честно говоря, сформулировать я ее не успел. Одно знал я почему-то совершенно твердо, в пещерах стрелять нельзя.

Но он все стрелял и стрелял.

Когда обойма закончилась и на нас навалилась вязкая, какая-то необычайная тишина, но в эту тишину неожиданно вплелись далекие, ни с чем несравнимые звуки.

Мы стояли посреди зала, и недоуменно оглядывались по сторонам, как вдруг из соседнего коридора, в зал, повалила кричащая, пищащая на все лады, черная масса. Тысячи летучих мышей, видимо разбуженная выстрелами, летала вокруг нас, сбивая с ног, царапая наши лица и руки своими когтями.

Громко крича, чтобы подбодрить мужиков, да и самого себя, я как смог организовал эту дурацкую в полном смысле слова охоту.

Один из них, держал наготове раскрытый мешок, а мы просто стояли рядом, и махали куртками на манер лопастей вертолета.

Ослепшие в свете мощных фонарей зверьки, практически сами падали к нам в руки. Не прошло и четверти часа, как возле наших ног, стояло пять мешков, битком забитых летучими мышами, которые сдавленно пищали и копошились.
Обратная дорога по подземным лабиринтам далась нам гораздо труднее. Тяжелые мешки, приходилось тащить, то на спине, а то и волоком, пропихивая их перед собой, когда потолки коридоров, опускались очень низко.
Да братцы, я так, даже в колонии на малолетке не уставал.

Когда мы выползли на заветную поляну перед входом в пещеру, нам открылась необычайно идеалистическая картинка.

Танкист, раздевшись до трусов, и разомлевший на первом весеннем солнышке спал, прислонившись к теплой башне своего верного, бронированного коня, а вокруг него сновали любопытные бурундуки.

Я засмеялся.

Через мгновенье мы все трое валялись на земле в припадке какого-то нервного хохота. Проснувшийся танкист недоуменно таращился на нас, грязных и исцарапанных, чем еще сильнее развеселил и меня, и моих подельников.
Вот так корешки вы мои дорогие, я и переквалифицировался из воров карманников, в мелкого хулигана, врага родной природы и подручного деревенской колдуньи.

По возвращению, ждала нас жарко протопленная банька, да кипящий, ведерный самовар, с длинной, выведенной в печку черной трубой, на которой лежали и отчаянно пахли, маленькие пучки трав.
А поутру, началось наконец-то и само лечение.

Сережке, тезке моему, бабка влила два с горкой граненных стакана водки, а на возражения отца просто наплевала, что-то бормоча себе под нос о наркозе и лучшем определителе полной замены крови.

Только тут, полковник понял, что когда протрезвевший сын его проснется, то это и будет означать, что вся его больная кровь, с растворенным в ней алкоголем заменена. И несколько успокоился, даже улыбнулся, хотя и кривенько.

А Сергей, сын-то его, по избе куролесит. То к охранникам с разговорами пристает, то плачет, кому-то кулачком грозя, то смеется невпопад.

Сразу видно, в первый раз к водочке приложился. А после подошел к бабке, посмотрел на нее грустно, как он это может и упал на пол, лицом вниз. Если бы отец его не подхватил, все, можно считать, что профиль бы он себе подпортил.

Отнес его полковник, уложил на кровать, и тут все завертелось....
Бабка, что твой дирижер — руками взад и вперед машет, командует, а сама тут же ладони свои старческие, сухонькие, водкой промыла и заодно змеевик этот редкостный тоже ополоснула. Хотя чего ополаскивать? Хозяин стекляшки, Кузьмич, значит, говорят ежедневно самогон гнал, а это ж дезинфекция, почище водки будет. Ну да ладно, это не мое дело. А мое дело, дорогие мои слушатели — сокамерники, — страшное было, кровавое.
—... Плесни-ка паря мне чифирку горячего, что-то в горле пересохло. Без чая какай рассказ, так болтовня одна. Ну вот, теперь слушайте дальше.
Расстановка всех действующих лиц в тот момент была такова.
Первый охранник, доставал летучую мышку из мешка и передавал ее второму.

Тот в свою очередь передавал ее мне. А я, сидя на печке, на карачках, острым ножом рассекал бедную зверушку, под самой ее мордой.

Кровь стекала в чистое ведро из которого она посредством резиновой трубки, переходящей в змеевик, и далее через иглу и посиневшую Сережкину венку на предплечье, поступала в спящий беспробудным сном алкоголика организм мальчишки.

Из другой его руки, через иглу, торчащую из вены, вытекала темно-красная нездоровая кровь. Бабка сидела на краю кровати и наблюдала за процессом.
Полковник, притулившись в углу, возле рукомойника, молчал, вздыхал, бормотал что-то непонятное и, по-моему, даже молился.
Примерно через час, бледное лицо Сережки слегка порозовело, на щеках выступил юношеский румянец.

Он потешно зачмокал губами и проснулся.

Полковник бросился к сыну, прижал его к груди и замер, видимо прислушиваясь к себе, к своим ощущениям.

Бабка, не спеша вытащила из Серегиных вен иглы, протерла чуть опухшие места инъекций водкой, приложила к ним кусочки ваты.

— Ну, вот и все, папаша.

Устало выдохнула бабка. — Будет жить твой отпрыск, я свое дело сделала.
Она привалилась к стене и закрыла свои старческие, темные, словно пергаментные веки. Полковник, не стесняясь присутствия посторонних, опустился перед ней на колени, плача и улыбаясь одновременно, спросил с придыханием.

— Бабуля, бабуленька моя родная, ведьмочка ты моя драгоценная, чем я могу тебя отблагодарить?
Бабка, взглянув почему-то сердито на меня, поманила счастливого отца к себе.
— Знаешь, что Олег, оставь-ка ты сынка своего у меня на годик. Здесь на свежем воздухе, да на козьем молочке сынок твой быстро соком мужским нальется, окончательно оправится. А пока он у меня живет, пускай и внук мой непутевый при нем побудет. Право слово, тюрьма от него никуда не убежит.
Полковник встал, походил по избе, лоб свой огромный морщиня, а потом и пророкотал.

— А, ладно, надеюсь, до рядового не разжалуют.

Повернувшись к своим вертухаям, процедил зло.

— А вы орелики, если хоть слово где ляпните, самолично удавлю, вы меня знаете.

Те, бедняги аж в струнку вытянулись перед ним.

— Как можно, товарищ полковник!

Через час, за ними приехал все тот же танк. А Олег Борисович, после прощания с сыном и бабкой, подошел ко мне, чуть приобнял и тихо, как смог в ухо мне пробасил.

— Ну, что Сиротка, оставляю сына на тебя, ты уж его от местных ребят отбей в случае чего. Сам понимаешь, он у меня и не дрался-то никогда. А я вам продукты буду раз в две недели завозить. Пускай твоя бабушка, хоть в старости поживет и покушает по-человечески.
Сжал меня еще раз, и заскочил на броню.

— Даааа, ребятки, если рассказывать, как мы прожили этот год, недели не хватит. Сережка, здоровел на глазах. Мы с ним и на покос, и на танцы вместе ходили. Вот только на девок у нас с ним разные вкусы оказались.

Мне больше нравились девицы в теле, что бы было, за что приятно подержаться, а он запал на маленькую и худенькую учителку местную — Маринку. Марию Захаровну.

Да так запал, что через два месяца и свадьбу они сыграли. Отец, полковник приехал, грузовик продуктов привез, а для меня отдельный подарок: настенный календарь с Аллой Пугачевой, на котором он самолично мне галочками оставшиеся месяцы свободы отметил... Да что теперь говорить — год прошел, и вот я здесь. С вами...

Камеру заполнила тягучая тишина, и лишь через несколько минут, один из заключенных, смачно потянулся и бросил сквозь зубы.

— Ты знаешь, Сиротка, если бы я не уважал тебя как честного вора, я бы сказал, что все это брехня, с начала и до конца....И мне...
— Если бы хоть одна сявка из вас, — Перебил я его нетерпеливо — Сказала бы мне, что все это брехня, я бы вас мальчики всех тут построил. Тем более....
— Что тем более?

Уголовник явно провоцировал.

— Тем более, что сейчас самое полнолуние, и еще, первый опыт по переливанию крови, чтобы окончательно убедить Олега Борисовича, бабка моя, провела на мне....

Я подошел к окну, где сквозь частую решетку виднелась матово-белая тарелка луны, с силой дернул за ворот куртку (аж пуговицы по полу заскакали) и, сдернув через голову майку, с наслаждением расправил огромные, перепончатые, с легким, коричневым опушением крылья летучей мыши.

 

« В связи с тем, что в камере было установлено лишь подслушивающее устройство, описание внешнего вида крыльев на спине вора-рецидивиста Сироткина С. М. , было получено со слов стукача, осужденного Карнаухова К.К. ст. У.К.СССР № 117.

В связи с тем, что главврач тюремного медицинского отделения тов. Воропаев. В.И., находился в отпуске по собственному желанию с 08.12.79г. по 13. 12.79г., обследование осужденного Сироткина С.М. на предмет нахождения на его спине крыльев, было произведено после полнолуния. Крылья на спине Сироткина не обнаружены. Обнаружена татуировка в виде церкви с семью куполами.

Ответственный за прослушку мл. лейтенант милиции В.А.Бурундуков».