ВПАЛЫЕ ПАРУСА

Когда галиот "Секрет", подняв ввысь свои алые паруса, наконец отчалил от берега, капитан Грэй и Ассоль, обнявшись, стояли на корме, украшенной гирляндами цветов, и на прощание махали рукой жителям Каперны, собравшимся на пристани, чтобы проводить чудесный корабль в счастливое плавание. На причале гремела музыка и вся гавань от края до края оглашалась радостными визгами детворы. Рыбаки с громкими криками вздымали вверх свои глиняные кружки с грогом и элем, а их жёны махали вослед кораблю батистовыми платочками, пропитанными слезами радости и умиления.
Спустя несколько часов плавания, когда берег Каперны уже скрылся за горизонтом, паруса галиота вдруг обвисли и замерли: корабль был застигнут тем самым мёртвым июльским штилем, который из поколения в поколение был проклинаем всеми моряками Зурбагана.
Капитан Грэй обернулся к своей команде и сказал:
— Что ж, ребята, придётся вам погулять на мой свадьбе подольше, пока зюйд-вест вновь не наполнит силой наши паруса.
Конечно, моряки не заставили себя долго ждать. Они тотчас вынесли из трюма на палубу тяжёлые корзины со снедью и вином, коими их снабдили добрые жители Каперны.
Боцман Атвуд, важно поклонившись всем присутствующим, поднял свой кубок и произнёс тост, — столь же неуклюжий, но искренний, каким был и он сам.
— Желаю вам, наш дорогой капитан, а также и вам, наша прекрасная капитанша, заделать нынешней ночью ещё какого-нибудь маленького капитанчика!
Матросы и Артур Грэй благодушно рассмеялись в ответ на эту грубоватую шутку, и лишь Ассоль слегка смутилась и потупила взгляд. Она ещё не вполне освоилась на корабле своего юного мужа, но чуткое сердце говорило ей, что все матросы на этом паруснике, несмотря на их дурные манеры и неотёсанность, люди вполне добродушные, и ей не стоит опасаться никого из них. Не говоря уж о том, что самый отважный в мире рыцарь, теперь неотступно находившийся рядом с ней, конечно же, не даст её в обиду никому: ни дурным людям, ни морским чертям.
Ближе к ночи, в самый разгар пира, когда лёгкий бриз от прилива заставил слегка поскрипывать фок-мачту, а полная луна взошла над морем и открыла взору небес нескольких пьяных матросов, вольготно развалившихся на скрученных бухтах канатов, Артур Грей поднял свой хрустальный бокал, до краёв наполненный рубиновым лисским вином, выпил его до дна и тотчас что было силы швырнул его в темноту. Драгоценный фиал угодил прямиком в гафель и, на прощание дзинькнув, рассыпался на бесчисленные осколки синеватого гертонского стекла, разлетевшиеся по всей палубе. Ассоль вздрогнула, а пьяные матросы в недоумении подняли головы и вопросительно уставились на своего капитана.
— Друзья мои! – воскликнул капитан Грэй. – Пришло время посвятить Ассоль в наши дела. Она должна знать, что я потратил почти всё наследство, доставшееся мне от отца, на покупку этого судна — да не настигнет его ни зимний шторм, ни летний ураган! Ассоль вправе знать, что мой стряпчий из Гель-Гью на веки вечные скрепил алой сургучной печатью перекрёстное завещание каждого из нас на каждого из нас, дабы сделать нас всех совладельцами этого судна в равных долях. Да, Ассоль, мы все здесь – братья и судовладельцы. Такова наша борьба против повсеместного зла, царящего в этом мире. Разве это справедливо, когда один рождается с серебряной ложкой во рту, а другой обречён всю жизнь рвать жилы в тщётной борьбе с нищетой и лишениями, пока старуха с косой не уложит его в гроб? Любой, в ком жива совесть, скажет, что это великое зло, и что такого не должно быть. И ты, Ассоль, тоже хлебнула лиха в своей жизни, так тебе ли не знать, как горька судьба бедняка!
В ответ на эти слова Ассоль молча кивнула, и даже у пьяных матросов сжалось их грубое сердце, когда по её лицу пробежала мимолётная скорбная тень, которую она не смогла скрыть от посторонних глаз.
— Это первая часть из того, что я хотел тебе поведать, милая Ассоль, — продолжил Артур Грэй. – Вторая же часть касается лично тебя. Как свободный человек, ты должна сегодня принять самое важное решение в своей жизни. И я, клянусь Нептуном, соглашусь с ним и выполню его, каким бы оно ни было.
Капитан Грей осторожно сжал тонкие пальцы Ассоль в своей широкой ладони и произнёс, глядя ей прямо в глаза:
— Сегодня ты стала моей женой и я, по людскому обычаю, должен провести с тобой ночь и пресуществить невинную девушку в чудесную женщину, — подобно тому, как умелый ювелир из Гертона превращает чистый, как слеза, алмаз в дивный сверкающий бриллиант из шестнадцати граней. Я не знаю, за какие мои заслуги Господь даровал мне такое сокровище, как ты. Все мы отнюдь не слепы и все мы видим, как ты прекрасна, но лишь я один вправе владеть тобой, как некой собственностью, как будто ты не свободная личность, а бездушная вещь, хотя бы и драгоценная. Скажите мне, братья, разве это справедливо? – воскликнул Артур, обращаясь к своей команде.
— Нет, капитан, это нельзя назвать справедливым! – загудели в ответ матросы.
— Моя дорогая Ассоль, вот, посмотри, например, на нашего славного Готтара, — капитан Грэй указал рукой на молодого матроса с ужасными рубцами на лице. – Он получил свои увечья, спасая из горящего дома чужих детей. Детские жизни он спас, а вот своё лицо – нет. Безжалостный огонь так обезобразил его облик, так заслонил от людей его светлую мужественную душу, что даже самые истасканные портовые девки отказываются уединиться с ним, и даже за такую весомую плату, которой безусловно не стоят их захватанные продажные прелести. Вот так судьба отблагодарила героя за его подвиг! А теперь скажи мне, дорогая, какие чувства он должен испытывать сегодняшней ночью, зная о том, что таким сокровищем, как ты, обладает не он, а я, человек, гораздо менее его достойный подобного счастья? Какое я имею право быть счастливым, зная, что мой брат несчастен, что он жестоко страдает?
Эти странные речи насторожили Ассоль. Отпрянув на шаг в сторону от Грэя, она подняла на него удивлённые и испуганные глаза.
— Или взгляни, например, на моего верного Пантена, — Грэй указал рукой на пожилого помощника капитана. – В молодости он сорвался с реи, и с тех пор его донимают мучительные боли в спине, от которых он порой не может заснуть до утра. Жена бросила его, когда ей надоели его ночные стоны и зубовный скрежет, и теперь делит ложе с гертонским мясником, который никогда не стонет во сне, а всего лишь храпит, как раскормленный боров. Итак, что должен чувствовать сегодня брат мой Пантен, скорчившись от боли на своём одиноком соломенном тюфяке в то самое время, когда мы с тобой, истомлённые ласками, мирно заснём в объятиях друг друга? А ведь он такой же мужчина, как я, как и мы все, и у него тоже есть свои здоровые и обычные мужские желания. Так правильно ли это – хотя бы на время забыть о страдании ближнего, от которого нас отделяет лишь корабельная перегородка толщиной в пол-дюйма? И как, родившись женщиной, ты находишь в себе силы не сострадать его горю, от которого ты могла бы его избавить за полчаса, если бы только захотела?
От нахлынувшего смущения Ассоль закрыла лицо руками и отвернулась от мужа.
— Дорогой Артур, мне странно и страшно слышать от тебя такие слова. Мне, правда, очень жаль твоего Готтара, равно как и твоего Пантена, но чем же я могу им помочь в их бедах? Моя душа и моё тело принадлежит тебе и только тебе. Не скрою, ты сейчас пугаешь меня, мой милый Артур. Сама мысль о том, что мною может обладать, кроме тебя самого, кто-либо ещё, ввергает меня в невообразимый ужас! Как ты вообще мог осмелиться заговорить со мной об этом, да ещё при посторонних мужчинах, с которыми я едва знакома?
Ассоль помолчала с минуту, вглядываясь в темноту наступающей ночи за бортом, а затем вновь обернулась к капитану – с глазами, полными слёз.
— Как любая девушка, я всю жизнь мечтала о счастье с любимым, да вот, видно, не судьба! Когда я увидела в море твои алые паруса, моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди от волнения, силу которого немыслимо передать словами. Я подумала было, что мечты иногда и впрямь сбываются, но теперь, к моему несчастью, вижу, что это далеко не так… Я хочу домой, капитан! Ты сказал здесь при всех, что я не вещь, и что моё слово – закон. Так вот тебе моё слово: как только ветер наполнит паруса, ты немедля вернёшь меня в Каперну…
С этими словами Ассоль сняла с пальца то самое кольцо, которое Грэй оставил ей, заснувшей на поляне в капернском лесу, и сунула его в ладонь капитана. Затем она прошла, не проронив больше ни слова, мимо изумлённых матросов и, спустившись по трапу вниз, заперлась в капитанской каюте.
На какое-то время на палубе воцарилась гнетущая тишина, но капитан Грэй вскоре нарушил её:
— Вы все слышали, что сказала Ассоль. Как только поднимется ветер, мы повернём назад и в целости и сохранности доставим невинное дитя обратно в Каперну…

На следующее утро, когда Ассоль вышла из каюты и поднялась на палубу, она увидела нескольких матросов, спящих вповалку на сваленных в кучу линях, и боцмана Атвуда, сидящего на голых досках по-турецки и чинящего такелаж с трубкой во рту. Увидев Ассоль, он лишь молча вздохнул и опустил глаза.
Повсюду были следы вчерашней попойки: пустые бутылки из-под рома, скорлупа от жареных каштанов и обглоданные гусиные кости. Ассоль взглянула на небо. На нём не было ни облачка. При таком ясном небе мёртвый штиль мог продержаться неизвестно как долго.
Капитана Грэя она нашла на мостике. Он сидел в плетёном кресле со стаканом кюрасао в руке – небесно-синим, как его прекрасные печальные глаза. Ассоль подошла к нему и нежно поцеловала в небритую щёку своего несостоявшегося мужа. Капитан улыбнулся и прижал её ладонь к своей груди. Ассоль взяла из его рук хрустальный стакан и выпила небесную синь карибского дурмана до самого дна. Капля сладкого яда сорвалась с кромки стакана и медленно потекла по её нежной девственной груди. Капитан Грэй поднял голову и вопросительно взглянул на Ассоль. Её белоснежное платье было помято, а на дивных карих глазах лежала болезненная тень от пролитых бессонной ночью слёз.
— Я о многом передумала этой ночью, — сказала Ассоль. – Мне кажется, я многое поняла о тебе и о себе… О нас с тобой… Я знаю, что мне нельзя возвращаться в Каперну, потому что я там умру без тебя. Я так сильно тебя люблю, что разлука с тобой будет убивать меня медленно и мучительно, как пекинская пытка, пока не умертвит до конца. Да, моя душа целиком принадлежит тебе, но моё тело… Любое тело всего лишь бренная плоть и временное пристанище для бессмертной души. Плоть не может любить – любит моя душа, и она твоя навеки, только твоя. Всем, что кроме неё, я готова делиться как с тобой, так и с твоими наречёнными братьями. Поэтому я решила остаться на корабле.
С этими словами Ассоль села на колени к Артуру и с жаром поцеловала его в губы.
— Я так счастлив, моя дорогая Ассоль! Я так тебя люблю! – воскликнул капитан Грэй, едва она оторвалась от его губ, а затем в порыве чувств вскочил с кресла, подхватив девушку на руки, как ребёнка, и закружил с ней по палубе.
Полупьяные матросы, спросонья протирая кулаками припухшие глаза, с недоумёнными улыбками наблюдали эту картину.
Наконец капитан Грэй, утомившись, опустил Ассоль на ноги и сказал:
— Мои братья и друзья! Ассоль приняла решение остаться с нами! Сегодня мы бросим жребий, дабы рука Фортуны, справедливейшей из богинь, указала нам на счастливца, который проведёт с нашей прекрасной невестой первую ночь! Так наполним же стаканы, выпьем за здоровье нашей Ассоль и продолжим наш пир!

Ближе к вечеру Ассоль, попросив никого не следовать за ней, в одиночестве спустилась на корму, разделась донага и нырнула в широкую бочку с дождевой водой, притулившуюся за шканцами. За день вода нагрелась под солнцем и теперь была тёплой, как парное молоко. Ассоль загляделась на Млечный Путь, во всём своём великолепии вставший над её головой, и с замиранием сердца гадала над тем, кто именно из семи мужчин, находящихся на этом волшебном корабле, сегодня превратит её в женщину…
Между тем на баке, рядом с бушпритом, на палубе лежала зелёная фетровая треуголка Атвуда, вокруг которой стояли, слегка покачиваясь на нетвёрдых ногах, семь моряков. В треуголке темнела горсть калёных каштанов, пронумерованных от одного до семи.
По праву капитана Грэй вытащил свой каштан первым. Поднеся его к глазам, он рассмеялся и произнёс:
— Номер семь! Вот так удача! Если перефразировать Писание: и первые станут последними…
В глубине души все, конечно, наделись, что капитан вытянет первый номер, но что ж поделать, если судьба распорядилась иначе!
Следом за капитаном свой каштан вынул и его верный Пантен.
— Номер три! – объявил он и отошёл в сторону.
Номера два, четыре, пять и шесть достались Летике, Атвуду, Готтару и корабельному коку Тибо. А счастливчиком, сорвавшим главный приз, стал юнга Фабиан.
Матросы со смехом поздравляли его и хлопали по плечу, желая удачи. Между тем сам он выглядел донельзя растерянным и напуганным своей удачей.
— Не радуйтесь за меня, братья! – воскликнул он. – Для меня это большая беда, а не удача. У меня есть один позорный секрет, который я до сих пор скрывал от вас всех.
Матросы смолкли и вопросительно уставились на юнгу.
— Дело в том… Всё дело в том, что я до сих пор девственник. Такой же неискушённый девственник, как и Ассоль. Будучи столь несведущими в плотских утехах, как и чему мы можем друг друга обучить?
Услышав это, матросы не смогли сдержать смеха, а бедный юнга помрачнел и опустил голову.
— Не бойся, мой милый Фабиан! – усмехнулся капитан Грэй. – Природа лучший учитель, она научит вас обоих всему, что вам следует знать.
Единственным из матросов, которого не рассмешило признание юнги, был Атвуд, вытянувший четвёртый номер.
— Если уж зелёный юнга не побоялся признаться в своих секретах, — с печалью в голосе произнёс он, — тогда и мне, старому морскому волку, не пристало стыдиться перед друзьями. У меня тоже есть одна тайна, которую я вынужден был от вас скрывать много лет. Дело в том, что… что моё мужское хозяйство от природы столь велико и громоздко, что сам Приап пришёл бы в ужас, если бы имел несчастье увидеть то чудовище, которое я так тщательно пытаюсь скрыть в своих безразмерных штанах. Именно по этой причине я, как вы знаете, выбираю в портовых притонах только самых здоровенных и бывалых баб с самым необъятным крупом, дабы иметь хотя бы надежду на то, что моя оглобля окажется соразмерной её пещере, и что я не нанесу ей тяжких увечий своей проклятой дубиной. По этой причине я снимаю свой номер с нашего любовного состязания, так как в противном случае у бедной Ассоль не будет ни малейшего шанса дожить до утра.
Заинтригованные моряки принялись упрашивать боцмана показать им чудовище, которое он столь тщательно скрывал от их глаз. Поколебавшись некоторое время, Атвуд наконец согласился на их уговоры. Дрожащими от волнения руками он развязал пояс и приспустил штаны до колен.
— Боже милосердный! – воскликнул Летика, едва взглянув на то, что болталось у боцмана между ног. – В мире, должно быть, нет ни одного мула, который превзошёл бы тебя размерами в этом месте!
— Да что там мулы! Слона бы не нашлось! – пробормотал Пантен, от изумления вытаращив глаза.
— Вот и я говорю, — со вздохом согласился боцман, заправляя свой страховидный бушприт обратно в штаны.
— Похоже на то, что сегодня мы раскроем друг перед другом все наши тайны. – сказал Тибо, корабельный кок. – Подойди-ка ко мне, брат Летика!
Обведя глазами присутствующих, Тибо взял Летику за руку и сказал:
— Мы с Летикой тоже выходим из этой игры. Прошу вас, братья, не осуждать ни меня, ни его. Как говорится, любовь дышит, где хочет, и нет ей преград ни на земле, ни на небе. И вот однажды случилось так, что она соединила меня с этим парнем.
Тибо и Летика с нежностью посмотрели друг на друга и улыбнулись.
— Мы уже давно вместе, и давно, в тайне от всех, проводим ночи вдвоём, в объятиях друг друга.
Тибо обнял своего возлюбленного и поцеловал его в губы.
— Вот так номер! – вырвалось у Готтара. – А я-то всё гадал, зачем это наш кашевар покупает на базаре китовое сало и перуанский бальзам в круглых скляночках! И вот, как оказалось, это всё радости не для камбуза, а для кормы!
Матросы добродушно рассмеялись и в знак принятия их выбора и их судьбы по-дружески обняли обоих влюблённых.
- Что ж, мне тоже есть что добавить для нашей исповеди, — продолжил Готтар. – Я тоже вынужден выйти из игры, ибо у меня тоже есть свой маленький постыдный секрет. Когда-то я был, как мне говорили многие дамы, весьма хорош собой. Но, как вы знаете, после того пожара, который оставил неизгладимый след на моём лице, мною пренебрегают даже портовые девки. С тех пор я замкнулся в себе и вынужден был подружиться со своим кулаком. Можно даже сказать, заключил с ним брачный союз. И вы знаете, мы с ним так сроднились, что отныне нам обоим и не надо ничего иного. Однажды меня познакомили со слепой девушкой, искавшей себе жениха. Она не могла видеть моих увечий на лице и потому не могла испытывать ко мне отвращения. Мы неплохо проводили время вдвоём и вскоре всем стало ясно, что дело идёт к нашей свадьбе. И как же я был удивлён, когда выяснилось, что моё мужское хозяйство рядом с ней спит мёртвым сном, и никакие зелья не в состоянии его разбудить. Но оно тотчас оживает при одной только мысли о моём возлюбленном кулаке! Вот и сейчас моя мужская природа говорит мне о том, что даже Ассоль, сколь бы прекрасна она ни была, не сможет разбудить во мне мужчину, настолько сильна моя страсть к моей верной супруге, которая всегда со мной!
Готтар торжественно воздел вверх правую руку и воскликнул, указывая на неё левой:
— Если на свете и бывает любовь до гроба, то вот она! Смотрите и завидуйте, друзья мои!
Помощник капитана Пантен, вытянувший третий номер, тяжело вздохнул и сказал:
— Что ж, ребята, теперь я знаю все ваши секреты, но ни один из вас не знает мой, а между тем он едва ли не самый постыдный из всех. Дело в том, что мой дружок уже лет десять служит мне лишь затем, чтобы справлять малую нужду и вполне равнодушен ко всему остальному. В нём сейчас невозможно пробудить интерес ни к женщине, ни к мужчине. Ни к правой, ни к левой руке. Мой покойник спит мёртвым сном и это, похоже, уже навсегда. Поэтому я тоже вынужден заявить о своём выходе из игры.
Заметив белое платье Ассоль, мелькнувшее на трапе, капитан Грей сказал:
— Что ж, друзья, из семи женихов нас осталось лишь двое – наш юный Фабиан и я сам. Юнга сорвал сегодня джек-пот, и потому он прямо сейчас спустится в мою каюту, где его уже ждёт на брачном ложе Ассоль.
Слегка подтолкнув юнгу вперёд, капитан поднял стопку с ромом и воскликнул:
— Ну же, смелее, мой юный друг!
— Попутного ветра тебе, моряк! – подхватили, смеясь, пьяные матросы.
Бледный от волнения и страха Фабиан поплёлся к трапу, подгоняемый хохотом и солёными шутками товарищей.
Но никто из них и представить себе не мог, что уже через несколько минут бедный юнга выскочит обратно на палубу, как пробка из бочонка сидра.
— Сегодня я покрыл себя несмываемым позором, — с горечью в голосе воскликнул он, подходя к удивлённым его прытью матросам. — Теперь все вы, должно быть, будете всю жизнь смеяться надо мной. Ну и пусть! Я это заслужил! Всё дело в том, что, как только я увидел своими глазами ничем не прикрытые прелести Ассоль, я так разволновался, что от избытка чувств неожиданно излился до времени, даже не успев снять в штаны… О, Боже! Мой позор невозможно передать словами!..
К немалому удивлению несчастного юнги, никто из матросов не стал смеяться над осрамившимся юношей.
— Эх, парень, в твоём возрасте подобные неудачи и впрямь случаются, — сказал Пантен. – Во всём этом нет ничего необычного. Скоро всё это дело заработает у тебя как надо. Возможно, это был твой первый и последний конфуз.
— Что ж, друзья, пора и мне выполнить свой супружеский долг, — сказал капитан. — Я вынужден вас покинуть до утра. Пожалуйста, не пейте слишком много, чтобы завтра поменьше болела голова.
С этими словами капитан Грэй оставил свою команду и спустился к себе в каюту, чтобы провести в ней счастливейшую ночь в своей жизни.
Между тем его галеон, слегка покачиваясь на тихих волнах под ослепительно ясной луной, мирно дремал, и бог весть, какие сны ему снились в ту ночь…