Я любил её...

Я и правда ее любил.

По-своему. Но любил, без любви невозможно, даде такой вот любви.

Я отыграл эту игру. Совсем и навсегда. Сыграл ее на «бис». И ты можешь гордиться мною… Нет? Наверное, ты прав. Никогда об этом не скажешь, а мне и не надо. Сам так захотел. И теперь ничто не потревожит твою память.

Я закрыл глаза и улыбнулся.

Ну, и пусть…

 

…Когда мы встретились первый раз, она даже не глядела в мою сторону. А я подождал и кашлянул. Слишком преувеличенно строго она бросила взгляд на меня, и снова склонилась над бумагами.

Что тут скажешь – занята, ишь ты…

Я пришел по пустяковому делу, подписать какую-то бумажку, и зашел в нужный кабинет. А там – она. Следователь по особо важным делам. Нехотя оторвалась от своих дел. Нехотя поставила штамп и роспись. Отвернулась, всем своим видом показывая, что прием закончен.

Я откинулся на стуле, сунув руки в карманы, и тихонько засвистел какую-то мелодию.

- Я бы попросила не свистеть и покинуть кабинет! – заявила она недрогнувшим голосом.

- А то что? – спросил я.

- Ничего. – Она просто пожала плечами и указала глазами куда-то под стол. – Пикнуть не успеешь – поломают. Кнопку нажать?

Но сдаваться я не собирался:

- Ухожу. При одном условии!

Она недоуменно посмотрела на меня:

- Ещё и условие? Наглец, однако. Впрочем… Слушаю.

- Вы поужинаете со мной…

Я знал, что наглость. Что она вряд ли тыцкнет кнопку. Но очень уж мне нравилось, как она хлопает ресницами.

В комнату ворвались два здоровяка в полицейской форме. Вот зараза. Нажала…

Я успел улыбнуться и сказать где и во сколько. Успел.

 

…Официант услужливо изогнулся, хлопнул пробкой от шампанского, и, галантно отставив левую руку, наполнил бокалы.

- Да-а-а… Некисло тебя, а?

- Бывает, - пожал я плечами. – Почки уже почти не болят. И фингал, видишь? Почти зажил.

- Если ты думаешь, что я пришла…

Я просто улыбнулся и приложил палец к губам:

- Тс-с! Давай просто выпьем. Я рад, что ты пришла.

Она молча подняла бокал, пригубила, не сводя с меня изучающих глаз. Потом спросила:

- Мы уже на «ты»?

- Если не хочешь – не будем… Кстати! Не дождался, заказал тебе пока что салат с рукколой и паштет.

- Откуда ты…

- Знаю. Догадался. Назови как хочешь. И не смотри так, не страшно. Давай ещё по бокалу? За знакомство?

 

…- Сашка, ты с ума сошел! – прошипела она, округлив глаза. – Что ты тут делаешь?!

- Тихо! – улыбнулся я. – Просто соскучился.

Форма инспектора пожарной службы была страшно неудобной. Как-то не привык носить галстуки. И мне было душно…

Она с легким восхищением смотрела на меня, когда я с умным видом задавал вопросы ее начальнику, строгому полковнику. А еще я знал, что он ее отец. И от этого становилось веселее. Тот отвечал преувеличенно строго, но с каким-то подобострастием. Вон что нужные документы делают, а?

Когда он отошел куда-то в соседний кабинет, я быстро склонился над ней, и в упор спросил:

- Вечером?

- Да!

- Где?

- У тебя!

- Заметано!

Я старался не хлопнуть дверью, когда уходил. Обернулся на пороге. И послал воздушный поцелуй…

Господи, какие ж у тебя глаза красивые…

 

- Я не могу без тебя, родной… - Она лежала на моем животе головой, и задумчиво водила пальчиком по моему бедру. Абсолютно нагишом, зная, что я очень люблю видеть её тело. Такое потрясающее, шикарное тело, с таким невероятно красивым животиком…

- Правда?

- Да. Откуда ты пришёл? Кто ты, Саш? Я боюсь тебя! Не знаю, но мне кажется, что ты – моя роковая судьба…

Я вздрогнул. Нет, только не это.

- Ну ты что? Что еще за слова такие? – Я дотянулся и шутливо хлопнул ее по круглой ягодице, потом приподнял и развернул к себе. – Чего тебе всякая ерунда в голову лезет, а?

- Не знаю… - Она робко улыбнулась. – Не обращай внимания! Иногда накатывает что-то.

- Мне хорошо с тобой. Тебе со мной. Наверное, это судьба, не?Ты мне веришь? – Надеюсь, мой взгляд был убедителен.

- Да! А ты меня поцелуешь?

Как тут устоять? Особенно перед такими губами, нежными, сладкими, зовущими… Вот и не устоял.

- Ещё… - шепнула она тихо, закрыв глаза. – Ещё. Пожалуйста. Ах… да…

 

…- Ты просто обязан прийти к нам! – безапелляционным тоном заявила она. – Уже пять месяцев встречаемся, фактически живём вместе, а ты даже не знаком с моими родителями!

Я улыбнулся:

- Мой хороший, но ведь всему свое время, верно?

- Но…

- Никаких «но»! Я хочу сначала сделать подарок твоему отцу. Он скоро будет готов. Поэтому, мы с ним обязательно познакомимся. Надеюсь, он будет помнить подарок всегда!

- Какой еще подарок?

- Всему свое время, помнишь?

- Глупый… Иди ко мне… я так люблю тебя, Саш… эй!.. щекотно!.. погоди, я сама…

 

…Мне очень жаль, девочка…

Я и вправду вдруг понял, что люблю тебя. И не смог продолжать дальше. Обещал.

Я любил твое тело. Твои ласки. Твою ненасытную нежность, меня еще никто так не любил. И не мог взамен дать больше, стараясь быть суровым мужчиной. Но тебя это только смешило, и ты снова целовала меня, смеясь.

Я старался уйти от ненужных слов – и уходил. Тебя это напрягало, но я всегда выкручивался и ты снова мне верила.

Я любил целовать тебя, когда ты спала. Мягкая, нежная, сонная, ты так смешно морщила носик. Потом спросонья тянулась ко мне руками, находила меня, и прижимала к себе. И снова засыпала…

А я продолжал целовать тебя. Это было так сладко.

Я всегда любил смотреть на тебя спящую…

Вот и сейчас, я сижу, держа твою руку. Не могу отпустить тебя, родная.

Но надо…

Я сыграл свою роль в этом спектакле.

Я так больше не могу.

 

- Эй! – Усатая физиономия сержанта появилась в окошке. – Каланов! На выход!

Я молчал. Уже три дня молчал. Болело всё, что мне отбили. Даже если выживу – останусь инвалидом. Да и похрен…

- Эй! Твою мать! Что молчишь?

- Ты знаешь, как долго человек может прожить без воздуха? – спросил вдруг я его.

- Чего?! – оторопел он. – А ну на выход! – Клацнула дверь… - На выход, я сказал! Встать! Лицом к стене! Руки за спину!

- Встать не могу. Поможешь?

В камеру заходят еще трое. Бесцеремонно ставят на ноги. И с силой волокут из камеры.

Гулкий коридор. Пыльные плафоны. И только их шаги и шорох моих ног, волочащихся по полу…

 

 

…- Прошу встать! Суд идет!

Все поднялись.

Только ее отец остался сидеть, поддерживаемый под руку младшим сыном. Угрюмый, постаревший на много лет, с обрюзгшим лицом и мертвыми от боли глазами.

…- Обвиняемый! Что вы можете сказать в свое оправдание? – наконец-то дошла и до меня очередь.

Я встал. Вцепился в прутья решётки. И в упор поглядел на полковника.

- Парлецкий? – Он вздрогнул и взглянул на меня. – Помнишь, девять лет назад свою работу в Задвиженске?

Зал заинтересованно загудел, но тут же смолк под звонкий удар по столу молоточком судьи.

- Подсудимый, вы…

- Да погоди ты! – оборвал я его и опять уставился заплывшими глазами на полковника. -  Помнишь, как по ложному обвинению вы взяли парня по фамилии Каланов, обвиненного в изнасиловании девушки-курьера и её убийстве?

Он застыл. А вот зал загудел встревоженно. Судья опять застучал молоточком.

- Какого хрена! Но ведь его потом признали невиновным… - пробормотал он, силясь узнать меня.

Не получится, полковник. Знаю тебя только я.

- После смерти.

- Я…

- В которой был виновен только ты.

Зал молчал.

- Ты бил и убил его, стараясь чтобы не узнали про твоего племянника-наркомана. Как же, честь семьи дороже! Да только вот парню не повезло, просто тем, что он был знаком с твоим племянником! Ты вмял его в пол изолятора, даже не удосужившись проверить все факты до конца…

- Кто ты? – Полковник встал.

- Я? Я его брат.

- Но… почему моя дочь?

- Больно, правда? Для меня брат был всем, и отцом, и матерью. Мы же детдомовские, и он вырастил меня. А для тебя дочь была всем, правда, Парлецкий? Ну, теперь и ты знаешь, как это – быть убитым своей болью. Сдохни.

Я усмехнулся.

Прости, девочка…

Ты и для меня чуть не стала всем.

 

Выстрел. Еще один…

Кто-то выдирал пистолет у полковника, он отбивался, воя и рыча. Выдрал руку и успел ещё дважды нажать на спусковой крючок. Кто-то лёг ему на руку. И кто-то склонился надо мной.

Всё. Мне совсем не больно.

Всё.  Наконец-то меня ничего не держит.

Прости, девочка…

У меня тоже есть честь. Мудацкая для всех, неправильная, жестокая – как ни назови, пусть и так, до лампочки, если честно. И честь моей семьи, которой уже нет.

Прости…