Сила убеждений

   Олег расправил плечи и поднял повыше самодельный плакат: "Спасём братьев наших меньших!!!" Его одухотворённая худощавая фигура застыла укоризненным восклицательным знаком, словно подкрепляя косо написанный текст. Торчать напротив модного, уютного, сочащегося тёплым светом стейк-хауса на продуваемой всеми ветрами стоянке было неприятно и холодно. Но ради защиты животных Олежек был готов на всё. Ему вообще хотелось спасти или облагодетельствовать всех нуждающихся, но, к сожалению, всегда появлялись какие-то препятствия. Он бы полетел в Африку помогать  голодным чернокожим детям, но там уже во всю светила свою шикарную фигуру Анджела Джоли, да и денег, чтобы добраться до Африки не было, хорошо — на метро досюда хватило. Работать волонтёром в ночлежках для бомжей или в домах престарелых мужчина также не мог из-за обострённого обоняния.

  Лена вышла из зеркальных дверей ресторана и довольно зажмурилась: ну и ладно, что в глаза летит снего-дождь, а под ногами каша, приправленная реагентами, зато скоро весна. Бутылочка кьянти и стейк рибай, знакомившиеся в её желудке, только укрепляли эту уверенность в том, что всё будет хорошо. Взгляд девушки зацепился за одинокую мужскую фигуру, застывшую напротив окон заведения, откуда она только что вышла. "Какой худенький, бледненький, волосёнки слипшиеся!" Материнский инстинкт требовал срочно забрать найдёныша домой, отмыть, накормить, а летом выпустить погулять на лужок среди Бурёнок, о судьбе которых он так печётся. Несмотря на рафинированную внешность,  возможность за раз оставить в ресторане сумму, составляющую среднюю зарплату учителя в глубинке, Лена в душе была русской бабой — доброй, щедрой и сердобольной.

  Вот уже два месяца, как Олег переехал в квартиру-студию в стиле лофт на Тверском. Эту квартиру вот уже год снимала Лена после повышения на работе. И, хотя ему очень нравилось новое жилище, он не мог не упрекать спутницу в излишней расточительности, "когда вокруг столько голодающих и нуждающихся". Устроиться на постоянную работу мужчина отказывался, так как осуждал капиталистическую систему, сыпля за ужином цитатами из трудов Маркса и брезгливо морща нос от запаха мяса, от которого так и не смогла отказаться Лена.

  Женщина искренне уважала принципы и убеждения своего избранника, даже немного завидуя ему: сама она никогда не имела такой святой веры в какие-либо идеалы.

  Жасмин осыпал заплёванный асфальт снегопадом белоснежных лепестков, солнце выскакивало из-за горизонта в такую рань, что приличные люди лишь вздыхали и натягивали одеяло на голову — лето безапелляционно вступало в свои права. Лена радовалась каждому лучику и приближающемуся отпуску. Скоро они с Олежкой поедут в её родную маленькую деревушку, отдохнут, назагораются да и матери нужно помочь — хозяйство-то ого-го.

— А что, в Москве совсем мужики измельчали? — Зинаида Петровна перевела взгляд с Олега, неумело державшего топор и испуганно косившегося на здоровое полено, на притихшую дочь.

— Мама, он — нормальный! Просто всю жизнь в городе провёл, зачем ему уметь топором махать? Котя — работник умственного труда!

— Что-то твой Котя не похож на человека, имеющего отношение хоть к какому-то труду. На работу небось так и не устроился, у тебя на шее сидит? И худой какой, сразу видно, что не жрёт нормально!

— Приличные люди не жрут, а едят, сколько раз повторять? — Лена уже начала жалеть, что привезла любимого в эту глухомань.

  Олег и впрямь тяготился непривычной обстановкой: оказалось, что милые его сердцу зверушки неприятно пахнут, издают громкие, порой пугающие звуки и постоянно едят и гадят, зачастую одновременно. Отношения с Зинаидой Петровной, накрывшей хлебосольный стол при встрече, не сложились с самого начала. Вместо разносолов и десятка блюд, мужчина демонстративно жевал свежий огурец и с неодобрением косился на Ленку, уплетающую за обе щеки пирожки с мясом. Вместо идиллического отдыха в гамаке с книжкой и холодным чаем приходилось помогать женщинам по хозяйству. Он был измотан физически и морально: с самого утра тело ломило так, словно по нему прошлись катком, руки дрожали, как у алкоголика со стажем, а голова была тяжёлой и ватной.

  Поздно вечером Лена вышла за калитку и печально закурила, периодически косясь, не идёт ли мать. Как обычно, та появилась внезапно, будто из-под земли выросла.

— Да ладно, кури уж. Взрослая девка уже, чего нотации тебе читать! — Зинаида Петровна устроилась рядом на лавочке и понимающе глянула на дочь. —Домой уже поди хочешь?

— Я не хочу, ты же знаешь, а Котя —да. Эх, не так я себе представляла этот отпуск.

— Не грусти, если надо — поезжайте в город, вижу, что извелась ты. Да и малахольного твоего жалко, он на одних огурцах долго не сдюжит, и так еле ноги переставляет. А я и не знаю, что ему готовить, ото всего нос воротит.

— Он — веган, мясо не ест принципиально, ему животных жалко. В Москве много заведений для таких, как он, даже доставка еды имеется. Я попробовала на неделю от мяса отказаться, так чуть с ума не сошла: на людей почти кидаться начала. А у Олежки сила воли!

— Так а зачем от мяса отказываться? Это ж только красоту свою терять! — женщина подпёрла рукой округлое моложавое лицо и улыбнулась. — Пойдём ужинать, я кровяночки твоей любимой как раз сготовила.

  Мать и дочь на тихонько, чтоб не разбудить плохо спящего в последнее время Олега, прокрались на кухню. Включив свет, женщины вскрикнули — у плиты в одних трусах стоял бывший вегетарианец, с застывшей в руках ложкой кровянки.

  На следующий день автомобиль мчал безостановочно курящую за рулём Лену и молчаливого Олега в Москву.

— Дышать уже нечем, Пусь. Выкинь эту сигарету. Ты сейчас всасываешь не только никотин, но и всю таблицу Менделеева. И вообще, своим поведением поддерживаешь табачное лобби, которое жиреет и обогащается за счёт курильщиков.

Женщина молча выпустила дым в салон и вновь затянулась. Можно простить мужчине вредный характер, нежелание работать, занудство. Но простить измену принципам нельзя!